Глава 1.

Вводные замечания

Всякая политическая система несет на себе отпечаток той специфической проблемы, которую она была призвана решить в момент своего возникновения. Если мы хотим понять природу какой-либо из ныне существующих политических систем и определить, на что она способна (или неспособна), нам следует выявить ту политическую или социальную проблему, на решение которой была изначально нацелена данная система.

Например, как считает Фрэнк Анкерсмит, в эпоху европейских религиозных войн между католиками и протестантами была фактически сформирована абсолютная монархия – как способ выживания государства, раздираемого гражданскими войнами.[1] Государство вынужденно стало таким, чтобы остаться в стороне от борьбы противоборствующих сторон и тем самым сохранить свое существование. Эта ситуация одновременно привела к возникновению и абсолютной монархии и «гражданского общества», куда были перенесены все издержки социальной напряженности, связанные сначала с религиозными распрями, а позднее, в 19 веке, с идеологическими расколами. Государство под угрозой исчезновения должно было выделить из себя гражданское общество, отстраниться от него, чтобы выжить.

Конфликт начала 19 века отличался от конфликта 17 века тем, что теперь государство уже не могло выступать в роли нейтрального арбитра, стоящего над противоборствующими сторонами, поскольку революционеры, либералы, консерваторы вели борьбу за контроль над самим государством, государство должно было стать трофеем в их революционной схватке. Государство уже не могло спастись «выжидая в стороне». В данной ситуации репрезентативная демократия пришлась очень кстати. Выход заключался в том, чтобы примириться со сдачей государства под контроль большинства одной из враждующих сторон, но при наличии компромисса с меньшинством. Государство как таковое снова вывело себя из-под удара, сняло с себя угрозу быть уничтоженным при идеологической победе той или иной группы.

При этом трансформации самой демократии, то есть ее современной формы – представительной демократии – за эти двести лет были крайне существенны. Они зависели от изменения многих параметров. Назовем лишь некоторые из них:

— коммуникационные и агитационные возможности внутри гражданского общества были совершенно иными – газеты и листовки при крайне ограниченной грамотности населения тогда, и существенное увеличение процента грамотности, появления радио, затем телевидения и интернета ныне (как говорится в одном из докладов Института общественного проектирования, телевизионная аудитория в России составляет от 95 до 102 млн человек в сутки. Очевидно, что такой пропагандистско-агитационный охват электората в корне меняет всю структуру вербальной деятельности представителей, партий и общественных организаций);

— представительное правление было учреждено в эпоху парламентских партий, имеющих совершенно иную природу, чем возникшие на рубеже 19-20 вв. массовые политические партии (подробнее об этом в следующей главе). А сейчас мы переживаем уже третью фазу этого процесса – постепенное отмирание массовых партий. Проблема многих отечественных и западных исследований заключается в том, что они с увлечением описывая процессы партийного строительства в той или иной стране, забывают задать вопрос «А зачем вообще сейчас нужны партии и какие они должны быть?». И самое опасное, что их некритическую позицию вынужденно подхватывают политики, цепляясь за желание отстраивать массовые партии, хотя этот институт уже давно и безвозвратно устарел. Очевидно и неоднократно описано, что в современном обществе произошел трансфер социальных расколов. Извне расколы переместились внутрь, т.е. – конфликт ныне носит не ярко выраженный, «классовый», характер, когда его могла инспирировать та или иная партия и начать бороться за его ликвидацию в парламенте, конфликт теперь локализуется в индивиде (подробнее об этом также  в следующей главе). Переход от монархии к репрезентативной демократии решал проблему жесткого социального конфликта путем его локализации внутри парламента, настроенного на компромисс. Демократия имела достаточное оснащение, чтобы решать многие проблемы, унаследованные от аристократического прошлого, проблемы, так или иначе касающиеся социального неравенства. Но сегодня конфликт локален, он выведен из зоны фиксированной социальности (здесь можно привести пример автомобильных пробок, в которых стоят все, независимо от доходов и социального расслоения; экологию; потоки информации, которые захлестывают все общественное пространство, не оставляя свободных зон; законы в сфере образования и т.д.). Эпоха партий, выстроенных на идеологических и мировоззренческих расколах электората, прошла. Партии давно уже не являются системами конденсации «больших» идеологий, которые группировали бы электорат по экономическим, социальным или мировоззренческим признакам. Теперь это структуры, выполняющие два типа задач – «социального лифта» и «клуба по интересам». Крупные партии, имеющие возможность через присутствие в парламенте и в медиасфере влиять на кадровые назначения, в большей степени ориентированы на первую задачу, мелкие партии (их может быть бесконечное множество: «Партия любителей пива», «Партия любителей голубых глаз», «Партия любителей финансовых пирамид», «Партия сторонников инопланетного разума» и т.д.) – на вторую задачу, выполняя важную функцию регистратора взглядов и определенного рода типичных (или нетипичных) социальных практик части населения за пределами электоральных циклов. В каком-то смысле эти «малые партии» балансируют на грани превращения в «лиги», в общественные организации, если иметь в виду, что партия по определению должна бороться за власть, а общественные организации – быть местом аккумуляции интеллектуальной и ценностной активности граждан[2];

— возникновение демократических режимов правления было синхронизировано с появлением национальных государств современного типа, и между ними в дальнейшем установилась неразрывная корреляция. Кризис современного национального государства тем самым сказывается на очевидных кризисных явлениях в системе представительной демократии континентального типа;[3]

— демократия радикальным образом менялась и в смысле различного рода цензов, искусственно сужающих состав электората, – сословного, имущественного, образовательного, религиозного, гендерного, оседлости и т.д. Представительная демократия, опутанная при своем возникновении множеством избирательных ограничений, служащих сохранению у власти определенного типа элиты (в разные эпохи – разной: аристократической, буржуазной, партийной, медийной и т.д.), на современном историческом этапе лишилась практически всех цензов, кроме возрастного и связанного с психическим здоровьем личности. То есть вместо такого грубого инструмента как «избирательный ценз», механически отсекающего в процессе выборов риски спонтанного, ненаправленного, размытого по своим социальным и политическим предпочтениям голосования, современная представительная демократия, не изменяя своей природе, использует более тонкие инструменты для организации голосования качественно и количественно изменившегося электората в том направлении, которое не позволило бы расшатать саму демократическую систему деструктивным разнообразием электоральных предпочтенийрногозием электоральных изменившегося электората в том направлении, кторое не позволило бы расшатать саму демократическую си, сохраняя тем самым правление компактных элитных групп.

Причем демократии вынужденно выстраивают свои избирательные механизмы так, чтобы возможность электоральной поддержки сохранялась именно у группы элит, то есть у сбалансированной совокупности компетентных участников властной вертикали. Для этого есть множество причин, на которых в настоящем докладе мы останавливаться не будем, укажем здесь почти случайным образом лишь две из них: репрезентативная демократия вообще изначально задумывалась как система передачи власти «лучшим из лучших», в этом мыслилось ее отличие от прямой демократии античного типа (и это была грубейшая ошибка многих великих теоретиков демократии, не верно оценивших – в силу отсутствия в их распоряжении достаточно количества первоисточников – принципы жребия и других позитивных нюансов прямой демократии); вторую причину можно экстраполировать из размышлений Карла Шмитта. Современные демократии потенциально находятся под угрозой перерастания в диктатуру через легитимные выборы лидера-диктатора, которого может избрать народ, не нарушая при этом собственно логики отправления демократической выборной процедуры. Ведь если народ избирает несколько (десятков или сотен) своих представителей, которые в идеале репрезентируют различные ожидания электората, то логически ничто не мешает допустить, что в рамках демократического процесса народ изберет одного представителя, который точно так же (в силу, например, своих особых политических способностей) сможет выражать все электоральные ожидания.[4]

Как бы то ни было, очень часто забывают, что современное представительное правление возникло именно как такая форма режима, которая призвана передать власть элите (аристократического или олигархического типа) и дать возможность удержать ее, не скатываясь в охлократию или диктатуру.[5]

Представительное правление в России возникло в последнее десятилетие 20-го века, когда экономические и политические условия его существования во всем мире уже значительно отличались от тех, при которых представительное правление зарождалось. Чтобы яснее понять, на каком этапе развития сейчас находится демократия (представительное правление) в России и в мире, перейдем к более системному изложению его основных параметров и свойств.

Глава 2.

Современные типы представительного правления и их основные характеристики

Существует множество определений и классификаций современных           форм репрезентативной (представительной) демократии. Например, выделяют «либеральные демократии», «либеральные автократии», «нелиберальные демократии», «полиархии», рассуждают о «народной демократии», «марксистской демократии», «конституционной демократии» и т. д. При использовании отечественными исследователями этих определений как правило крайне неэффективно отрабатывается даже тот, иногда весьма скромный, эвристический потенциал, который в них содержится. Недостаток большинства подобных определений при таком подходе заключается в том, что это именно определения, дескрипции существующего (или вымышленного) положения дел в том или ином государстве. Они лишь описывают, но не вскрывают механизм данной конкретной демократии в данных конкретных исторических условиях. Как правило, они ничего не объясняют, лишь констатируя и сравнивая объект описания с «идеальной демократией», фиксируя дистанцию от идеала и выставляя на этом основании оценки. Почему, как, в силу каких обстоятельств в стране реализуется та или иная форма демократии, для чего служат базовые демократические концепты (от «прав человека» до «права собственности») – это как правило остается за рамками размышлений.

Попробуем несколько дистанцироваться от этой непродуктивной традиции чистых дескрипций и предложить такой способ квалификации режимов представительного правления, который был бы способен продемонстрировать внутреннее устройство и логику их «работы». Для этого выделим три типа представительного правления:

• парламентаризм,
• партийная демократия,
• «аудиторная» демократия.[6]

Представительное правление, определив в ходе интеллектуальных дебатов юристов и философов 18-19 веков свои отличия от демократии прямой, или плебисцитной, начиналось именно как парламентаризм, затем в процессе становления массовых партий и фундаментального изменения структуры общества парламентаризм трансформировался в партийную демократию, которая, в свою очередь, обрела в последние десятилетия 20-го века черты «аудиторной» демократии. Ниже даются краткие характеристики этих форм представительного правления. Следует иметь в виду, что современные формы режима допускают смешение или частичное сосуществование  двух последних типов представительного правления. Но в любом случае, каждый из них решает свои задачи и отвечает на свои, не инвариантные в различные исторические эпохи, общественные вызовы.

Изменения, происходящие в обществе и влекущие за собой смену трех типов представительного правления, приводят к смене базовых и исходных принципов «работы» каждого из них. Эти принципы определяются следующим образом:[7]

• Каков характер выбора представителей?
• Каков уровень независимости избранных представителей?
• Как осуществляется свобода выражения политических позиций в общественном мнении?
• Каков способ принятия избранными представителями окончательных решений в момент их голосования (дискуссия vs «препирательство»)?

Кратко останавливаясь на последнем принципе следует пояснить фундаментальное различие между дискуссией и «препирательством», как важнейшими характеристиками работы всей парламентской системы. Дискуссия – это тип коммуникации, когда одна из сторон 1. стремится изменить позицию другой, 2. делает это посредством отсылки к безличным или относящимся к долгосрочной перспективе предложениям. В этом смысле не является дискуссией простой обмен информацией, как, например, между юристами в зале суда (когда реализуется попытка убедить «третье лицо»). «Препирательство» означает, что участники пытаются изменить мнение другой стороны с помощью поощрений или угроз (мнение другой стороны обменивается на деньги, товары или услуги). В ситуации препирательства при смене мнения последует вознаграждение или наказание. Дискуссия также апеллирует к личному мнению другой стороны, но предполагается, что при смене мнения позитивные или негативные последствия наступят для всей группы, к которой та принадлежит, или для нее самой, но в долгосрочной перспективе. Для темы нашего исследования важно иметь в виду, что последнее требует способности формулировать такие предложения, которые объединяют людей согласно смонтированному в процессе дискуссии представлению об их устойчивой идентичности. То есть человек, к которому обращено то или иное предложение, должен ощущать себя не в качестве отдельного индивида, но как представителя определенного класса или устойчивой социальной группы. Данный тип коммуникации требует от обеих сторон отстранения от единичного и ситуативного для достижения общего и долговременного.

Итак, ниже мы тезисно перечислим основные характеристики парламентаризма, партийной демократии и «аудиторной» демократии в их динамике, что позволит яснее понять то место, которое занимает в современной системе координат российское демократическое устройство. Надо иметь в виду, что эти характеристики нельзя считать ни «хорошими», ни «плохими», их ни в коем случае не следует воспринимать как оценочные. Это лишь объективные характеристики того, как «устроен» демократический процесс в современных государствах. Понимание этого процесса, лишенное оценочной экзальтации, может способствовать улучшению качества государственного управления.

Парламентаризм

Кандидат внушает доверие своим избирателям за счет собственных местных связей, социального положения или личного уважение. У представителя существует прямая связь с избирателями, с которыми он просто физически встречается и имеет возможность делать это регулярно. Он не связан с другими представителями или политическими организациями.

Выборы являются отражением или выражением неполитического взаимодействия. Доверие возникает от того, что представители принадлежат одной социальной общности со своими избирателями (с едиными топографическими, земельными, торговыми, промышленными, интеллектуальными интересами). Отношения местной близости или принадлежности к одной группе интересов – спонтанный результат социальных связей, он не возник в результате политической конкуренции (в Англии долгое время политическая конкуренция на выборах считалась просто неприличной, поэтому в списках фигурировал лишь один кандидат), это уже существующий мотивационный ресурс, который лишь мобилизуется политиками в борьбе за власть.

Представители всегда занимают высокое положение в обществе благодаря своей личности, состоянию или роду занятий. В эпоху парламентаризма иного представителя вообразить себе невозможно. Выборы систематически отбирают определенный тип элиты: знать. Представительное правление начиналось как правление знати.

При парламентаризме каждый избранный представитель волен голосовать в согласии со своей совестью и личным мнением; в его задачи не входит трансляция политической воли, сформированной вне стен парламента. Он – не рупор своих избирателей, а их «доверенное лицо».

Как справедливо замечает Морис Дюверже, даже в 1850 году никаких партий в собственном смысле слова еще не существовало (кроме США). Политические объединения этого периода могли быть чем угодно – клубом граждан со схожими мировоззренческими предпочтениями, «народным клубом», «землячеством», философским обществом, но не современной партией с развитой доктриной и партийным аппаратом. Во Франции периода Реставрации или в Англии до 1832 года не существует никаких партийных комитетов, которые могли бы быть использованы для привлечения избирателей. Выбор кандидатов происходит без посредников, между представителями одного и того же социального круга, где личное знакомство практически гарантировано. Например, в 1871 году на выборах в Национальное собрание Франции избиратели в сельских округах отдали свои голоса преимущественно владельцам окрестных замков, что привело к возникновению «Республики герцогов». Для такого рода голосования система партий современного типа была не нужна. Но в любом случае, в эпоху парламентаризма, то есть примерно до 1900 года, политические партии (здесь приходится иметь дело с неразличенностью термина «партия») возникают в основном изнутри парламентов, на основании территориальной или профессиональной принадлежности представителей.

На этой фазе развития представительного правления многие проблемы (свобода вероисповедания, свобода торговли, реформа парламента) выносились на первый план специальными организациями («гражданским обществом») и решались за счет внешнего давления на парламент. Поскольку кандидаты отбираются на основе личного доверия к ним, а не к их политическим предпочтениям, мнению граждан по политическим проблемам и конкретной политике в этом случае приходится искать другой выход. Правда, у избирателей не всегда есть свои мнения по любому вопросу, последние чаще всего возникают в ситуациях кризиса. Но в принципе структура парламентаризма такова – если у людей есть политические мнения, они выражают их не на выборах. То есть системно возможен раскол между высшей волей (парламентом) и низшей волей (которая выражается на улицах, в газетах, в петициях и т.д.). Возможен вариант, когда голос толпы за стенами парламента выражает озабоченность, никем не разделяемую внутри него. Риск для общественного порядка в этом случае очень велик.

Поскольку у представителей нет никаких внешних обязательств, парламент в собственном смысле является совещательным органом, т. е. местом, где представители формируют свое мнение именно в ходе дискуссий, и согласие большинства достигается посредством обмена аргументами. Отсутствие «избирательного наказа» (что специально оговаривалось теоретиками представительного правления в эпоху его становления), а также независимость представителей от партий допускает выработку пленарных решений и индивидуальное голосование, исходя из личных, не обремененных никакими внешними обязательствами, представлений парламентариев о целесообразности, благе нации или добропорядочности.

Партийная демократия

Постепенно увеличивающийся за счет расширения избирательных прав электорат все явственнее исключается из личных отношений со своими представителями. Голосование теперь идет не за тех, кого лично знают, а за тех, кто носит цвета определенной партии. Для мобилизации расширившегося электората и создаются политические партии с их бюрократиями и сетями партийных работников.

Считалось, что партии должны обозначить кончину элитизма. Однако просто вместо знати появляется новый тип элиты. Отличительными чертами представителя теперь являются не репутация и положение в обществе, но активизм и организаторские способности (эти качества прокладывают себе дорогу не непосредственно на выборах, но внутри партийной машины, выборщики лишь соглашаются с проведенной внутри партии селекцией). Партийная демократия это правление активиста и партийного бюрократа. Теперь именно они являются правящей элитой.

При партийной демократии голосование на выборах идет за партию, а не за отдельного человека – и в этом причина электоральной стабильности. Чередование отдельных кандидатов, в разной степени обладающих в глазах избирателей необходимыми достоинствами, не влияет на ход электорального процесса. Человек будет голосовать за представителей той или иной партии до тех пор, пока не сменятся его собственные идеологические и классовые предпочтения, а это процесс если и возможный, то крайне длительный.

Электоральные расколы отражают классовое деление. Представительство становится, в сущности, отражением социальной структуры общества.

Если при парламентаризме электоральный диалог происходил между избирателем и избранным, то теперь между ними появляется посредник – массовая партия. Более того, оказывается, что избиратель фактически лишен «свободного выбора». Выбирая кандидата из партийного списка, он лишь ратифицирует выбор, сделанный до него партией. Таким образом, очевидно, видоизменяется и концепция «национального суверенитета», изначально присущая представительному правлению, когда считалось, что суверенный избиратель непосредственно передает кандидату мандат на право говорить от своего имени, и совокупность этих суверенитетов составляла национальный суверенитет. Поскольку для представителя мандат, полученный от партии, важнее мандата, полученного от избирателя, то он всегда будет склоняться в пользу реализации партийного мандата, то есть «национальный суверенитет» оказывается при партийной демократии производным от «партийного суверенитета».

При этом голосование избирателей идет на основании чувства принадлежности и социальной идентичности, а не в отношении собственно платформы партии. Платформы и программы партии служат другой цели – они помогают мобилизовать энтузиазм и энергию активистов и партийных бюрократов. В партийной демократии, как и в парламентаризме, выборы остаются выражением доверия, а не выбором конкретных политических мер. Изменяется лишь объект доверия – теперь это не отдельный человек, а организация, партия.

Представитель, депутат или член парламента более не может голосовать согласно собственной совести и пониманию: он ограничен волей партии, исключительно благодаря которой он и избран.

Парламент становится инструментом для замера и регистрации баланса сил сталкивающихся общественных интересов. Однако в обществе, где центральная власть с минимальными искажениями отражает баланс сил между конфликтующими группами интересов, каждая из которых основательно сплочена, возникает риск насильственной конфронтации. Поскольку отдельные избиратели всеми своими интересами и убеждениями связаны с конкретным лагерем, в случае его выигрыша поражение противоположного лагеря затронет все сферы его жизнедеятельности: может разгореться вооруженный конфликт. Электоральная стабильность лишь увеличивает этот риск: у меньшинства почти не остается надежды увидеть в ближайшем будущем перемены. В определенном смысле партийная демократия максимизирует риск открытой конфронтации в обществе.

Чтобы не реализовались риски вооруженного конфликта, в парламенте необходим межпартийным компромисс. А для этого на момент выборов в агитационную платформу должен быть заложен существенный люфт, в рамках которого партии должны иметь возможность двигаться к внутрипарламентскому компромиссу. Партийное руководство должно сохранять свободу исполнить не все, что было обещано в манифесте. То есть требуется частичная деятельная свобода, но в рамках заранее предусмотренного плана.

При партийной демократии именно партии организуют электоральное соревнование и выражение общественного мнения (демонстрации, петиции, кампании в прессе), которые структурируются по линиям партийных расколов – возможные объединения и пресса ассоциируются с одной из партий.

Граждане, наиболее заинтересованные в политике, черпают информацию исключительно из партийной прессы, они почти не осведомлены об альтернативной точке зрения, что укрепляет стабильность политического мнения данного конкретного избирателя и электоральную стабильность в целом (выше мы видели, что это довольно опасное явление).

Расколы общественного мнения полностью совпадают с электоральными расколами.

При партийной демократии правит уже не весь парламент, а партия большинства или коалиция. Но это означает и то, что есть оппозиция в парламенте, которая может иметь голос, не контролируемый властью. Свобода общественного мнения принимает форму свободы оппозиции.

Пленарные заседания парламента более не являются местом для аргументированной дискуссии – в каждом лагере царствует строгая дисциплина голосования. Как только за пределами парламента или на уровне дискуссий в комитетах позиция партии определена, представители уже не имеют права изменить свое мнение, сколь бы интенсивным ни был обмен аргументами на дебатах в парламенте. Фактически это уже не дискуссия, а лишь реализация права той или иной партии огласить в публичном пространстве свою точку зрения по определенному вопросу.

Но при этом партийная демократия стимулирует дискуссии между лидерами различных партий за пределами парламента.

«Аудиторная демократия»

До 1970-х годов большинство электоральных исследователей приходило к выводу, что политические предпочтения можно объяснить социальными, экономическими и культурными особенностями избирателей. Более это не соответствует действительности.

Отныне очень важна личность кандидата – люди голосуют по-разному от выборов к выборам в зависимости от личностей кандидатов. Голосование идет за личность, а не за партию или платформу. Это можно рассматривать не как кризис, а как некий возврат к выборным условиям парламентаризма.

Наблюдается тенденция к персонализация власти – этот процесс идет во всех современных демократиях. Выборы в законодательные собрания строятся вокруг лидера. Собственно партии по прежнему играют центральную роль, но задачи их сместились – они обеспечивают такие необходимые ресурсы, как связи и влияние, привлечение финансовых средств и труда волонтеров, но превращаются в инструменты, которые служат лидеру.

Раньше политика была зоной ответственности гражданина, он имел право участвовать в ней и использовал это право. Теперь политика стала частью «внешнего мира», за которым наблюдают извне, – мир политических лидеров отдалился от мира простых граждан настолько, что превратился в простое зрелище, нечто происходящее не в зоне ответственности гражданина, а на далекой «сцене». Партийная демократия становится «зрительской», аудиторной.

Это происходит, поскольку каналы политической коммуникации воздействуют на природу отношений представительства: посредством радио и телевидения кандидаты вновь могут напрямую обращаться к своим избирателям, они не нуждаются в посредничестве партийной структуры. Век политических и партийных активистов прошел. Больше нет необходимости иметь громоздкий партийный аппарат для того, чтобы «достучаться в каждый дом». Отныне важно лишь то, каков эффект телевизионной подачи лидера. Агитация снова происходит «лицом к лицу», как при парламентаризме. Однако успешными кандидатами в век телевидения и масс-медиа становятся не представители местных элит, а «медийные фигуры», то есть те, кто владеет техникой медийной коммуникации лучше, чем соперники.

Произошла смена типа отбираемой элиты. Фигуру политического активиста и партийного бюрократа сменила новая элита экспертов по коммуникации (социальное мировоззрение и образ жизни которой радикально отличается от репрезентируемого ими электората). В аудиторной демократии царствует медиаэксперт.

Кроме того возрастающая роль личных качеств за счет понижения роли партийных платформ – ответ на новые условия, в которых отправляется власть. Сфера законодательной и правительственной компетенции за последнее столетие значительно расширилась, в нее включена в том числе и экономика и более специальные сферы. Кандидатам сложнее давать на выборах конкретные обещания – это сделало бы программы громоздкими, неудобочитаемыми и загроможденными огромным количеством специальной информации из разнообразных отраслей хозяйства. Поэтому политики предпочитают не связывать себе руки еще на старте.

Избиратели также осознают, что представителям приходится иметь дело с непредсказуемыми обстоятельствами, а значит личное доверие, которое внушает кандидат, более подходящее основание для выборов, чем оценка планов будущих действий (которые невозможно полностью предвидеть на весь срок полномочий). Доверие снова занимает центральное место в выборных процессах.

В условиях аудиторной демократии избиратель реагирует на конкретные проблемы, а не выражает свою социальную или культурную идентичность.

Инициатива в отношении условий электорального выбора принадлежит политику, а не электорату, выбор носит сегодня преимущественно реактивный характер (расколы формируются искусственно, исходя из ситуации).

Поскольку представители избираются на основе схематичных имиджей, у них появляется определенная свобода действий после избрания. К избранию их приводят довольно размытые обязательства, которые допускают различные интерпретации. В аудиторной демократии частичная независимость представителей, которая всегда была свойственна представительству, усиливается тем, что предвыборные обещания принимают вид довольно расплывчатых имиджей.

Ныне восприятие избирателем того или иного вопроса становится не зависимым от партийных предпочтений. Обсуждаемые темы становятся общими и размываются по всему электоральному пространству, не сегментируясь по партийным предпочтениям. Однако по разным вопросам индивиды занимают разные позиции, поэтому общественное мнение раскалывается в зависимости от того, какой вопрос обсуждается здесь и теперь. Итоговое разделение общественного мнения необязательно воспроизводит или совпадает с электоральными расколами: общественность может разделиться одним образом на выборах и другим образом – по конкретным вопросам. Электоральное большинство по вопросам партийной платформы не гарантирует большинства по частным, но важным, вопросам. Электоральное и неэлекторальное выражение воли народа может не совпадать.

Важнейшим событием, изменившим характер электорального процесса в современную эпоху, эпоху аудиторной демократии, стало возникновение независимых Центров общественного мнения. Взгляды фокус-групп отныне важнее взглядов делегатов партийных съездов.

Опросы общественного мнения не являются спонтанным выражением народной воли и ясно осознаваемых проблем, но скорее сами конструируют общественные расколы с целью предложить их партийному заказчику (чем больше партий и партийных заказчиков, тем больше «диагностируемых» расколов). Раньше активисты и партийные работники призывали граждан выходить на улицу, на демонстрации, подписывать петиции и т.д., теперь к выражению мнения побуждают нанятые коммерческими фирмами люди с гуманитарным образованием. При этом снижены издержки избирателей – участие в демонстрации, подпись под петицией влечет за собой риски, ответ в анонимной анкете – нет. Волеизъявление народа происходит «на пороге парламента», происходит при этом более регулярно, а это означает, что найден довольно эффективный способ «стравливать» скрытые, не видимые в парламенте и во время электоральных циклов, конфликты, то есть внепарламентский глас народа имеет более мирный вид.

Итак, в условиях аудиторной демократии партии более не способны увлечь избирателей. Простые граждане уходят из политики, сокращается уровень голосования, а также уровень членства. Граждане уходят в частную жизнь или в локальные, сиюминутные формы представительства, а политические лидеры и активисты – в государственные институты, используя партии лишь как трамплин в государственной карьере и занятии государственных должностей. Разрушается сама ткань политического. Происходит опустошение мира партийной демократии как зоны взаимодействия граждан и управления, зоны участия. «Правление народа» сменяется «правлениям для народа» - и при этом в формах, все более далеких от контроля, осуществляемого выборным процессом. Углубляющийся разрыв между гражданами и партиями позволяет партийным лидерам все более ориентироваться на немажоритарный метод принятия решений, а также усиливает роль в государстве неполитических институтов, неподвластных воле народа, - регулирующих органов, судов, национальных центральных банков, различного рода международных организаций и т.д.

Россия стала демократической страной в очень специфический период. Наша демократическая теория была ориентирована на классическое представление о демократии, как о торжестве политического, реализуемого во власти народа через свободное голосование и равные права. Однако реальность, с которой наша страна столкнулась при установлении демократических институтов, подобна реальности в других развитых странах – политическое увядает, а с ним вместе увядает и гражданское участие. Аудиторная демократия превращает граждан во внешних наблюдателей, зрителей. Власть все более становится независимой от ответственности, которая в демократическом обществе в конечном счете всегда исходит из зоны политического, из партийного и электорального участия граждан. Не-участие граждан, превращение их в зрителей, несет в себе новые и неожиданные угрозы для развития страны. Сами эти угрозы еще не видны в полной мере (кроме, пожалуй, очевидного – расширение немажоритарных полномочий исполнительной власти и разрастания метастаз жесточайшей коррупции. Подробнее об этом в следующей главе). Но важно в упреждающем режиме просчитать эти угрозы и выработать механизмы, позволившие бы их минимизировать.

Глава 3.

Базовые характеристики современной демократии и их реализация в России.

По материалам исследований, проведенных в рамках «Политического доклада-2008»

Нам кажется наиболее продуктивным определять демократию через те ее характерные черты, которые указывают на реальные процессы, внеположные разного рода идеологемам и клише, черты, через фиксацию которых можно увидеть то, «для чего нужен» тот или иной аспект государственного или общественного устройства, и к каким последствиям для страны приведет его отсутствие или деформация.

Современная представительная демократия складывается из реализации следующих четырех принципов, которые возникли путем долгой селекции и исходя из базовой установки, а именно – соблюдение этих принципов делает режим наиболее эффективным и устойчивым, обеспечивая внутри него комфортное жизненное пространство для граждан и сохраняя экономическую и политическую конкурентоспособность государства во внешнем мире:

1) Система представительного правления жизнеспособна и функциональна, если итоги выборов не предопределены заранее благодаря оппозиционному голосованию и принципам многопартийности в управлении. Если ни одной группе, которая придерживается конституционных принципов, не отказывается в праве создать партию и участвовать в выборах – даже при том, что избирательные пороги и другие правила исключают возможность для маленьких партий быть представленными в парламенте.

Эмпирические данные и аналитические положения, которые содержатся в некоторых исследованиях, подготовленных в рамках «Политического доклада-2008» Института общественного проектирования, позволяют более внимательно рассмотреть под этим углом зрения российские реалии.

В докладе «Способность к обеспечению конституционных процедур передачи власти» М.В. Ильин с соавторами делает важные наблюдения:

• «Выборы не приводят к консенсусу между группами политических элит по поводу правил политической игры и права победителей на законное обладание властью. Напротив, в условиях отсутствия договоренностей между основными политическими акторами, взаимных гарантий друг другу на случай поражения выборы служат причиной серьезных разногласий, в том числе по поводу конституционности процедур передачи власти. Эти разногласия служат основной формирования зеркальных, непересекающихся точек позиций.»
• В настоящий момент фиксируется «дальнейшая поляризация политического спектра. Непарламентская оппозиция стала превращаться в еще более радикальную. Более непримиримые позиции стали занимать “оппозиционные” парламентские политические партии, демонстрируя свое несогласие как в парламенте при принятии законов, так и на некоторых иных площадках.»
• «Анализ избирательных кампаний федерального и регионального уровней за период с декабря 2007 по 2008 гг. свидетельствует о том, что выборы в России не являются современными демократическими. Даже если оставить в стороне вопрос о их свободном и справедливом характере, очевидным является наличие некоторых иных особенностей. Соответствие большинству формальных правил, закрепленных в российском законодательстве, не гарантирует реализацию ряда важнейших функций современных демократических выборов. В частности выборы не являются механизмом систематической передачи власти. Президентские выборы 2008 г. служили инструментом осуществления принятого ранее непубличного решения. Выборы не являются механизмом легитимации и делегитимации политических курсов. Парламентские выборы не приводят к формированию правительства на партийной основе, к реализации политических курсов, предложенных партиями, к ответственности партий за проведение того или иного политического курса. Подобная ситуация наблюдается и на президентских выборах: во время избирательной кампании не происходило соревнование политических курсов.»
• «Отрицательным следствием подобного характера выборов в России является высокий уровень недоверия населения к ним, неверие в собственную способность повлиять на механизм принятия политических решений. В частности, по данным «Фонда «Общественное мнение» свыше половины россиян (55%) полагают, что результаты выборов не отражают мнения народа, а треть (31%) - что отражают. Опросы демонстрируют снижение интереса к выборам. Если четыре-пять лет назад каждый второй россиянин утверждал, что «всегда» ходит на выборы, то теперь эта доля составляет 35%. Среди основных мотивов неучастия в выборах преобладают оценочные: 18% полагают, что выборы ничего не меняют, 17% не верят в честные выборы, 13% не ходят на выборы из-за недовольства органами власти, 11% объясняют абсентеизм отсутствием достойных кандидатов. Лишь 6% заявляются о различных жизненных обстоятельствах в качестве причины абсентеизма… В целом приведенные данные свидетельствуют о том, что значительная часть россиян вряд ли рассматривает российские выборы как механизм реализации принципа народного суверенитета, что осложняет легитимирующую роль выборов и их функцию рационализации конфликтов.»

М.В. Ильин с коллегами подробно описывают сущность и последствия изменений норм избирательного законодательства последнего времени (повышение порога представительства до 7% наряду с введением полностью пропорциональной системы, запрещение предвыборных блоков и др.), норм, связанных с возникновением и функционированием политических партий и СМИ, и показывает к каким негативным последствиям могут привести (и уже приводят) эти решения, вызванные к жизни текущими тактическими соображениями, без учета долговременных стратегических целей развития России.

Приведем также некоторые выводы относительно политического устройства России, сделанные в докладе А.С. Точенова «Способность политической системы к обеспечению конституционных процедур перехода власти»:

• «Необходимо отметить, что в 2008 году в России активно шло законодательное совершенствование избирательной системы. Однако наряду с положительными тенденциями наблюдаются и негативные процессы. Имеющиеся отдельные противоречия в федеральном и региональном законодательствах, регламентирующих организацию и проведение выборов, отсутствие документов, четко описывающих процедуры, влекут за собой нарушения конституционных прав граждан, а соответственно и расшатывают устойчивость политической системы. Очевидным кажется введение избирательных кодексов сначала на региональных уровнях, а затем и на федеральном. Такое жесткое регламентирование и недопущение разночтения правовых норм позволит избежать нарушений (как вольных, так и не вольных) в правоприменительной практике. Сегодня же можно прямо говорить о ее несовершенстве: зачастую избирательные комиссии, либо суды первой инстанции принимают то или иное решение, а вышестоящие структуры отменяют их, ввиду незаконности. Правоохранительные же органы, зачастую работают не в интересах граждан и чистоты избирательного процесса, а в интересах отдельных кандидатов… Негативное влияние на участие граждан в выборах продолжают оказывать принятые ранее поправки отменяющие порог явки и возможность голосовать против всех.»
• «Внешне и формально выборы могут пройти законно, а, по сути, зачастую происходит подмена понятия “свободные выборы”. Необходимо разделить формальные признаки законности процедуры и ее фактическое состояние. В ходе избирательного процесса правовые нормы могут быть соблюдены лишь внешне, и граждане также внешне соглашаются с правовой легитимностью избранной власти. Создается некое равновесие: власть сознает, что несколько слукавила, а народ, позволивший (по тем или иным причинам) так сделать, при случае готов напомнить власти о ее лукавстве. Причем напомнить готовы и те, кто голосовал, и те, кто не ходил на выборы, заранее предполагая, что власть добьется нужного ей результата. Такое равновесие и согласие может действовать достаточно долго, но лишь в период социально-экономического развития или стабильности. В случае же застоя, а тем более кризиса такая легитимность сразу подвергается сомнению и дает основание для социально-политического конфликта. Проталкивая любыми способами так называемого “системного” кандидата власть наносит серьезный удар по существующей в стране политической системе… При таком подходе к избирательному процессу происходит криминализация сознания как представителей, пришедших во власть с нарушением Закона, так и криминализация массового сознания. Ведь большинство граждан понимает и соглашается, что выборы (назначения на должности и т.п.) проходят с нарушениями. И здесь кроется мина замедленного и разрушительного действия. Изучение и описание этих процессов, а также их последствий требуют серьезных исследований… Легитимность и авторитетность власти - явления в определенной мере совпадающие. В легитимности отражается отношение граждан к власти. Легитимность власти в правовом и социально-психологическом аспектах это основа стабильности политической системы. Непонимание этих процессов, а главное – не реагирование на происходящее, опасно для будущего страны.»
• «Проведение комплексных действий направленных на искажение волеизъявления граждан и тем самым нарушение законодательства о выборах влечет за собой две наиболее серьезных и критических для общества и его политической системы опасности. Первое – криминализация сознания, в том числе и массового. Гражданин, пришедший к власти путем нарушения Закона психологически готов и дальше его нарушать. Большинство граждан понимает, видит или участвует в этих нарушениях (что, по сути, делает их соучастниками) так же готовы нарушать Закон. Этим самым расшатываются основы конституционного строя, закрепленные основным Законом – “Россия есть…правовое государство...”. Второе – подрыв легитимности власти в сознании граждан. Согласие с правовой легитимностью избранной власти со стороны граждан порой носит лишь внешний и временный характер. В случае экономического кризиса, вхождения в кризисы политический и социальный, такая легитимность сразу подвергается сомнению и дает гражданам моральные и психологические оправдания в ходе социально-политического конфликта.»

* * *

2) Контроль за государством и его ключевыми решениями и назначениями должен осуществляться в соответствии с конституцией выборными органами власти (а не деятелями, не несущими демократической ответственности, или иностранными державами). Наряду с вертикальной подотчетностью правителей перед управляемыми (в результате выборов), требуется горизонтальная подотчетность должностных лиц друг другу; это ограничивает исполнительную власть и таким образом помогает защитить принципы конституционности, законности и совещательности.

Для изучения практической деятельности государственной власти в России мы обратимся к исследованию О.В. Гаман-Голутвиной и др. «Эффективность государственного управления в Российской Федерации в 2008 году». Описывая институциональные формы тактического и стратегического планирования развития страны и условия возможности реализации запланированного, она указывает на ряд существенных сбоев системного характера, способных в долгосрочной перспективе поставить под угрозу дееспособность государственного аппарата в целом.

• «Способность органов власти проводить антикризисную политику определяется не только имеющимися ресурсами, но и условиями организации государственного управления… Российская административная трансформация в условиях кризиса пока слабо ориентирована именно на те преобразования, которые связаны со способностями государства. Именно кризис делает видимым неспособность государства, если последнее кризису не противостоит. Современный кризис выявил недостаток способности как в целом государства, так и отдельных его органов. Прежде всего, это – идеологические способности государства, т.е. способности к производству легитимных идей, обеспечивающих легитимацию проводимой антикризисной политики, идентификацию государственных служащих с проводимой политикой и доверие населения к ней. В проведенных интервью государственных служащих подчеркивается вакуум содержательно-смысловой составляющей деятельности современного российского государства. Пока не ясна и не определена природа кризиса и не сформулированы ясные идеи относительно противостояния ему и/или использования в целях дальнейшего развития, до тех пор политика будет иметь характер «латания дыр», будет политикой «реактивной», «оппортунистической». Между тем, производство идей не является прерогативой только государственных чиновников и государственных политиков. Относительная узость публичного пространства обмена идеями в современной России сказывается отрицательным образом на идеологических способностях государства, понижая в целом эффективность государственной антикризисной политики.»
• «Российское государство сегодня поражено «бюрократической патологией», когда «чем больше норм, тем больше неэффективности», «чем больше сфер активности, тем меньше эффективности», «чем выше затраты на управление, тем меньше эффективности». Вывести бюрократию из «бюрократической патологии» нельзя (особенности в условиях кризиса) борьбой с бюрократией, а лишь четким пониманием ограниченности бюрократического решения антикризисных задач. Бюрократическое стремление быть основным субъектом управления возникает в условиях отсутствия центра принятия политических решений. Политическая консолидация государства в этом отношении необходима, но не на основе узурпации власти, а на основе политического консенсуса значимых политических элит. В настоящее время существует, на мой взгляд, ослабевающий консенсус политических элит в России, обеспеченный докризисной политикой. В этом смысле российская политическая система сохраняет инерцию стабильности. Но кризис делает свое дело. Антикризисная политика правительства не может опираться просто на «Единую Россию». Она – «приводной ремень», а не мотор.»
• «Важным условием выхода из кризиса с наименьшими потерями является способность государства быть ответственным. Конечно, ответственность обеспечивается институтами – экономическими, политическими, правовыми, моральными. В не меньшей степени она обеспечивается внутренним долгом и этосом ответственного поведения за осуществляемую деятельность. В государственном управлении ответственное поведение является чрезвычайно значимым. В 2008 г. предприняты ряд мер экономического, политико-правового и морального плана для повышения ответственности органов государственной власти и государственных служащих. Однако все еще не преодолен разрыв между потребностью общества в ответственном государстве и уровнем ее осуществления в действительности. Показателем этого разрыва являются данные опросов общественного мнения, которые свидетельствуют о низком уровне доверия населения к органам государственной власти… К совокупности способностей следует отнести и так называемые «технические способности», т.е. умение создать экспертную среду и обеспечить необходимый качественный и количественный состав государственных служащих, их способности работать в новых условиях. Система «кадрового резерва», на наш взгляд, является мерой имитации активности в сфере политико-управленческого рекрутирования. Иллюзия быстроты решения этой проблемы скрывает сложность и отсутствие действительной политики в области подготовки государственных служащих.»
• «… следует отметить неоптимальное сочетание мер поощрения и контроля по отношению к госаппарату. Вопреки распространенному мнению, отечественное чиновничество вполне рационально строит свое поведение в заданных рамках. Из мировой практики известно, что обеспечение эффективного функционирования госаппарата строится на сочетании высоких норм вознаграждения и активных форм контроля (общественного со стороны институтов гражданского общества, например, в странах Скандинавии и жестких мер административного контроля в странах Юго-Восточной Азии). Российское чиновничество поставлено в ситуацию прямо противоположную, сочетающую низкую оплату труда и отсутствие эффективных мер контроля.»
• «На собственно региональном уровне доминирование исполнительной власти сочетается с ее фактической бесконтрольностью, что увеличивает коррупцию. На региональную исполнительную власть ложится ненужная нагрузка, в т.ч. в сфере разработки региональных законов. Профессионализм органов законодательной власти остается на очень низком уровне и не развивается (учитывая, что большинство законопроектов вносится исполнительной властью, и что основная часть депутатов, как правило, работает на непостоянной основе, и многие из них к тому же являются представителями узких лобби)… Кроме того, как на федеральном, так и на региональном уровне очень слабо используются научная и общественная экспертиза готовящихся решений. Зачастую в условиях сложных ведомственных согласований такая экспертиза кажется просто еще одним звеном, «перегружающим» принятие решений.»
• «В конечном итоге, существующая концентрация власти заметно упростила принятие ключевых политических решений федерального уровня. Однако, большинство решений «второго уровня» принимается с большим трудом в условиях межведомственных противоречий и/или отличается слабой проработкой. Это в свою очередь приводит к их отменам, пересмотру, фактическому невыполнению. Подобные ситуации регулярно возникают с программами регионального развития и тем более снижают ценность стратегического планирования.»

Колоссальная коррупция также является одной из опаснейших угроз для функционирования российской государственности. На это обратил внимание В.Н. Плигин в своем исследовании «Соответствие реального функционирования политической системы конституционному идеалу» (к этому исследованию мы еще вернемся ниже в другой связи):

• «Сегодня коррупция в нашей стране уже вышла за рамки отдельных совершаемых в органах власти и управления преступлений и может быть отнесена к одному из самых опасных и всепроникающих социально-негативных явлений, характеризующих современное российское общество и государство и представляющих угрозу национальной безопасности… Для обозначения актуальности проблемы можно привести следующую статистику… По сведениям СКП РФ в 2006-2008 годах наблюдается устойчивая тенденция к увеличению числа выявленных фактов взяточничества. В СКП поступило около 33 тыс. сообщений о фактах совершения коррупционных преступлений, по результатам которых возбуждено 6288 уголовных дел, из которых 1855 – по взяточничеству (по данным на первое полугодие 2008 года). Вышеуказанные данные являются неполными… По оценкам специалистов реальные цифры в две тысячи раз превышают показатели официальной статистики. Как отмечалось на заседании коллегии СКП РФ, доходы коррумпированных чиновников в России составляют примерно треть бюджета. По данным фонда «Индем», ежегодно предприниматели тратят 33 млрд. долларов на взятки чиновникам и еще около 3 млрд. долларов составляют взятки на бытовом уровне.»
• «Проблема причинно-следственных коррупционных отношений тесно связана с таким явлением, как "коррупциогенность". Именно она непосредственно порождает, способствует порождению коррупции или ее росту (например, неопределенность правовых норм, закрытость или непрозрачность правоприменительных процедур, отсутствие контроля общественности за распределением и использованием бюджетных средств и внешних заимствований).»
• «Среди причин высокого уровня коррупции в сфере бизнеса можно выделить несколько основных. Результаты опроса, проведенного "Опорой России", показывают, что больше половины респондентов считают главной причиной безответственность власти. Решение проблемы борьбы с коррупционными преступлениями заключается не только в ужесточении санкций, а в обеспечении неотвратимости наказания, особенно для высокопоставленных чиновников и иных лиц, (политиков, крупных предпринимателей, лидеров криминальной среды и т.д.). Ибо примеры их безнаказанности как ничто другое деморализуют и развращают представителей иных, более многочисленных общественных слоев и групп, способствуют повсеместному распространению "низовой" коррупции… Можно также выделить и сугубо личностные истоки коррупции в сфере управления. Деформированное сознание является первоисточником отклонений в деятельности государственных и муниципальных служащих от нормативных моделей их статусов и статусов органов, в которых они работают, от должностных регламентов и характеристик.»
• «Одно из наиболее серьезных препятствий эффективного противостояния коррупции проявляется в том, что нравственные стандарты гражданского общества могут не совпадать с этикой государственной и негосударственной службы… В этой связи несомненно положительную роль сыграет принятие блока законов, направленных на преодоление коррупции, юридическое закрепление понятий «коррупция», «коррупционное правонарушение», «субъект коррупционного правонарушения», «меры по предотвращению коррупции», вводятся дисциплинарная, административная и уголовная ответственность за несоблюдение норм антикоррупционного законодательства. Отдельными статьями регламентируется права перехода из госорганов в коммерческие и некоммерческие организации, работа с которыми входила в должностные обязанности чиновника. Дополнительные требования устанавливаются в отношении депутатов, сенаторов, судей, руководства и аудиторов Счетной палаты, членов ЦИКа и сотрудников Центробанка.»
• «Важнейшим этапом борьбы с коррупцией, указанным Президентом РФ в своем послании к Федеральному собранию является совершенствование системы государственных органов, конкретизация их полномочий. В этой сфере также разрабатываются нормативные акты, направленные на оптимизацию работы государственных служащих. Одна из революционных мер - регулярная ротация госслужащих, жесткое ограничение срока пребывания на конкретной должности (например, в течение одного-двух лет) может быть введено для должностей, связанных с повышенной ответственностью. К таковым можно отнести в первую очередь посты в контрольно-надзорных органах. Следует отметить, что ротационные принципы заложены в работу многих международных корпораций и государственных институтов, в частности, в организации государственной службы в Канаде и в корпоративной практике крупных японских компаний.»
• «Коррупция как социальная болезнь резко ослабляет наше государство и правопорядок. Люди утрачивают веру в объективность действий чиновников и невольно примиряются с их игнорированием публичных интересов и преобладанием частно-корыстных интересов. Между тем коррупция как общественное явление органически противоположна праву, выражающему правильно понятые общие и личные интересы в легальных формах. Действия же вопреки праву с открытым нарушением законности, плутоватое использование в противоправных интересах различных юридических форм и процедур (конкурсов и т.п.), "теневые" способы решения дел (договоренности и т.п.) деформируют правосознание и поведение не только участников отношений. Они негативно отражаются на структуре и содержании общественных отношений в широком смысле, а публичные институты оказываются декоративными и неэффективными.»
• «Очень важно при решении вопросов противодействия коррупции отказаться исключительно от усиления уголовного преследования участников коррупционных действий. Основное направление противодействия лежит также, как и во многих других случаях, в плоскости формирования демократического, свободного, открытого общества с развитыми гражданскими институтами.»

* * *

3) Помимо партийной борьбы и выборов граждане должны обладать разнообразными и действенными возможностями для выражения и представления своих интересов и ценностей, включая свободное создание различных независимых объединений и движений. Носители соперничающих интересов и ценностей должны иметь возможность публично конкурировать между собой вне связи с регулярными выборами через альтернативные источники информации (включая независимые СМИ). Граждане должны обладать реальной свободой веры, мнений, дискуссий, высказываний, публикаций, собраний, демонстраций и ходатайств. Состояние этих вопросов в России отражают приведенные ниже фрагменты исследований, реализованных в рамках «Политического доклада-2008».

Из исследования А.С. Брода «Защищенность прав граждан и медиа»:

• «Хотя и объективно сокращаясь по экономическим причинам, свобода печати сохраняется достаточно большой в пределах поля действия отдельных средств массовой информации. Об этом свидетельствует тот факт, что на протяжении 2008 г. пресса уделяла много внимания защите прав граждан… Случаи с нарушениями прав конкретного человека нередко перерастали рамки публикации местной газеты или сюжета местной телестудии и превращались в информационные кампании, когда журналисты многочисленных крупных изданий следили за развитием событий... Вместе с тем, широкие кампании в центральной прессе преимущественно касались прав людей, чьи истории получили громкий общественно-политический резонанс.»
• «О результативности медиа можно судить на основе сравнительного анализа тематики публикаций в газетах и журналах, сюжетов телепрограмм и круга проблем, поднимаемых гражданами в своих обращениях в органы власти разного уровня, в общественные организации. Если общественно-политические издания концентрируют свое внимание на решениях и действиях властей, то граждане поднимают, прежде всего, вопросы плохой работы правоохранительных органов (почта Общественной палаты Российской Федерации на 50% состоит из жалоб на милицию, прокуратуру и суд), бытового неустройства (жилищные проблемы в самых разных вариантах составляют около 1/3 всех обращений), медицинского обслуживания. Это свидетельствует о существенном диссонансе в развитии общества и одного из его институтов – средств массовой информации. Пресса обособилась и исходит в проведении информационной политики из собственных интересов, обусловленных, прежде всего, экономикой изданий и телестудий; вследствие искаженного порядка формирования цены на ее продукцию СМИ не ощущают своей прямой зависимости от настроений читателей, слушателей, зрителей. На наших глазах формируется «параллельный мир» – медиа зачастую не столько отражают события в России, сколько конструируют их.»

И еще несколько весьма показательных цитат из исследования В. Федорова, М. Тарусина, М. Бокова «Медиа – взаимодействие и репрезентативность»:

• «Приоритеты СМИ далеко не всегда совпадают с приоритетами социальной проблематики, обозначаемыми населением. Если гражданам важны прежде всего проблемы, непосредственно связанные с их экономическим благосостоянием, т.е. инфляцией и ростом цен, угрозой безработицы, уровнем жизни (три первые строчки рейтингов проблем), то в рейтинге упоминаний в СМИ лидируют совершенно другие темы: «образование», «молодежь», «армия». Можно предположить, что формирование «повестки дня» в редакциях изданий и каналов происходит по собственным правилам. Безусловно, они должны быть, но хотелось бы рекомендовать СМИ в какой-то мере учитывать реальный запрос со стороны общества – прежде всего в интересах самих медиа-структур... Нельзя утверждать, что СМИ игнорируют актуальную социальную проблематику, но очевидно расхождение в приоритетах. Но мы четко видим, что к большинству наиболее острых социально-экономических проблемам у населения и СМИ наблюдается совсем разный уровень интереса.»
• «… СМИ обязаны быть не только информатором, но и модератором общественного форума. Эту важную функцию российские СМИ в настоящее время выполняют крайне слабо. Так, по данным всероссийских опросов ВЦИОМ, только 5% россиян страны обращаются в СМИ по тем или иным вопросам. При таком низком уровне обратной связи говорить о существовании общественного форума невозможно. Многочисленные телевизионные ток-шоу не могут убедить нас в обратном. В подавляющем большинстве своем они являются хорошо отрежессированным, идущим в записи развлекательным медиопродуктом, своеобразной игрой, которая не нацелена на расширение участия населения в политическом процессе и решении актуальных проблем общества.»
• «Пока российские СМИ не достигли такого уровня, когда бы на их информационной площадке был организован полноценный форум власти и общества, они слабо выполняют функцию артикуляции общественных интересов. С другой стороны, нельзя сказать, что социально ответственных СМИ в России вообще нет. Они существуют, но в узком секторе интеллектуального влияния. Пресса, ориентированная на общественный форум, диалог и восполнение дефицита публичной политики, крайне немногочисленна... Характер деятельности средств массовой информации в сфере освещения политической жизни зависит от характера самой политической системы, от уровня ее публичности и открытости. Политическая система, гражданское общество и СМИ развиваются совместно, взаимозависимо в общем контексте развития демократии. Коммерциализация СМИ, их подчиненность императиву извлечения максимальной прибыли (в основном от рекламы, а не от подписки или продажи тиража) является еще одним фактором, который способствует выхолащиванию их коммуникативной функции.»

В этом политическом сезоне Институт Общественного Проектирования не заказывал исследования по некоторым темам, обозначенным нами в п. 3, но даже по приведенным цитатам из уже имеющихся исследований можно составить довольно отчетливую картину происходящего на линии «гражданское общество-государство-медиа-свобода выражения».

* * *

4) В какой степени граждане политически равны перед законом (даже при устойчиво неравном доступе к политическим и административным ресурсам). Защищает ли верховенство закона граждан от безосновательного задержания, террора, пыток и незаконного вмешательства и их частную жизнь со стороны не только государства, но и организованных негосударственных и антигосударственных структур. В какой мере свободы личности и общества защищены независимым и непредвзятым правосудием, решения которого исполняются и уважаются другими центрами власти. Каково в российском правовом поле отношение к Конституции?

Практически исчерпывающую картину того, как функционирует правое пространство в России, можно получить из исследования В.Н. Плигина «Соответствие реального функционирования политической системы конституционному идеалу». Мы, как и ранее, ограничимся лишь небольшим набором выводов, сделанных В.Н. Плигиным, отсылая для более полного раскрытия темы к тексту оригинала.

• «Значительный социально стабилизирующий, нормативно-правовой потенциал Конституции Российской Федерации, особенно той ее части, которая посвящена правам и свободам человека, чести и достоинству личности, может быть реально воплощен только при условии выработки действенного механизма его реализации… В поиске такого механизма, как представляется, важное место должно занять решение проблемы формирования позитивно ориентированного правового сознания.»
• «Для высокого качества деятельности законодателя важное значение имеют изучение и учет общественного мнения, использование предложений по совершенствованию законодательства, выдвинутых научными подразделениями, в материалах СМИ, письмах граждан и т.д., разработка научных концепций будущих актов. В современных условиях, когда создана качественно обновленная правовая система России, существенно возрастают роль юридической науки в правотворческой деятельности, ее ответственность за качество рекомендаций и прогнозов.»
• «Сегодня в нашей стране неизмеримо возрастает потребность в создании обновленной государственно-правовой идеологии, отрицающей диктат, правовой нигилизм и оправдание произвола, исповедующей идеи правового государства, законности и цивилизованного гражданского общества; ее основу должна составлять принятая в данном обществе система политических и правовых идей.»
• «Правовая идеология, будучи главной, профилирующей частью правосознания, представляет собой совокупность идей, творений, взглядов, представлений, принципов, которые в общем, концентрированном виде отражают и оценивают правовую действительность. Это, в первую очередь, теоретико-философское, а также и обыденно-бытовое осмысление права как целостного инструмента регулирования важнейших сфер общественных отношений, его необходимости и социальной роли, путей дальнейшего развития. Она включает в себя такие концептуально оформленные идеи и теории, как развитие обеспечение и защита собственности, прав и свобод личности, народовластие, господство закона, независимость правосудия, защита природы и использование ее богатств, борьба с преступностью, сотрудничества между государствами и народами… В этом случае правовая идеология будет содержать большой нрав­ственный потенциал, подразумевающий приоритет прав и свобод личности, разделение властей, политический плюрализм, высокую роль суда как антипода командно-бюрократическому управлению, что свойственно идеологически и экономически здоровому обществу с развитой общей и правовой культурой. Правовая идеология обосновывает и оценивает существующие или возникающие правовые отношения, законность и правопорядок.»
• «Особенность правовой культуры состоит в том, что она представляется собой не право или его реализацию, а комплекс представлений той или иной общности людей о праве, его реализации, о деятельности государственных органов и должностных лиц.»
• «Одной из проблем формирования «правового поля» является демонстрируемое и скрытое неверие в него как явление, якобы относящееся к идеалистическому, со стороны практически большинства представителей управленческого слоя, за исключением собственно профессионалов.»
• «Мы полагаем, что в России со всей остротой выдвигается вопрос о новой роли права и развитии законодательства. Без решения этих задач нельзя обеспечить про ведение экономических и социальных реформ, приостановить рост правонарушений, бороться с правовым нигилизмом, успешно формировать правовое государство. Без преодоления проблемы формирования уважительного отношения к праву невозможны качественные изменения общества и личности. Преодолеть современный кризис правосознания можно только через создание государственно-правовой идеологии, направленной на воспитание в народе идеи необходимости отстаивать собственные права, изменив правоприменительную систему так, чтобы она реально способствовала защите гарантированных Конституцией Российской Федерации прав граждан, на что неоднократно обращал внимание Президент России Д.А. Медведев.»[8]

 

 

Глава 4.

Некоторые элементы демократии в России.

Дополнительные замечания

Помимо тех наблюдений и выводов, которые приведены выше и которые взяты из исследований, подготовленных в рамках «Политического доклада-2008», сделаем еще несколько дополнительных замечаний.

Партии. Выборы в Государственную думу РФ на основании пропорциональной системы – это сознательный и вполне определенный элемент создания всей конфигурации партийного и политического поля в стране. Как известно, именно от того, как устроены выборы (мажоритарная система в два или один тур, либо пропорциональная система), зависит то, сколько в стране остается партий, какова при прохождении нескольких электоральных циклов оказывается их удельная сила, что происходит с населением – сегментируется ли оно на основании местнических интересов или оказывается заинтересованным в крупной общегосударственной идеологии.

Опуская научную аргументацию, которой не место в настоящем докладе и которая в многочисленной литературе сопутствует указанным ниже соображениям, отметим, что пропорциональная система практически всегда означает следующее. Если мажоритарное голосование в один тур приводит к двухпартийности, то пропорциональная система – к многопартийности. При пропорциональной системе, впрочем, имеет место некоторая тенденция к сокращению количества партий (до разумного предела), но никогда многопартийность не доходит до двухпартийности или однопартийности. Этот тип голосования в определенной степени консолидирует малые и нестабильные группы избирателей, а также способствует развитию партийной инфраструктуры (настолько, насколько это возможно и необходимо в условиях аудиторной демократии). Также пропорциональная система практически гарантирует усиление общенациональных взглядов и представлений избирателей (в отличие от мажоритарной, которая регионализирует электорат), укрепляя тем самым национальное единство (другими словами об этом говорят как о «национальном единообразии»). Наблюдаемое экспертами в настоящее время идеологическое и ценностное разнообразие, присущее различным регионам России, при сохранении пропорциональной системы постепенно должно сойти на нет. При условии, разумеется, что партии смогут предложить качественные и продуманные идеологические и ценностные ориентиры, подкрепленные стратегическими задачами экономического и культурного развития страны.

Однако многопартийность, вызванная пропорциональной системой, содержит в себе и некоторые угрозы государственной стабильности. Каждая независимая партия может увеличить свою долю электората только за счет электората близких по духу партий. Это означает, что каждая отдельная партийная программа неминуемо радикализируется – у партий возникает потребность подчеркнуть не свое глубинное сходство с родственными партиями (что было бы возможно при разрешении на предвыборные блоки и коалиции), а свое исключительное преимущество и существенное (как правило – искусственно созданное) отличие от соседей по политическому спектру, то есть левые партии становятся все более левыми, а правые – все более правыми. Партии постепенно радикализуются и становятся все более демагогическими. Такого рода обострение межпартийной борьбы в конце концов приводит к общему обострению экстремистских настроений в обществе (ведь известно, что не партии следуют общественному мнению, но общественное мнение «экранирует» партийным расколам). Обратный процесс – центростремительный вместо центробежного, возникновение умеренных партийных платформ вместо экстремистских – происходит при наличии двухпартийной системы.

Выборы. Многочисленные свидетельства нарушений как при самом проведении выборов, так и сопутствующие им нарушения в рамках агитационных кампаний или в деятельности избирательных комиссий, являются крайне тревожными для политической системы страны сигналами, свидетельствующими о том, что выборный механизм, лежащий в основании государственного устройства России, постепенно теряет свою легитимирующую функцию. Доверие к избранной власти базируется ныне не на легитимирующих процедурах электоральной активности, то есть власть от народа передается избранным представителям не на основании институциализированных и формальных выборных процедур, о через некое не фиксируемое и подвижное в своей внеинституциональности неэлекторальное «доверие к лидеру» (что в целом согласуется с характеристиками «аудиторной демократии»), в определенных обстоятельствах (например, при усугублении последствий экономического кризиса) легко трансформируемое и меняющее поляризацию. Кроме того, если поддержка избранных представителей осуществляется через выборы, которые не носят характера правового конституционного действия, объективирующего волю народа («мы, конечно, проголосуем, но не потому, что это в самом деле наш выбор, а потому, что нас просто настоятельно попросили прийти на избирательные участки. Но самим-то выборам мы не верим»), то смена настроения у граждан также может трансформироваться во внеправовые и внеконституционные формы активности. Формальные процедуры выборов, фиксирующих доверие к избранным представителям, потому и рассматриваются в современных демократиях в качестве фундаментального принципа, что позволяют канализировать негативную активность масс в контролируемые избирательные процедуры.

Кроме того в современных условиях ослабление «политического», то есть выборной составляющей режима, вообще довольно опасно для любого государства. Дело в том, что политика – это почти единственное, на что ныне имеют возможность влиять граждане. В экономической сфере любые решения (касающиеся действий, меняющих характер государства, или касающиеся возвышения тех или иных лиц в бизнес-иерархии) не имеют никакого электорального статуса – они регулируются не гражданами страны, а «рынком», законами экономического развития, негласными связями внутри бизнес-сообществ и клиентел. Равным образом современные глобальные и наиболее могущественные общественные объединения и организации (типа «Гринпис», «Международная амнистия» и т.д.), являющие собой зону «гражданского общества», также не имеют никакого отношения к выборным процессам. Их структура и функционирование никак не связаны с демократическими процедурами выборов, демонстрируя жесткую иерархию подчинения. Политика, политическое, рудиментарные структуры партий – то немногое, что осталось в современном государстве во власти народа, где еще теплится возможность «влиять через выборы». Утеря этого последнего форпоста демократии может коренным образом изменить конфигурацию взаимодействия общества и государства, лишив последнее опоры на граждан и резко сместив управленческое целеполагание в сторону от общественного блага, подчинив его воле тех, кто никогда и никем не избирался, то есть принципиально не отвечает ни перед кем, кроме своего непосредственного начальника.

Коррупция. Выводы, сделанные О.В. Гаман-Голутвиной и В.Н. Плигиным, нам представляются крайне важными в связи с тем, что они демонстрируют нарушение фундаментальных принципов управления в нашем государстве. Кажется целесообразным заострить внимание на замечании Джеймса К. Вильсона, что «есть как минимум три ситуации, когда сосредоточение политической власти в руках бюрократов может достичь нежелательных значений: 1. если административный аппарат разрастается до такой степени, что перестаёт поддаваться контролю со стороны общества; 2. если власть над государственной бюрократией – вне зависимости от размера последней – из рук общества переходит в частные руки; 3. если административная структура получает полную свободу действий и может использовать свои полномочия, не руководствуясь общественным благом.» Простое перечисление этих общетеоретических факторов сбоя в работе государственного аппарата дает ясное представление о неполадках в российской управленческой ситуации.

Ликвидация указанных выше угроз может осуществляться посредством более четкого уяснения обществом и правящей элитой некоторых базовых условий функционирования репрезентативной демократии. Речь идет о том, что представительное правление являет собой синтез двух принципов – принципа демократии и административного принципа, то есть идеи гражданской свободы и идеи того, что любая власть подчиняется правовым нормам. Как отмечает Петер Кильмансегг, «лишь их слияние дает легитимную конституцию свободы. Демократический принцип предоставляет каждому гражданину равное с прочими гражданами право на участие в общественно важных делах, на участие в принятии значимых для всего общества решений и сводит эти права воедино в образе народа-суверена. Должностной же принцип гласит, что все полномочия, дающие право принимать обязательные для общества решения, должны быть оформлены в виде должности, в виде службы». Понятие службы характеризуется четырьмя моментами: 1. Полномочие принимать за других обязательные для всех решения проистекает не из собственного естественного права, а носит характер поручения; 2. Полномочие принимать за других обязательные для всех решения подлежит правовому ограничению. Идея службы не согласовывается с неограниченной свободой действия; 3. Полномочие принимать за других обязательные для всех решения имеет изначальное предназначение, изменить которое должностное лицо не в праве. Предназначение это – служба интересам общественного блага; 4. Лицо, полномочное принимать за других обязательные для всех решения, должно быть ответственным. Должностная ответственность представляет собой важнейший составной элемент службы как таковой.[9]

Требуется комплекс мер законодательного, административного и образовательного характера, чтобы как можно в более короткой исторической перспективе реализовать эти характеристики подлинной государственной службы в условиях российской представительной демократии. В противном случае клиентелизм, непотизм, гиперкоррупционность и некомпетентность грозят обрушению всей государственной системы.

Впрочем, определенные сигналы позитивного рода здесь уже имеются. В частности, их отмечает в своем исследовании В.Н. Плигин, говоря об уже принятых и еще только готовящихся законодательных мерах сдерживания деструктивных коррупционных и прочих негативных процессов.

Медиа. Некоторые радикальные критики утверждают, что все российские СМИ подвергаются цензуре, умышленно или неумышленно подменяя при этом понятия. Их интенция очевидна – привить общественному мнению идею тождества цензуры советской и цензуры нынешней. Однако подтасовка здесь, как обычно, не является эффективным инструментом объяснения происходящего. В Советском Союзе существовал институт цензуры. Были сотни (или тысячи – статистика пока нам недоступна) специальных людей, профессионалов, которые отслеживали и при необходимости, понятой ими исключительно на основании должностных инструкций и рекомендаций, приостанавливали потоки разного рода информации – печатной, аудио, визуальной и т.д. Очевидно, что сейчас такого специального института нет, а цензура запрещена Конституцией РФ. Но при этом очевидно и то, что определенного рода торможение информации в СМИ имеет место. Значит, при реализации «цензуры» в современном российском обществе действуют совершенно иные механизмы, чем в условиях СССР. Эти механизмы заключаются в разовом, иногда, впрочем, доходящем до устойчивой регулярности, произволе чиновников местного и федерального уровня, в зависимости от уровня СМИ. Имеется в виду так называемое «телефонное право», подкрепляемое денежным вознаграждением за снятый/поставленный материал, вознаграждениями другого типа или различного рода угрозами. А также можно говорить о «самоцензуре» самих производителей информации, исходя из индивидуально понятого ими образа, что «можно», а что «нельзя». В определенном смысле этот тип «цензуры» более опасен, чем советский, поскольку не имеет границ, четко очерченных инструкциями и подробной описью «запрещенного к публикации». Он, как воронка, с течением времени будет затягивать в себя все больше и больше самых разнообразных проблем и спорных ситуаций, снимая с эфира уже готовые сюжеты, отправляя в нижний ящик стола уже написанные репортажи, - ведь каждый человек имеет естественное желание обезопасить себя, свою семью и свой коллектив от мнимых или реальных угроз, а в условии рисков, связанных с неопределенными и неожиданными запретами, «лучше перестраховаться». Тем самым постепенно все более отчетливо будут сказываться последствия этих спонтанных и самопроизвольных ограничений информационного поля, что безусловно вредно и для качества принимаемых решений в управленческой связке «общество-государство» и для возможностей граждан реализовывать свои права и свободы. Остановить это можно лишь при более пристальном внимании со стороны правоохранительных органов к давлению на журналистов, а также при усилении роли журналистских профсоюзов.

Гражданское общество. В самом начале нашего доклада мы говорили о том, когда и почему возникло так называемое «гражданское общество» («так называемое» - не несет здесь никаких уничижительных коннотаций). Исторически оно предшествовало появлению представительного правления и было крайне успешно интегрировано последним для своих нужд. Какие же роли отводились гражданскому обществу в условиях демократии, помимо того, что оно призвано было создать свободных граждан, способных адаптироваться к наличию частной собственности и рассчитывающих на свои силы, а не на патронаж со стороны государства, долженствующего стать в условиях либеральной демократии «минимальным»?

Всякое государство нуждается в стратегическом планировании. При монархиях и диктатурах источником стратегирования являются сами монархи и диктаторы (ведь тот, кто разрабатывает стратегию, не должен иметь срок существования меньший, чем отрезок времени, на который осуществляется планирование, а при этом предполагается, что монархи и диктаторы «вечны», то есть находятся у власти «навсегда» – в пределах своего личного жизненного цикла). Они не выпускают этот важнейший инструмент властвования из своих рук и никому его не делегируют.[10] А вот где должен находиться источник стратегического планирования при демократии, если представители народа, то есть руководство страны, принципиально сменяемы, а исполнительная власть напрямую неподотчетна электорату, то есть гипотетически может действовать в собственных краткосрочных интересах?

При демократических режимах источник разработки стратегии развития страны выносится за пределы парламента и исполнительной власти именно в институты гражданского общества, поскольку «временные» представители, реализующие власть в рамках срока своих полномочий, не могут отвечать за выработку «длительных» стратегий развития. Это может делать лишь народ-суверен в рамках «безвременных» (при сколь угодно частой ротации кадров) институтов гражданского общества,[11]  поскольку именно он, народ-суверен, «вечен» и именно он, как субъект, заинтересован в создании такого плана развития государства, чтобы при любых потрясениях в будущем ему гарантированно удавалось бы сохранить свое существование. Именно отсюда, кстати, появление в 20-м веке различного рода независимых аналитических центров – на фоне угасания стратегического влияния партий, хотя ранее стратегии развития создавались именно в партийных экспертных центрах.

Поэтому представляется важным, чтобы в России как можно быстрее возникла среда, позволяющая реализовать эту функцию гражданского общества. И не потому, что «так надо», а то «заграница нас не поймет». Нужно это прежде всего нам самим, нашему государству, остро нуждающемуся в дееспособной, легитимной (посредством реализации полномочий народа как легитимирующего суверена) инстанции стратегического планирования.

Заключение

Аудиторная демократия является характерной чертой современного цивилизованного мира. Практически все современные государства, где форма режима является представительным правлением, в значительной степени демонстрируют этот этап развития демократии. Не является здесь исключением и Россия, что означает, что наша страна сталкивается с теми же проблемами в политической сфере, что и большинство других демократических государств.

И конечно, важно отдавать себе отчет в том, что в современном мире не существует и никогда не существовало «совершенной» демократии. Не было в истории такого «золотого века», чтобы все граждане имели бы равные политические права, а правительство было бы полностью или почти полностью ответственно за свои решения перед гражданами. Нет совершенной демократии и в России.

Но у России есть возможность и желание сделать так, чтобы приблизиться к совершенству – переформатировать, подремонтировать, отладить механизм представительного правления, чтобы не краснеть перед потомками и чтобы жизнь нынешних поколений протекала достойно.

Добиться уменьшения социальной несправедливости (избавиться от нее вовсе не удастся никогда), иметь действенные рычаги для отмены ошибочных политических решений, минимизировать злоупотребления властью и сделать так, чтобы злоупотреблять ею сделалось стыдно, сохранить возможность альтернативного выбора, а значит возможность выбора между другой или той же самой политикой, – конечно, всего этого можно и не делать. Но если мы все же хотим этого, то здесь кратчайший путь – широкое распространение свободы и доверие к воле народа. А это и есть демократия.

Опубликовано: 1-й ежегодный Доклад Института общественного проектирования «Оценка состояния и перспектив политической системы Российской Федерации в 2008 году — начале 2009 года». М., 2009.  С.33-56.

Публикуется на www.intelros.ru по согласованию с автором

---

[1]  Безусловно, это лишь одна из гипотез о происхождении и роли абсолютизма в религиозных войнах, частично опровергаемая реальным положением дел в некоторых европейских государствах, но нам она интересна не с точки зрения конечной истины, а как демонстрация возможных подходов при размышлениях о динамике режимов правления.

[2] Впрочем, еще Давид Юм в середине 18 века прозорливо писал о фракциях (партиях): «Реальные фракции можно разделить на фракции, основанные на интересе, принципе и привязанности. Из всех фракций первые являются наиболее разумными и допустимыми. Когда две группы людей, такие, как знать и народ, имеют при какой-либо системе правления не очень точно уравновешенную и определенную самостоятельную власть, они, естественно, преследуют определенный интерес; и мы не можем, рассуждая трезво, ожидать от них другого поведения, принимая во внимание ту степень эгоизма, которая присуща человеческой природе… Действительно, при деспотических системах правления фракции часто не видны, но они тем не менее реальны или, скорее, они более реальны и пагубны именно вследствие этого. Все отдельные группы людей — знать и народ, солдаты и торговцы — имеют самостоятельный интерес, но более могущественный безнаказанно угнетает более слабого, не встречая сопротивления; и это порождает кажущееся спокойствие при таких системах правления… Партии, образовавшиеся на основе принципа, особенно принципа абстрактного и умозрительного, известны только нашему времени и, возможно, являются самым необычным и необъяснимым феноменом, который когда-либо имел место в человеческих делах… Каждый, естественно, желает, чтобы возобладала справедливость в соответствии с его собственными понятиями о ней. Но в тех случаях, когда различие в принципе не сопровождается противоположностью действий, а каждый может следовать собственным путем, не мешая своему соседу, …то какое безумие, какая ярость могут породить такие несчастные и такие роковые расколы?.. Я упомянул партии, основанные на привязанности, как один из видов реальных партий наряду с партиями, основанными на интересе и принципе. Под партиями, основанными на привязанности, я понимаю те, чьим основанием является различного рода приверженность людей к определенным семействам и лицам, которых они хотели бы видеть своими правителями. Эти фракции часто являются очень буйными, хотя, должен признаться, может показаться необъяснимым, почему люди должны так сильно привязываться к лицам, с которыми они совершенно незнакомы, которых они, возможно, никогда не видели и от которых они никогда не получали и не имеют никакой надежды получить какие-либо благодеяния».

[3] Стейн Ринген в контексте разрушающегося баланса «законодательная власть-исполнительная власть-судебная власть» в национальных государствах ЕС говорит о кризисе «экономической» демократии (который, как он считает, не затрагивает политические аспекты демократии) и указывает, что «пять тенденций, заметных на том поле, где встречаются демократия, публичная политика и капитализм, содействуют решительным переменам в балансе власти. Во-первых, в ходе экономического роста колоссально усиливается сама экономическая власть. Политическая власть остается неизменной: у каждого избирателя только один голос. Экономическая власть возрастает: каждый держатель капитала получает прибавку к своему состоянию. Чем крупнее капитал, тем громче его голос.

Во-вторых, частный капитал не только накапливается, но и все сильнее концентрируется в руках небольшой элиты. Да, владельцами значительных состояний оказываются все больше людей, но одновременно происходит общая концентрация капитала вследствие его перераспределения.

В-третьих, в ходе экономической либерализации частный капитал получает (впервые или снова) доступ к сферам, ранее находившимся под непосредственным политическим контролем. В европейских благотворительных государствах коммунальные услуги подвергаются массовой приватизации, а общественные услуги - от школ и больниц до транспорта и тюрем – все в большей степени предоставляются разнообразными смешанными “частно-государственными компаниями”.

В-четвертых, в то время, как политическая власть вытесняется или выталкивается из рыночных сфер, частная экономическая власть вторгается в политические сферы. Основной механизм этого процесса – эскалация затрат на содержание партий и политические кампании, в результате чего политическая власть порой оказывается в руках тех, кто способен финансировать политическую деятельность и заинтересован в этом.

Наконец, с развитием глобализации и новых электронных технологий рынки капитала приобретают международный характер и начинают покидать национальное государство. Это радикально укрепляет власть капитала. С одной стороны, он более-менее освобождается от политического контроля, который в конечном счете – невзирая на существование Европейского Союза – остается в руках национальных государств. С другой стороны, если капитал видит, что его свободе и прибыльности угрожает законодательство той страны, в которой он действует, он может пригрозить бегством на более благоприятные рынки в более дружественные страны. Назовем это “угрозой бегства”. Реальность этой угрозы наделяет капитал беспрецедентным правом вето применительно к экономическому законодательству.»

[4] На опасность перерастания демократии в диктатуру указывал и Карл Мангейм, мыслитель, по своим политическим взглядам диаметрально противоположный взглядам Карла Шмитта: «Диктатуры могут возникать только в условиях демократии: они становятся возможны при большей подвижности и изменчивости политической жизни. Диктатура — не антитеза демократии; она представляет собой лишь один из возможных путей, какими демократическое общество пытается разрешить свои проблемы.

Плебисцитарная диктатура может быть охарактеризована как самонейтрализация политической демократии. По мере ее расширения на политической арене появляются новые группы, бурная деятельность которых способна привести к кризису и тупиковой ситуации, парализующей механизм принятия политических решений. Тогда политический процесс может пренебречь демократическими формальностями и нормами до такой степени, что вступает в фазу диктатуры. Опасность этого угрожает именно тем обществам, в которых политическая демократия внезапно достигает своего полного развития.»

[5] О «расслоение» граждан современного демократического государства весьма точно говорит Дольф Штернбергер: «В новых политических системах политические партии, несмотря на их конкурентную борьбу за избирателей, за должности, за места в правительстве, то есть в итоге за долю в государственной власти, представляют собой в целом политический класс и олигархический элемент государственного устройства, в то время как граждане (с которыми эти партии соотносятся как избранные элиты с базисом), выступая в качестве электората, образуют демократический элемент».

[6] Предварительные пояснения относительно того, что такое «аудиторная» демократия, могут быть следующими – это определенная фаза современного представительного правления, когда электорат выступает как аудитория, реагирующая на предлагаемые ей с политической сцены условия активности. Электоральные циклы напрямую связаны с теми расколами и выборными предпочтениями, которые предлагаются политиками и СМИ в момент принятия электоральных решений.

[7] Дальнейшее изложение в этой главе следует за развитием мысли влиятельных современных политических аналитиков Бернана Манена и Питера Мейера.

[8] Пусть читателя не смущает обилие предложений, построенных в будущем времени.

Значительная часть работы В.Н. Плигина посвящена скрупулезному выявлению недостатков и лакун в настоящем правовом и правоприменительном поле России (что не исключает и фиксации им определенных достижений). Однако разговор о конституции и праве, применительно к России, будет не полон, если не вспомнить о прошлом.

Сто лет назад в сборнике «Вехи» Богдан Кистяковский писал, что в идейном развитии нашей интеллигенции не участвовала ни одна правовая идея, и добавлял: «Наиболее существенная причина этого явления заключается в том, что нашей интеллигенции чужды те правовые убеждения, которые дисциплинировали бы ее внутренне. Мы нуждаемся в дисциплине внешней именно потому, что у нас нет внутренней дисциплины. Тут опять мы воспринимаем право не как [внутреннее] правовое убеждение, а как принудительное правило». Кистяковский привел в своей статье в «Вехах» еще и очень показательное высказывание Герцена: «Полное неравенство перед судом убило в нем [в русском народе] всякое уважение к законности. Русский, какого бы он звания ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно; и совершенно так же поступает правительство.»

[9] Подробнее о роли бюрократии в современном государстве и в России см. в докладе Георгия Дерлугьяна.

[10] Яркой иллюстрацией этого являются события 1616 года во Франции, когда парламент собственной властью организовал собрание полного Суда пэров, высшего дворянства и принцев крови, чтобы обсудить лишь один вопрос: «общее благо королевства», а говоря современным языком, «стратегию развития». Этот вопрос никогда не находился в ведении парламента, и претензия на его присвоение (пользуясь тем, что тогда Людовик XIII был еще совсем юн), настолько впечатлила короля, что позднее он делал все, чтобы отомстить парламенту за эту инициативу.

[11] Обсуждать, чем в условиях представительного правления различается субъектность выборных органов власти и институтов гражданского общества и почему они несут различную смысловую нагрузку и различное укоренение в судьбе народа, здесь не место и не время. Дискуссия по этой проблеме будет вынесена за рамки настоящего доклада.