ИНТЕЛРОС > Материалы рейтинга "СОФИЯ" > Холодная война, системный антикапитализм и Пересдача Карт Истории Андрей Фурсов
|
«Какие бы голоса ни раздавались со всех сторон, Начало очевидного взлёта карьеры Андрея Андреевича Громыко приходится на 1944–1945 гг. – конференции в Думбартон-Оксе (1944 г.), Ялте и Потсдаме (1945 г.). Затем – с 1957 по 1985 г. – должность министра иностранных дел СССР, заслужив на Западе прозвище «господин нет» (что может быть почётнее в устах врага?!). По иронии и логике истории в 1985 г. – году избрания М.С. Горбачёва генсеком КПСС, А.А. Громыко оставил пост министра иностранных дел (его занял Э.А. Шеварднадзе), а сам переместился на должность председателя Президиума Верховного Совета СССР. В 1988 г. – опять еж по иронии и логике истории – А.А. Громыко уходит на пенсию. По логике, потому что в 1985 г. высшую должность в КПСС и стране занял человек, который разрушит всё, чему служил и что созидал А.А. Громыко, – советский строй, сверхдержавность СССР, ялтинскую систему, а 1988 г. стал точкой (не)возврата в крушении СССР как системы и сверхдержавы. Громыко не дожил ни до позорной сдачи Горбачёвым на Мальте (2–3 декабря 1989 г.) ялтинской системы Бушу-старшему, ни до капитуляции (без поражения) в Холодной войне – он умер за несколько месяцев до этого. Он не дожил до жуткого позора козыревщины, но успел лицезреть позор шеварднадзевщины и, возможно, почувствовал себя ронином – самураем, оставшимся без хозяина. По иронии – потому что именно А.А. Громыко был среди тех, кто своим авторитетом и весом вдавил бывшего ставропольского комбайнёра в явно неподходящее ему кресло генсека, а следовательно, косвенно поспособствовал крушению СССР. Карьерный подъём А.А. Громыко совпал с подъёмом, триумфом и упадком ялтинской системы (1945–1989 гг.) и СССР как системного антикапитализма и как сверхдержавы. Внешнеполитическая деятельность А.А. Громыко – это прежде всего Холодная война (далее – ХВ), опытным бойцом которой он был. Карьера А.А. Громыко, его история – это зеркало названных выше процессов. Оставляя другим рассмотрение этих процессов сквозь призму личности А.А. Громыко, я хочу взглянуть на эпоху, в которую он жил и работал, эпоху, ставшую временем взлёта и падения СССР. И дело не только в том, что личность «господина нет» мне не очень интересна («они приходят как тысяча масок без лиц» – эти слова К. Чапека легко применимы к подавляющему числу представителей послесталинской номенклатуры). Дело в том, что если довоенное поколение советских вождей было главным образом из той породы, что в значительной мере формируют обстоятельства, чему в немалой степени способствовала водораздельная эпоха мировой смуты 1871–1933 гг., то послевоенная номенклатура формировалась обстоятельствами, причём обстоятельствами всё более мелкими, апофеоз – горбачёвщина. Как тут не вспомнить Юрия Тынянова – о 1820–1830-х годах: «Всегда в крови бродит время, у каждого периода есть свой вид брожения. Было в двадцатых годах винное брожение – Пушкин. Грибоедов был уксусным брожением. А там – с Лермонтова идёт по слову и крови гнилостное брожение, как звон гитары. Запад самых тонких духов закрепляется на разложении, на отбросе (амбра – отброс морского животного), и самый тонкий запах ближе всего к вони. Вот – уже в наши дни поэты забыли даже о духах и продают самые отбросы за благоухание». Перефразируя Тынянова, можно сказать, что у каждого этапа советской истории и воплощающего его верхушки – своё брожение, и развивалось оно тоже от вина через уксус к гнили, а уж на финальной стадии и сама верхушка, и её холуи, все эти «советники вождей» пытались выдать вонь отбросов за благоухание («гласность», «демократия»). Жизнь Громыко – это маленький кусочек истории брожения советской номенклатуры, её превращения из слоя в себе в слой для себя, в квазикласс со всеми вытекающими из этого последствиями для внутренней и внешней политики (в нестрогом смысле этого слова – советский коммунизм отрицал не только частную собственность, но и политику; политики в строгом смысле не было, была власть), для развития страны и строя, для хода ХВ. В 2011 г. исполнится двадцать лет с момента формального крушения системного антикапитализма и распада СССР. Фактически же всё произошло двадцать лет назад – в 1989 г. – в году, когда умер А.А. Громыко. Символично, что Громыко скончался 2 июля, а 6 июля Горбачёв, выступая на заседании Совета Европы в Страсбурге, изложил суть «нового подхода» к развитию международного порядка: «баланс интересов», единое экономическое пространство от Атлантики до Урала, клятвенные заверения в том, что СССР не будет препятствовать «демократическим реформам» в Польше и Венгрии. Пройдёт ещё несколько месяцев, и в декабре 1989 г. Горбачёв капитулирует в ХВ, сдав Ялтинскую систему – то, что было добыто кровью миллионов советских солдат на полях сражений и такими дипломатами как Громыко за столами переговоров. Прошло двадцать лет, а мы едва ли осмыслили феномен ХВ, причин капитуляции в ней СССР. Одна из причин этого аспекта «неосознанности происходящего» заключается в том, что ХВ изучают главным образом по разряду международных отношений, истории дипломатии, внешней политики, что является недостаточным, по сути – ошибочным и лишний раз свидетельствует о глубоком и принципиальном непонимании социальной и системно-исторической природы этого явления, о трактовке его в духе истории международных отношений XVI – начала ХХ в., т.е. досоветской эпохи мировой истории. Совершенно прав Раймон Арон, заметивший, что ХВ является «порождением исторической диалектики, которая, вероятно, сильнее воли дипломатов». И очень часто, добавлю я, выше их понимания. Глобальная война Необходимо уяснить, что ХВ не была Третьей мировой. То была Первая (и, скорее всего, последняя) глобальная война, война миров и систем. В мировых войнах (Тридцатилетняя, Семилетняя, наполеоновские, 1914–1918, 1939–1945 гг.) решались вопросы о том, кто будет гегемоном капиталистической системы (Голландия или Габсбурги, Великобритания или Франция, Германия или США), при этом с XVIII в. решающую роль в победах «моряков»-англосаксов над «континенталами» во внутрикапиталистических войнах играла Россия/СССР. ХВ велась не за гегемонию в капиталистической системе. То было противостояние двух систем – капитализма и антикапитализма (исторического коммунизма – исторического: в смысле реального, реально существовавшего в истории ХХ в., а не на страницах «трудов» по «научному коммунизму», с одной стороны, в «исследованиях» западных советологов, с другой). Речь шла о двух взаимоисключающих глобальных, планетарных проектах социально-экономического устройства, а потому ХВ велась на всей планете, т.е. была истинно глобальной. Глобальный, всеохватывающий характер ХВ хорошо подметил М. Уокер в замечательной книге «Холодная война»: «Южная Америка и Африка к югу от Сахары, – писал он, – континенты, которые раньше оказывались вне борьбы, теперь засосало в её воронку. Турки сражались в Корее, алжирцы – во Вьетнаме, кубинцы – в Анголе, а американские и русские школьники, чьи уроки в школе прерывались тренировочными сигналами угрозы атомной бомбардировки, росли, чтобы погибнуть в Сайгоне и Кабуле». Поскольку противостояние блоков в ХВ было системным и развивалось не столько как межгосударственное (это форма), сколько как классово-идеологическое (мир труда – мир капитала, капитализм – антикапитализм, правые – левые и т.д.), оно охватывало практически всю планету, проникало в самые отдалённые уголки, вовлекало, всасывало в себя весь мир – от людоедов Центральной Африки и Новой Гвинеи до яйцеголовых интеллектуалов из Бостона, Парижа и Москвы, разрывая надвое целые страны, слои, а то и семьи. И хотя сформировался даже целый блок – Движение неприсоединения, пытавшийся «сосать от двух маток сразу», в целом и внутри этого блока идеологические симпатии и антипатии были вполне очевидны, в этом плане нейтралов практически не было: война носила тотальный – военно-политический, экономический, идеологический, психологический (психоисторический) – характер и предполагала полное уничтожение проигравшего (как это и произошло с СССР). В то же время, будучи глобальной, ХВ обеспечила глобальную стабильность в глобальных же и невиданных до сих пор (страх перед ядерным Армагеддоном) масштабах. Не удивительно, что одним из главных следствий ХВ как глобальной стала глобализация, подтвердив гераклитовское «война (борьба) – отец всего». Есть эксперты, которые подчёркивают, что ХВ произошло взаимоналожение двух характерных для Европы типов конфликтов – между державами и религиозно-идеологического: протестанты против католиков, христиане против мусульман. Отчасти это действительно так. Но только очень отчасти, поскольку христианство и ислам охватывали определённые ареалы планеты, ориентированы они были на поту-, а не посюстороннее устройство. Капитализм и коммунизм – это о посюстороннем устройстве. В этом плане ХВ вытекает из Второй мировой: как верно заметил Тони Джадт, Вторая мировая была первой, в которой военный результат определял именно социальную систему, а, например, не религиозную принадлежность (как это было после Аугсбургского мира 1555 г. с его cuius regio ejus religio) или в ходе наполеоновских войн, революционным способом устанавливавших на месте Anciene Regime новый политический, но – подчёркиваю – не социальный строй. Кстати, это очень чётко понимал Сталин, который, как вспоминает Милован Джилас, в апреле 1944 г. в разговоре с Йозефом Броз Тито сказал следующее: «Эта война непохожа на прошлые войны; тот, кто занял какую-то территорию, устанавливает там свой общественный строй. Каждый распространяет свой строй настолько далеко, насколько способна продвинуться его армия. По-другому и быть не может». Быть не может в такую эпоху, когда наряду с капитализмом существует системный антикапитализм и война с ним капиталистических государств приобретает совершенно иной характер, чем между собой. Война СССР с Третьим Райхом принципиально отличалась от войны наших западных союзников с ним – последняя в социосистемном (да и в цивилизованном) плане была гражданской – победители не собирались отменять капитализм на захваченных территориях, достаточно взглянуть на гитлеровский «Евросоюз» и на «американскую Европу» второй половины 1940-х годов. Верную мысль высказал Дэвид Кот, автор замечательного исследования о борьбе в сфере культуры в период ХВ, подчёркивая, что помимо прочего, ХВ это борьба за наследие Просвещения, которое СССР и США тянули на себя и наконец разорвали: у СССР осталось «равенство», а у США – «свобода». «Братство», по-видимому, оставили масонам и иже с ними рядом, а возможно и над ними находящимся, которые – создаётся впечатление, – в течение какого-то времени выбирали, на кого сделать ставку и в конечном счёте на рубеже 1940–1950-х годов выбрали США как «порт приписки» и мировой таран одновременно. Впрочем, это лишь догадки. Главное в том, что «свобода» и «равенство» отлились в принципиально разные, взаимоисключающие системы с глобальными претензиями. После окончания Второй мировой войны коммунизм и капитализм сошлись как два альтернативных варианта организации посюстороннего мира планетарного порядка, проникая в ареалы всех религий и рассекая их по нерелигиозному принципу. А потому у ХВ нет ни аналогов, ни прецедентов в том числе и по внутренней сложности и парадоксальности: эта построенная на страхе взаимного уничтожения (достаточно вспомнить панику, охватившую крупнейшие города Европы и Америки в дни Карибского кризиса), завязанная на ядерное оружие глобальная война была периодом фантастической глобальной стабильности, такой, которой уже никогда не будет и с которой сравнить можно лишь европейскую стабильность 1815–1853 гг. и Римскую империю Антонинов – от Нервы до Марка Аврелия (96–180 гг. н.э.). Противостояние капитализма и системного антикапитализма, т.е. системы и антисистемы как двух альтернатив «светлого будущего» – уникальное явление всей посленеолитической («классовоантагонистической») истории, т.е. последних 5–6 тыс. лет. В виде советского коммунизма, системно реализовавшего Большой Левый Проект европейского Модерна (старт ему дала Великая французская революция, в не меньшей степени антибуржуазная, чем буржуазная), впервые за несколько тысяч лет в истории неэгалитарных эксплуататорских обществ, построенных на собственности, возник социум, построенный на отрицании эксплуатации и собственности и провозгласивший равенство – т.е. социум победивших низов, угнетённых, одним словом – антисистема, вступившая в борьбу с системой. Конечно, в советской системе существовало неравенство, однако оно не шло ни в какое сравнение с таковым классовых («собственнических») обществ; в 1990-е и сегодня, когда индекс Джинни зашкаливает, когда casual для меньшинства – бесстыдно выставляемое напоказ наворованное богатство, а для большинства – беспросветная бедность, отсутствие социальных перспектив и проблема физического выживания. Конечно, в СССР существовала эксплуатация, однако, во-первых, она становилась менее интенсивной по мере развития совсистемы (а неравенство в то же время росло – и это был один из смертельных парадоксов системы); во-вторых, эксплуатация (в которой, кстати, соучаствовало огромное число людей) не была жёстко закреплённой (перемена мест) и, самое главное, в неизмеримо большей степени работала на социальное целое, на целостный интерес, чем в собственнических системах. Нарушение этого принципа в 1970-е годы взывало крайнее разочарование снизу в совстрое и стало одной из причин его крушения, поражения СССР в ХВ. Тотальная, психоисторическая ХВ велась тотально во всех сферах бытия – от военно-политической и финансово-экономической до идейно-психологической и организационной, причём именно «вторая пара» играла решающую роль. Зб. Бжезинский особо подчеркнул роль массовой американской культуры как одного из решающих факторов победы США в ХВ. Вольно было Алексису де Токвилю, Мэтью Арнольду, Эрнесту Ренану, Освальду Шпенглеру, Мартину Хайдеггеру и другим смеяться над примитивностью и вульгарностью массовой культуры США. Именно этот вульгарный примитив стал оружием (одним из) американской победы. В «веке масс» именно массовая, «дебильная» культура решала если не всё, то многое. СССР стремился переиграть Запада на таких фронтах ХВ как классическая музыка (Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев и др.), балет (the Bolshoy Theatre), опера, гуманистическое кино. А Запад «выстреливал» рок-музыкой, Элвисом Пресли, «битлами» и «роллингами», боевиками и порнухой. И это, особенно с 1960-х годов, со вхождением в активный возраст бэби-бумеров – одного из самых манипулируемых поколений в истории Модерна – принесло свои плоды. Советские искусство и культура были гуманистическими и не ориентировались на массовый вкус и низменные инстинкты. Ясно, что с точки зрения психоисторического противостояния это слабоконкурентный вариант. Однако конкурентное преимущество Запада в психокультурной войне даёт о себе знать только в 1970–1980-е годы, и мы ещё поговорим об этом, равно как и о такой арене ХВ как спорт и шахматы. Будучи тотальной, ХВ предполагала полное уничтожение проигравшего (как это и произошло с СССР). Не случайно метафорическую фразу Хрущёва «мы вас похороним» американцы восприняли буквально. Но похоронен был СССР; сын Хрущёва – американский гражданин – это одна из саркастических ухмылок истории, ответ США покойному советскому лидеру. Поскольку ХВ, будучи по форме внешнеполитической борьбой, по сути была схваткой двух принципиально различных социально-экономических систем, чьё противостояние вовсе не ограничивалось сферой международных отношений, а носило тотально-системный характер, то в ходе этого противостояния решающее значение имела внутренняя эволюция борющихся систем – коммунистической и капиталистической. По сути именно эта эволюция в конечном счёте была решающим фактором в борьбе. Так и должно быть по логике любого системного противостояния – проигрывает тот, кто в ходе «негативного взаимодействия» слишком уподобляется оппоненту, слишком глубоко интегрируется в его систему, слишком сильно начинает развиваться не только по своей, но и по чужой системной логике. В связи с этим в борьбе не просто государств, а систем, тем более глобальной и тотальной, огромное значение приобретают идейно-психологические, социокультурные и организационные воздействия и средства, а сама война становится психоисторической. Показательно, что ещё в январе 1948 г. Конгресс США принял закон № 402, обязывающий граждан США «оказывать планомерное и систематическое воздействие на общественное мнение других народов». И законопослушные американцы оказывали. А мы смеялись над установками совпарткомов выезжающим за рубеж разъяснять за рубежом внутреннюю и особенно внешнюю политику СССР. Психоисторическое воздействие извне, совпадающее с логикой внутренних изменений, а с какого-то момента подталкивающее и направляющее их, может сыграть огромную роль по принципу обратной связи, когда в системе в соответствии с логикой её внутреннего развития (разложения) появляется «благодарный», т.е. адекватный реципиент воздействия, который начинает существовать (материально и духовно) не только в своём системном измерении. В связи с этим в исследовании ХВ анализ внешнеполитической составляющей, при всём его значении – это лишь поверхностный пласт, фон для анализа более серьёзных процессов, главных фронтов ХВ – системных социально-экономических сдвигов в противоборствующих системах (в нашем случае это будет главным образом СССР), фон, сам по себе явно недостаточный для понимания ХВ. Наконец, last but not least, особое значение в таком контексте имеет анализ психоисторического аспекта ХВ – воздействие на социальные и политические группы и структуры, на их ценности, цели, взгляды и, самое главное, на потребности. Забегая вперёд отмечу, что капитуляция СССР в ХВ совпала с разложением существующей структуры системного антикапитализма и номенклатуры как его системообразующего элемента, совпало с превращением номенклатуры из статусной группы в квазикласс. Более того, на финальной стадии этого процесса, в ходе структурного кризиса 1970–1980-годов, который горбачёвщина превратила в системный (перестройка – катастройка – катастрофа, далее везде) психоисторическое воздействие Запада посредством своего информационного и социального оргоружия – прозападной «пятой колонны» в СССР – подталкивало процесс классогенеза номенклатуры, криминализации и олигархизации уже и так загнивающих власти и строя, процесс дальнейшей интеграции в капсистему, что объективно разрушало мировую соцсистему, системный антикапитализм СССР. C учётом сказанного выше, в данном цикле статей будут рассмотрены три комплекса проблем. Во-первых, ХВ, её суть, основные этапы, их главные события. Во-вторых, социальная природа , базовые противоречия и основные этапы развития советского общества и его системообразующего элемента – номенклатуры, её отношение к Западу по мере интеграции ССР в мировую капсистему. Здесь же тезисно будут отмечены изменения в ядре капсистемы. В-третьих, психоисторическое воздействие Запада на советское общество, на советскую верхушку, это воздействие как элемент ХВ и втягивания советской верхушки в капсистему, подрывающего системный антикапитализм изнутри. Иными словами, речь пойдёт, перефразируя Ю. Белинкова, о сдаче и гибели советского коммунизма как системы в ходе войны и мира двух миров и систем. И начнём мы с ХВ. В данной статье речь пойдёт о феномене ХВ и о том, как он «оформился», «родился» в 1943/1945–1949 годах. За одного битого двух небитых дают В СССР так и не поняли, чем была ХВ. А вот на Западе с самого начала это понимали намного лучше. Поэтому если у нас ХВ писалась в кавычках и с маленькой буквы, но Западе – с прописной и без кавычек. И это очень показательно. В СССР ХВ воспринимали как войну невсамделишную – отсюда кавычки, как соревнование. Это усиливалось дурным пацифизмом советской пропаганды с её «лишь бы не было войны», тем самым подчёркивалось, что ХВ – это не война. А вот западная верхушка рассматривала ХВ не как соревнование, а как самую настоящую – на убой – войну, объектом и целью убийства в которой являются не отдельные люди, не физические индивиды, а система, социальный индивид. И до тех пор, пока мы не поймём, как и почему нас «сделали» в ХВ – «история не в том, что мы носили, а в том, как нас пускали нагишом» (Борис Пастернак), – пока не сделаем правильные выводы, не проведём «работу над ошибками» в ХВ – это до сих пор не сделано, мы едва ли сможем всерьёз играть на мировой арене наравне с «глобальными племенами» – так журналисты называют англосаксов, евреев и китайцев. Осмысление глобальной психоисторической – задача не только научно-кабинетная, но и практическая, как минимум в двух отношениях. Первое хорошо передаётся русской поговоркой «за одного битого двух небитых дают». Разумеется, если битый понимает, почему и как был бит, делает из поражений правильные выводы и использует их (и осмысленный опыт поражений) для будущих побед – «ступай, отравленная сталь, по назначенью» (или – на выбор: «заполучи, фашист, гранату»). Так, потерпевшая поражение в I мировой войне Германия, писал К. Поланьи в «Великом изменении» – одной из главных книг ХХ в. – «оказалась способной понять скрытые пороки мироустройства XIX в. и использовать это знание для того, чтобы ускорить разрушение этого устройства. Некое зловещее интеллектуальное превосходство было выработано её государственными деятелями в 1930-е. Они поставили свой ум на службу задаче разрушения – задаче, которая требовала разработки новых методов финансовой, торговой, военной и социальной организации. Эта задача была призвана реализовать цель – подчинить ход истории политическому курсу Германии». Но ведь то же – о «зловещем интеллектуальном превосходстве» – можно сказать и о большевиках. Собственно, большевики и нацисты и смогли победить в своих странах, поскольку в своих странах раньше других стали людьми ХХ в. и осознали ошибки и уязвимые места XIX в., его людей, идей и организаций, причины поражений своих стран на выходе из XIX в. В XXI в. победят те, кто первыми станут людьми XXI в., т.е., помимо прочего, те, кто первыми сделают «работу над ошибками» по ХХ в., поймут причины своих поражений в нём, как это сделали – каждый по-своему и на своём языке – большевики, интернационал-социалисты в СССР и национал-социалисты в Германии. Я уже слышу негодующие истеричные крики: как?! что?! Нас призывают учиться у большевиков и нацистов, использовать их опыт?! Позор краснокоричневым! Да, призываю учиться – у всех, кто преуспел в восстановлении центральной власти (государства, «центроверха», империи – «назови хоть горшком, только печку не суй») и (или) её сохранения-приумножения в тяжёлых условиях. Этому нужно поучиться у Византии, Китая различных эпох, у многих других. В любом случае, до тех пор, пока мы не поймём причин нашего поражения в ХВ (а это в свою очередь невозможно без понимания сути самой ХВ, её природы и места в истории как взаимодействия двух систем, а также природы этих систем – советского коммунизма и позднего капитализма), нам не подняться. И чем скорее мы это сделаем, тем лучше – время работает против нас. Если ничего не изменится, то лет, эдак, через пять-семь (аккурат к столетнему юбилею I мировой войны или русской революции 1917 г.) уже РФ сможет сказать о себе словами Т. Кибирова то же, что мог бы сказать в конце 1980-х о себе СССР: Ленивы и нелюбопытны, Пойдём, пойдём. Побойся Бога. […] Мы сами напрудили лужу Мы сами заблевали тамбур. Анализ ХВ должен помочь нам выработать то, что Роналд Робинсон и Джон Галахер в известной книге «Африка и викторианцы» назвали «жёсткими правилами обеспечения безопасности» («cold rules for national safety»). Второй практический аспект целостного анализа ХВ связан не столько с «работой над ошибками», сколько с теми помехами, которые создают наши западные «друзья» и их туземные эрэфские агенты – «дети грантов и грантодателей», сотрудники различных фондов, ассоциаций и прочие околонаучные фарцовщики, стремящиеся «впарить» пропагандистскую жвачку о противостоянии Сил Добра Капиталистического Запада и Сил Зла Коммунистического Востока. С окончанием ХВ пропагандистско-психологическая – психоисторическая – война против России не закончилась. Напротив, её эффект ещё более усилился, поскольку системное противодействие западной пропаганде, западному культурно-психологическому воздействию и внедрению практически отсутствует. У этой войны – несколько целей. Среди них: не дать осмыслить прошлое России и СССР и текущую историю РФ объективно, на основе адекватных этой истории методов и понятий; максимально очернить эту историю, представив её как сплошную полосу внутренних и внешних насилий, экспансии, милитаризма, как отклонение от нормы; выработать у русских чувство «негативной идентичности», т.е. исторической неполноценности и комплекс вины, за которую, помимо прочего, надо каяться, а потому принимать все тяготы девяностых и «нулевых» годов как должное, как расплату за коммунизм и самодержавие. При этом почему-то никому из наших чудаков (на букву «м»)-смердяковых не приходит в голову пригласить к покаянию англичан, уничтоживших десятки миллионов коренных жителей Африки, Азии, Австралии. Или, например, американцев, уничтоживших миллионы индейцев и столько же негров и оказавшихся единственными, кто применил ядерное оружие, причём против уже поверженной и неопасной Японии. Последние 15–20 лет стали периодом интенсивного навязывания победителями нынешнего этапа передела мира остальному миру и, прежде всего, побеждённым, новых мифов и представлений как о мире, так и особенно о самих побеждённых, об их истории, об их месте в мире. ХВ стала одним из объектов подобного рода мифологизации. Разумеется, история ХВ фальсифицировалась в своё время и в СССР и на Западе. Например, западные, прежде всего американские историки довольно долго обвиняли в развязывании ХВ Сталина и СССР. Затем новое поколение историков в США – ревизионисты – обвинили в очень многом сами США. Советские историки вплоть до перестройки виноватили во всём американский империализм. Во второй половине 1980-х и тем более в 1990-е годы ситуация изменилась: позднесоветские и постсоветские историки, точнее часть их, вдруг «прозрели» и обрушились на советский «тоталитаризм» и «экспансионизм» и лично на Сталина как главных инициаторов ХВ против «либеральных демократий» Запада: бывшие обществоведы-коммунисты обернулись антикоммунистами (как говорил один из героев «Оптимистической трагедии», «а вожак-то сукой оказался»), но к адекватному пониманию сути и причин возникновения ХВ это, естественно, не привело. Иными словами, у нас интерпретация ХВ прошла несколько стадий: просоветскую, покаянно-советскую при Горбачёве и антисоветскую при Ельцине, по сути сомкнувшуюся не просто с антисоветскими, а нередко с откровенно антирусскими западными интерпретациями. На сегодняшний день в России у вульгарно-пропагандистских прозападных схем ХВ, пожалуй, больше сторонников, чем на Западе, где эти схемы очень часто подвергались критике, как и сама ХВ. Вот что сказал в 1991 г. устами своего героя Смайли («Тайный пилигрим») Джон Ле Карре – антикоммунист, но в том, что касается Запада в целом объективный автор: «...самое вульгарное в ХВ – это то, как мы научились заглатывать собственную пропаганду... Я не хочу заниматься дидактикой, и конечно же мы делали это (глотали собственную пропаганду. – А.Ф.) в течение всей нашей истории. […] В нашей предполагаемой честности наше сострадание мы принесли в жертву великому богу безразличия. Мы защищали сильных против слабых, мы совершенствовали искусство общественной лжи. Мы делали врагов из достойных уважения реформаторов и друзей – из самых отвратительных властителей. И мы едва ли остановились, чтобы спросить себя: сколько еще мы можем защищать наше общество такими средствами, оставаясь таким обществом, которое стоит защищать». После капитуляции СССР в ХВ Запад и его агентура влияния России начали активно впихивать нам то, что раньше безропотно глотали сами. Задача – сделать так, чтобы ХВ осталась в исторической памяти как победа демократического Запада над «советским тоталитаризмом», над «коммунистической Россией», причём победа в войне, которую эта Россия – сталинский СССР – с её якобы «извечным экспансионизмом» и начала. Сверхзадача – использовать данную интерпретацию ХВ для пересмотра итогов и результатов Второй мировой войны, представив победу СССР в качестве если не поражения, то катастрофы и вытолкнув СССР (Россию) из числа победителей в «лагерь» одновременно побеждённых и агрессоров – вместе с гитлеровской Германией. Помимо прочего, это позволяет затушевать реальную роль Великобритании и США в качестве поджигателей войны. Ясно, что нас подобная схема не может устроить ни по научным, ни по практическим, ни даже по эстетическим резонам. Как не может устроить и оттеснение ХВ куда-то на периферию интеллектуальных интересов и публичного дискурса в качестве чего-то такого, с чем всё в целом ясно, а детали можно оставить узким специалистам. Пушкинский Архип-кузнец из «Дубровского» в таких случаях говаривал: «как не так». Над деталями – всё более мелкими, но, тем не менее, важными (именно в них прячется дьявол) – пусть, действительно, трудятся узкие специалисты «по третьему волоску в левой ноздре». Однако целое не складывается из суммы деталей, факторов и т.д. Оно не равно сумме и никакая сумма, пусть самая полная, не объяснит целого и не заменит его. Целостное, системное осмысление ХВ – особая и неотложная задача, и именно она-то далеко не решена у нас. У нас нет – и не было – целостного вúдения процесса ХВ как исторического целого, как некой шахматной доски, где все фигуры взаимосвязаны. Кстати, в этом – одна из причин того, что СССР капитулировал в ХВ. А вот у англосаксов – англичан и американцев – такое целостно-шахматное видение мировой борьбы в теории и особенно на практике, как информационное оружие последние триста лет как раз на высоте. Вот что писал по этому поводу замечательный русский геополитик Е.А. Вандам (Едрихин): «Простая справедливость требует признания за всемирными завоевателями и нашими жизненными соперниками англосаксами одного неоспоримого качества — никогда и ни в чём наш хвалёный инстинкт не играет у них роли добродетельной Антигоны. Внимательно наблюдая жизнь человечества в её целом и оценивая каждое событие по степени влияния его на их собственные дела, они неустанной работой мозга развивают в себе способность на огромное расстояние во времени и пространстве видеть и почти осязать то, что людям с ленивым умом и слабым воображением кажется пустой фантазией. В искусстве борьбы за жизнь, т.е. политике, эта способность даёт им все преимущества гениального шахматиста над посредственным игроком. Испещрённая океанами, материками и островами земная поверхность является для них своего рода шахматной доской, а тщательно изученные в своих основных свойствах и в духовных качествах своих правителей народы – живыми фигурами и пешками, которыми они двигают с таким расчётом, что их противник, видящий в каждой стоящей перед ним пешке самостоятельного врага, в конце концов, теряется в недоумении, каким же образом и когда им был сделан роковой ход, приведший к проигрышу партии? Такого именно рода искусство увидим мы сейчас в действиях американцев и англичан против нас самих». Это сказано о ситуации начала ХХ в. Но как похоже на ситуацию конца ХХ – начала XXI века! Неадекватность позднесоветского, а затем эрэфского руководства современному миру, отсутствие у него адекватного целостного мировидения дорого обошлись Советскому Союзу 1980-х и РФ 1990-х. Советская верхушка оказалась совершенно не готова к тем новым формам мировой борьбы (прежде всего экономическим и психоисторическим, т.е. культурно-психологическим), которые начали использовать западные лидеры. Это только на первый взгляд о ХВ мы знаем очень много. Однако Гесиод в своё время говаривал: «лиса знает много, а ёж – главное». Есть ряд главных вопросов, над которыми стоит поразмышлять. В чём суть ХВ, как противостояния, её место в истории? Противостояли друг другу СССР и США? Но их противостояние никогда не было войной. «Холодная», говорите – а что это значит? Кто и почему победил в ХВ? США? Это они так говорят. А может кто-то другой? К тому же США в каком качестве – как государство или как кластер ТНК? Почему СССР капитулировал? Нередко выбор, сделанный Горбачёвым и его многомудрой командой в 1987–1989 гг. объясняют так: положение СССР во второй половине 1980-х годов было настолько тяжёлым, что спастись можно было, только пойдя на сближение с Западом. Но давайте, сравним положение СССР в 1985 и 1945 гг. Когда оно было тяжелее? В 1945 г. СССР только что вышел из тяжелейшей войны. Разрушенная экономика, предельно измотанное население. У американцев – процветающая экономика, которая даёт почти половину мирового валового продукта, и, самое главное, ядерная бомба, которой нет у нас, и готовность уже в 1945 г. (декабрьская директива Объединённого комитета военного планирования США № 432/д) обрушить 196 атомных бомб на 20 крупнейших советских городов. По логике тех, кто оправдывает горбачёвцев, Сталин в 1945 г. должен был согласиться на все условия плана Маршалла, капитулировать перед Америкой, а СССР вместе с остальной Европой – превратиться в американский протекторат. Однако советское руководство пошло по-другому пути, единственно достойному великой державы, да и плохишей-перевёртышей, готовых записаться в буржуинство любой ценой в тогдашнем советском руководстве не нашлось, почти всех отстреляли в конце 1930-х годов. В 1985 г. СССР был сверхдержавой, обладал могучим ядерным потенциалом, вопреки перестроечным и постперестроечным манипуляциям с цифирью вовсе не находился в катастрофическом экономическом положении; это – такая же ложь, как разговоры Гайдара о грядущем в 1992 г. голоде, от которого нас якобы спасло его правительство – упаси Бог от таких спасителей. А вот США во второй половине 1980-х годов из-за необходимости поддерживать гонку вооружений и одновременно сохранять жизненные стандарты среднего и рабочего классов, оказалась не просто перед катастрофой, а зависли над пропастью. Мы, занятые своей «перестройкой» и «оральной политикой» горбачёвцев в очередной раз упустили из виду, что происходит в мире. Падение Ельцина с моста и т.п. для нас было важнее сдвигов в мировой экономике. Когда пахнуло холодом? Так когда же началась ХВ? И опять вопросы. Многие считают, что началась она аж в 1917 г. Такой точки зрения придерживался, например, Андрэ Фонтэн, бывший главный редактор газеты “Le Monde”. Первый том его «Истории холодной войны» так и называется: «От Октябрьской революции до войны в Корее, 1917–1950». Есть ли какой-то резон в таком подходе? Отчасти есть. Сам факт возникновения и существования Советской России как антикапиталистического феномена означал социосистемную угрозу для Запада. СССР как «государство» был исходно сконструирован так, чтобы с лёгкостью превратиться в Мировую Социалистическую Советскую Республику. Во введении к Конституции 1924 г. говорилось, что «доступ в Союз открыт всем социалистическим республикам, как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем, что новое союзное государство явится достойным увенчанием заложенных ещё в октябре 1917 г. основ мирного сожительства народов, что оно послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику». А сам СССР сначала именовался ВCCCР? Где «В» означала «Всемирный»; одним словом, Земшарная республика. Поэтому, например, русские юристы-эмигранты, в частности, П.П. Гронский с момента возникновения СССР верно указывали на иную, чем государственную, природу этого властного организма – «Советская Россия, – писал Гронский, – гостеприимно открывает двери перед всеми народами и государствами, приглашая их ко вступлению в Союз при одном лишь непременном условии – провозглашение советской формы правления и осуществление коммунистического переворота. Стоит жителям Борнео, Мадагаскара или Звулуланда установить советский строй и объявить коммунистические порядки, и, лишь в силу их заявления, эти новые, могущие возникнуть советские республики принимаются в Союз Советских Коммунистических Республик. Если бы Германия захотела перейти к благам коммунистического строя или же Бавария, или Венгрия захотели бы повторить опыты Курта Эйснера и Бэла Куна, то и эти страны могли бы войти в Советскую Федерацию». Вывод Гронского: «Союз Советских Социалистических Республик не представляет из себя прочно установленного государственного порядка, он может в любой момент исчезнуть и в то же самое время способен к беспредельному, ограниченному лишь поверхностью нашей планеты, расширению». Другое дело, что в 1920–1930-е годы у СССР не было сил расширяться, он мог только обороняться. Запад, прежде всего Великобритания и Франция в 1920–1930-е годы проводили политику, направленную на подрыв и уничтожение СССР прежде всего силами Германии (для этого Гитлера и вели к власти). Тем не менее, и у Запада в межвоенный период, который, по сути, был лишь фазой передышки в мировой «тридцатилетней войне» ХХ в. (1914–1945), были ограниченные возможности давления на СССР. В 1920-е годы Запад приходил в себя после войны, после фактического заката Европы в лунку Истории, а в 1930-е годы обострились внутризападные противоречия, и СССР мог играть на них, что, помимо прочего, нашло отражение в докладе М. Литвинова на IV сессии ЦИК СССР 29 декабря 1933 г. Этот доклад означал отказ советского руководства от ультрареволюционной доктрины, которой оно руководствовалось со времён гражданской войны и согласно которой любое обострение международной обстановки работало на СССР (даёшь революцию!), а любая стабилизация ухудшает его положение. С начала 1930-х годов СССР начинает всё больше вести себя как государство – член межгосударственной системы (в 1934 г. СССР вступил в Лигу Наций), а не только как инкубатор мировой революции, что нашло своё отражение и во внутренней политике, в том числе и по отношению к историческому и национальному наследию. Итак, датировать начало ХВ 1917 г. было бы неточно. Во-первых, до 1945 г., несмотря на деятельность Коминтерна во всём мире, у СССР не было потенциала для глобального противостояния капитализму; совсистема оборонялась. Во-вторых, в довоенный период – период острой борьбы за гегемонию внутри самой капсистемы советско-западное противостояние не выходило на мировой геополитический уровень в качестве главного; главным на этом уровне были противостояния англосаксов и Германии, с одной стороны, и США и Британской империей внутри англосаксонского «братства», с другой. СССР в такой ситуации – при всех системных противоречиях с миром капитализма – вписывался в традиционные для последних двухсот-трёхсот лет расклады европейской и мировой политики, войдя, в конечном счёте, в состав антигитлеровской коалиции и опять оказавшись на стороне моряков-англосаксов против «континентальных» европейских держав. В 1917–1945 гг. Советский Союз противостоял одним капиталистическим государствам в союзе с другими буржуинами, используя их противоречия, а точнее – борьбу за гегемонию в капиталистической системе между двумя группами хищников – англосаксами и немцами. Это – не клише из коммунистической пропаганды, а формулировки замечательного русского журналиста Михаила Осиповича Меньшикова, в последний год XIX в. отметившего «тихий погром, который вносит англо-германская раса в остальное человечество» и зафиксировавшего: «Среди самих англичан и немцев идёт… структурная перестройка, борьба человеческих типов. Один какой-то сильный и хищный тип, по-видимому, поедает остальные». СССР в межвоенный период никогда – и в этом был успех сталинской дипломатии, которой в целом благоприятствовала эпоха внутризападного соперничества – не противостоял Западу, капсистеме в целом. Прежде всего потому, что разделённый в самом себе борьбой за гегемонию Запад не был целым, не было целого и единого Запада, целой политико-экономической капсистемы. В 1945 г. всё изменилось. 2 сентября 1945 г. завершилась эпоха соперничества, борьбы за гегемонию, стартовавшая 10 мая 1871 г. У капиталистической системы появился гегемон невиданной экономической мощи (около 50 % мирового валового продукта), объединивший её – США. В таких условиях СССР было уже намного труднее играть на противоречиях внутри капсистемы. Позиция Франции 1960-х годов – не делающее погоды отклонение: упёртому генералу де Голлю довольно быстро сначала поставили шах (студенческие волнения 1968 г.), а затем мат и выбросили из большой политики. И это несмотря на то, что генерал – прав Анри Костон – вовсе не был таким антиамериканским политиком, каким его нередко изображают. Получается, ХВ началась в марте 1946 г., как считают многие – речью Черчилля в Фултоне? Так ли это? Что именно сказал Черчилль, почему и зачем он сделал это, тогда, когда сделал, в чём и кому был главный посыл речи и, наконец, в каких условиях это произошло? «Нельзя ни предотвратить войну, ни объединить нации без того, что я называю братским союзом англоязычных народов», – сказал Черчилль 5 марта 1946 г. – «Сумрак опустился на международную политическую арену… Никто не ведает ни намерений советской России, ни захватнических планов международных коммунистических организаций […] От Щецина на Балтийском море до Триеста на Адриатическом «железный занавес» разделил Европу». Ключевое словосочетание здесь – «железный занавес», отразившее раздел Европы на (про)советскую и проамериканскую зоны. Однако не Черчилль употребил его первым. Биограф англичанина Ф. Бедарида упоминает Геббельса (февраль 1945 г.), английских лейбористов 1920-х, а я добавлю к этому Василия Розанова (1918 г., правда, по иному, чем Черчилль и Геббельс поводу). Черчилль произнёс свою речь в связи с советско-британским кризисом в Иране, стремясь заручиться поддержкой США. Речь шла о конкретном случае. Однако пресса превратила речь Черчилля чуть ли не в объявление войны – холодной – Советскому Союзу. Но мог ли объявить ХВ отставной премьер империи, едущий с Ярмарки Истории? Jamais. Похоже, американцы использовали Черчилля, как они уже использовали англичан в 1939 г., чтобы начать свою мировую войну, но так, чтобы ответственность легла на кого-то другого – спор кузенов между собою. На самом деле Черчилль зафиксировал то, что уже было решено американцами, да и главным посылом его речи были не столько «железный занавес» и ХВ, сколько «союз англоязычных народов», в котором британцам было бы отведено достойное место – у американцев были совсем другие планы. Американское решение о том, что стало ХВ было принято в последние недели 1945 г. и в первые два месяца 1946 г. 5 января 1946 г. президент Трумэн вызвал в Овальный кабинет госсекретаря Бирнса и в холодной ярости прочёл ему черновик письма, которое Мартин Уокер считает реальным началом ХВ. По сути это была формулировка жёсткого курса по отношению к СССР. 10 февраля 1946 г. в речи Сталина, опубликованной в «Правде», было сказано о том, что капитализм порождает кризисы и конфликты, что создаёт угрозу войны в капиталистическом мире, что может стать угрозой для СССР. Следовательно, необходимо срочно восстанавливать советскую экономику, думая не о потребительских товарах, а о тяжёлой промышленности. Эту речь, переведённую и напечатанную журналом «Times» американцы в пропагандистских целях охарактеризовали как призыв к войне, а Уильям Дуглас сказал, что это объявление Третьей мировой войны, об этом же говорил Пол Нитце. И хотя в США было немало людей, трезво воспринявших выступление Сталина, логика интересов правящей верхушки США разворачивала всю ситуацию в сторону обострения отношений – у американцев была атомная бомба, их доля в мировом ВНП достигала почти 50%. СССР атомной бомбы не имел, его экономическое положение было крайне тяжёлым: человеческие потери – 27 млн.; треть экономического потенциала уничтожена; 32 тыс. фабрик и заводов разрушены; 65 тыс. км железных дорог выведены из строя; разрушено 1 710 городов и 70 тыс. деревень; опустошены земли 100 тыс. колхозов. В таком состоянии войну – «холодную» ли, «горячую» – не начинают. На это можно возразить: в 1947 г. под командованием генерала Люциуса Д. Клэя в Берлине находилось 6,5 тыс. войск, а в Европе – 60 тыс., тогда как Сталин в расстоянии нанесения удара по Берлину имел 400 тыс. войск. Однако это возражение имело бы смысл в доатомную эпоху; американская атомная бомба не просто уравновешивала преимущество СССР в обычном вооружении, но резко усиливала позицию США. Большую роль в обострении американо-советских отношений сыграл американский дипломат Джордж Кеннан, типичный «тихий американец», борец за демократию, считавший необходимым ограничение в США прав (в том числе избирательных) иммигрантов, негров и женщин. Сменив на посту посла США в СССР Аверелла Гарримана, он в течение 18 месяцев бомбардировал госдеп предупреждениями о «зловещих планах Сталина». Ситуацию вокруг речи от 10 февраля он использовал стопроцентно. Результат – знаменитая «длинная телеграмма» (5 540 слов; адресаты – Бирнс и Дин Ачесон) Кеннана. Кеннан связал «коммунистический экспансионизм» СССР с внешней политикой царей и подчеркнул, что с советским коммунизмом невозможно договориться – он стремится к мировому господству. «Это было нечто большее, чем призыв к оружию, – пишет М. Уокер, – это было приглашение к борьбе на жизнь и на смерть, в которой нельзя делать ни малейших уступок». И с конца 1945 – начала 1946 г. я бы продлил линию ХВ как минимум до 1944 г., во-первых, до октября, когда всего лишь короткий обмен мнениями между Сталиным и Черчиллем во время московской конференции по сути зафиксировал будущий раздел Европы; во-вторых, до открытия «второго фронта», предназначенного для того, чтобы не дать СССР пройти на Запад (логически из этого вытекает план операции «Немыслимое» – планировавшийся Черчиллем на 1 июля 1945 г. удар англо-американцев совместно с немцами по Красной армии). Кстати, даже русофоб Кеннан в своей книге «Россия и Запад при Сталине и Ленине» пишет, что первые подозрения у Сталина по поводу союзников возникли летом 1944 г. – сразу же после открытия «второго фронта». Однако если от минимума перейти к максимуму, то говорить нужно о 1943 г., о Тегеранской конференции, когда западные союзники поняли: СССР победил, а следовательно, необходимо свести победу, её результаты к минимуму. Но вернёмся к Кеннану. Средства борьбы, предложенные Кеннаном в телеграмме, не были военными – он считал, что Запад может победить СССР в мирной борьбе, избавившись, как от паразита на своём теле. По сути это и было провозглашением ХВ. К этому времени приспел ещё один кризис – между СССР и Великобританией в Иране, на него Черчилль и отреагировал своей речью в Фултоне, которая «надстроилась» на уже сформировавшийся курс на ХВ, на идеи, вставшие в Объединённом комитете начальников штабов, в Пентагоне. Телеграмма Кеннана стала обоснованием для Трумэна, Черчилль выдал звонкую фразу, а Пентагон обеспечил стратегическое обоснование» (М. Уокер). 11 марта Сталин реагируя в «Правде» на речь Черчилля, обвинил его в стремлении развязать войну на основе расовой теории, как это делал Гитлер, только место немцев должны занять англоговорящие народы. Прошёл всего год после Ялты, а в Вашингтоне и Лондоне возобладал воинственный подход: эмбрион ХВ начал формироваться, чтобы окончательно появиться на свет в 1949 г. И это несмотря на то, что у СССР не было атомной бомбы и что Сталин объявил о сокращении военного бюджета на 80 миллиардов рублей и о демобилизации армии (с 12 млн. в 1945 г. до 3 млн. в 1948 г.). Всё это уже не имело значения. В феврале 1947 г. была разработана доктрина Трумэна, которую президент США обнародовал 12 марта 1947 г. В соответствии с логикой доктрины США выделили 250 млрд. долларов Греции и 150 млрд. Турции для «сдерживания» СССР, подкрепив это американским флотом в Средиземном море. Этот на первый взгляд локальный эпизод имеет большое практическое и особенно символическое значение. Со времён Трафальгара (1805 г.) Средиземноморье было зоной исключительно британского контроля. Однако послевоенная Великобритания уже была не способна обеспечить такой контроль и эти функции – функции, если пользоваться терминологией классической англо-американской геополитики – Мирового Острова – взяли на себя США. Р. Арон прямо пишет об этом: «Соединённые Штаты приняли на себя роль островной державы вместо Великобритании (подч. мной. – А.Ф.), истощённой своей победой. Они ответили на призыв европейцев и заменили собой Соединённое Королевство по его же просьбе». Иными словами, после 1945 г. противостояние Остров – Хартленд приобрело характер борьбы различных социальных систем. Впрочем, возможна и иная постановка вопроса: противостояние капитализма и антикапитализма приобрело форму столкновения гиперконтинентальной и гиперостровной держав. (Я оставляю в стороне вопросы о том, случайно или нет антикапитализм геополитически явился в виде гиперконтинентальной державы или же если бы – в отличие от историков, история знает сослагательное наклонение, – Россия не упустила шанс стать Тихоокеанской державой, то антикапитализм возник, если возник бы, где-то в другом месте, либо логика системной борьбы была бы иной.) Весной 1947 г. генерал Люциус Клей, комендант американской зоны, предложил ряд мер, которые должны были бы освободить немецкую экономику от ограничений оккупационного режима. Реакция СССР была резко отрицательной, однако американцы и англичане настаивали на восстановлении Германии. Суровая зима 1947 г. ещё более усугубила тяжесть экономической ситуации в Германии и Европе, и 5 апреля Уолтер Липпман в «Вашингтон пост» в своей колонке «Говорит Кассандра» написал о том, что немецкий хаос грозит распространиться на Европу. США не могли допустить такой ситуации, поскольку она грозила подъёмом левых сил: во Франции и особенно в Италии казался реальным приход коммунистов к власти в 1947–1948 гг. и США готовились к военной интервенции в Италии в случае победы коммунистов на выборах. С этой целью в США был разработан план экономического восстановления Европы. 5 июня 1947 г. в Гарварде во время получения (одновременно с Томасом Стернзом Элиотом и Робертом Оппенгеймером) почётного диплома госсекретарь США генерал Джордж Маршалл в семнадцатиминутной речи изложил этот план, который получил его имя. Речь шла о комплексе мер, направленных на экономическое восстановление Европы. Хотя план Маршалла был экономическим, в его основе лежали социосистемные (классовые) и геополитические причины – и спасение капитализма в Европе и борьба с СССР. Хотя официально на первом плане была, естественно, экономика, я всё же начну с классовой борьбы и политики. После войны коммунисты в Западной Европе были на подъёме, входили в состав правительств Франции и Италии. Поэтому в мае 1947 г. министров-коммунистов вывели из состава правительств этих стран. 19 декабря 1947 г. Совет Национальной Безопасности США проинструктировал ЦРУ предпринять все возможные действия, чтобы не допустить прихода коммунистов к власти в Италии. На подрыв позиций коммунистов в этой стране и поддержку христианских демократов, которые впоследствии и выиграли выборы (при активной поддержке Ватикана, папы Пия XII), были отпущены немалые суммы. При этом в финансировании антикоммунистических сил в Италии и вообще в Европе участвовали не только ЦРУ и другие государственные структуры США, но также частные компании, крупные корпорации, профсоюзы. По сути и ХВ, и «американская Европа» были средствами защиты Америкой капитализма – причём не столько от СССР, сколько от внутриевропейских антикапиталистических сил, будь то коммунисты или социалисты. В конце 1940-х и даже в 1950-е годы для большей части американского истеблишмента все левые были на одно – вражеское – лицо. Весьма показателен один эпизод, когда Леон Блюм прилетел договариваться об американских займах, «Wall Street Journal» посвятила его визиту статью под названием «When Karl Marx calls on Santa Klaus» («Когда Карл Маркс просит о помощи Санта Клауса»). Иными словами, обострение отношений с СССР в виде ХВ было не только внешним системным и геополитическим противостоянием, но и внутрисистемным, а для того чтобы защищать капитализм у себя дома и в Европе и с этой целью давить любые антикапиталистические и прежде всего коммунистические движения, нужна была конфронтация с СССР, которая была начата и к концу 1940-х годов превратилась в ХВ. Очень ясно высказался по этому поводу Р. Арон, отметивший, что американцы «хотели воздвигнуть плотину перед коммунизмом, избавить народы, в том числе народ Германии, от искушений, внушённых отчаянием (подч. мной. – А.Ф.). Бесспорно, доллары служили оружием в борьбе с коммунизмом, оружием так называемой политики сдерживания. Инструмент этот оказался действенным». Помимо системной и геополитической составляющей у плана Маршалла была, естественно, и важнейшая экономическая составляющая. Бедственное положение Европы давало возможность США установить финансово-экономический контроль над субконтинентом, окончательно превратиться не только в гегемона капиталистической системы и транснационального банкира, но и в мирового гегемона (если бы удалось подмять СССР), используя как политические, так и финансово-экономические средства. Центральное место в плане Маршалла занимала реинтеграция германской экономики в подконтрольную США экономику Европы; более того, план Маршалла в какой-то момент оказывался единственной связью Германии с остальной Европой. «Германский» аспект плана Маршалла имел не только экономический, но и политический аспект – он объективно обострял отношения между СССР и США и таким образом вписывался в логику постепенно развязываемой США ХВ. Не случайно Раймон Арон заметил, что удивляться следует не тому тупику, в который зашёл германский вопрос в 1947 г., а «двум годам колебаний, которые понадобились для того, чтобы принять неизбежное», т.е. разделение Германии на западную и восточную зоны. План Маршалла важен ещё в одном отношении. Помимо прочего это была первая крупномасштабная акция в интересах американских ТНК и нарождающейся хищной фракции мирового капиталистического класса – корпоратократии, которая ярко проявит себя в начале 1950-х годов, свержением Мосаддыка, а затем совершив переворот 1963–1974 гг. и пройдя по трупам Кеннеди (физическому) и Никсона (политическому), начнёт сажать в Белый дом своих президентов. «Тээнковская» составляющая отчётливо проявилась и в том, что план Маршалла должен был реализовываться как отношения США и Европы в целом, что соответствовало интересам корпорацией, а не как двусторонние межгосударственные отношения. Сталин же, разгадав манёвр, ведущий к финансово-экономическому закабалению Штатами не только побеждённых, но и победителей (причём побеждённым в этом процессе отводилось важное место), дал инструкции Вячеславу Молотову настаивать на парижской конференции (июнь 1947 г.) на двусторонних отношениях. Разумеется, СССР был заинтересован в американском займе миллиардов эдак в шесть. Это весьма помогло бы восстановлению экономики, поэтому ряд ведущих экономистов, например, Евгений Варга, директор Института мирового хозяйства, выступали за то, чтобы СССР присоединился к плану Маршалла. Дело, однако, было в цене вопроса, в том, чтобы не попасть в историческую ловушку, как это произошло во время горбачёвщины. Сталин колебался, взвешивая плюсы и минусы. Всё решила развединформация, которую обеспечила «кембриджская пятёрка»; хотя её неформальный руководитель Хэралд «Ким» Филби служил в это время в британском посольстве в Стамбуле, другие члены «пятёрки» работали в Великобритании. 30 июня Молотов получил шифровку от своего заместителя Андрея Вышинского, в которой содержалась полученная информация о встрече заместителя госсекретаря США Уилла Клейтона и британских министров. Как пишут Джереми Айзекс и Тэйлор Даунинг, из полученных сведений становилось ясно, что американцы и англичане уже сговорились, действуют заодно, и план Маршалла будет не расширением практики лендлиза, а созданием принципиально иного механизма, в котором к тому же решающее место отводилось Германии, не говоря уже о диктате со стороны США по целому ряду вопросов. 3 июля с санкции Сталина, который, по-видимому, в течение 48 часов анализировал ситуацию, Молотов обвинил США в том, что они стремятся создать структуру, стоящую над европейскими странами и ограничивающую их суверенитет, после чего покинул переговоры. 12 июля в Париже начала работу новая конференция – уже без СССР, а одновременно в вдеревне Шклярска Поремба в Польше начало работу совещание коммунистических партий, результатом которого стало создание Коминформа – новой международной коммунистической организации. Это означало раскол Европы на просоветскую и проамериканскую зоны и возникновение биполярного мира. 1947–1949 годы: обмен ударами С 1947 по 1949 годы шёл обмен ударами между США и СССР. На план Маршалла СССР ответил созданием Коминформа и советизацией Восточной Европы, наиболее серьёзные проблемы возникли в Чехословакии. Ответ США – операция «Split» («Расщепляющий фактор»), проведённая ЦРУ и МИ-6 в Восточной Европе. В 1947–1948 гг. к власти в Восточной Европе пришли относительно умеренные коммунисты, стремившиеся учитывать национальную специфику своих стран. Многие в американском истеблишменте готовы были поддержать их. Однако Аллен Даллес рассуждал иначе. Он считал, что именно этих умеренных коммунистов следует уничтожить, причём руками коммунистов-сталинистов, сторонников жёсткого курса. С этой целью были сфабрикованы документы, из которых следовало, что многие руководители компартий Восточной Европы сотрудничают с американской и английской разведками. Документы были подброшены органам госбезопасности, те клюнули и по Восточной Европе прокатилась волна массовых арестов, судов, расстрелов. Как и планировал Даллес, коммунизм стартовал в Восточной Европе с репрессий, а возглавили восточноевропейские партии (и страны) во второй половине 1940- годов сторонники жёсткого курса. Позднее Сталин поймёт, что его обманули, но будет поздно: людей не вернуть, а западная пресса всласть расписывала зверства коммунистов. В 1948 г. произошло ещё одно событие эпохи генезиса ХВ: родилось государство, которое впоследствии станет активным участником ХВ на стороне США – Израиль. По иронии истории родилось оно при активнейшей инициативе СССР. Сталин рассчитывал на то, что создание еврейского государства на Ближнем Востоке позволит компенсировать неудачи СССР в этом регионе – Иран, Турция, арабы. Расчёт Сталина не оправдался. Евреи в борьбе за свою государственность позиционировавшие себя в качестве представителей мирового рабочего класса и антиимпериалистов, выбрали подъём не с помощью СССР, а с помощью империалистических США и репараций, взимаемых с Германии за «коллективную вину немецкого народа перед еврейским». Израиль очень быстро стал врагом СССР – страны, в революционное создание которой их представители «колен израилевых» внесли огромный вклад. Активную роль в пробивании еврейской государственности сыграл человек, к юбилею которого формально приурочена эта статья. 14 мая 1947 г. Громыко произнёс в ООН важную речь о разделении Палестины на два государства. Он прочувствованно говорил о страданиях еврейского народа в Европе, о необходимости государственности для него. Сионист Абба Эбан назвал речь Громыко «божественным посланием». «Проект Израиль» оказался проигрышным ходом СССР в ХВ. В июне 1948 г. разразился Берлинский кризис – единственный серьёзный кризис по поводу границ за всю историю «ялтинской» Европы. Ему предшествовали выборы в учредительное собрание трёх западных зон – по сути создание единой западной политической зоны. В ответ маршал Соколовский вышел из Межсоюзнического контрольного совета по управлению Берлином, а советская сторона 31 марта 1948 г. установила контроль над коммуникациями между Западным Берлином и западными зонами Германии. Развивая курс на конфронтацию, бывшие союзники 18 июля выпустили марку (Deutsche Mark), общую для трёх зон, заявив, что она будет иметь хождение и в Берлине. (Банкноты секретно печатались в США и перевозились во Франкфурт под охраной американских военных; новая немецкая валюта быстро стала самой сильной в Европе). К этому моменту раскол Европы на две части был полностью завершён, за исключением Вены и Берлина, разделённых на зоны Берлина и Вены. Марка ударила по Берлину. Советским ответом стала ультиматум 24 июля: блокада западной части Берлина, пока «союзники» не откажутся от идеи «трёхзонного правительства». Уже 26 июля американцы и англичане «построили» авиамост (операции «Vittels» и «Plainfare» – соответственно) и начали доставлять в блокированный город воду и продовольствие. Летом 1948 г. США передислоцировали в Великобританию 60 новейших бомбардировщиков В-29, способных нести на борту атомные бомбы. Передислокация намеренно шумно освещалась в прессе. На самом деле атомных бомб на самолётах не было, но это хранилось в секрете. Кризис всё более обострялся, и хотя в августе 1948 г. на встрече с послами западных стран Сталин сказал: «Мы всё ещё союзники», то была не более чем дипломатическая фраза. 4 апреля 1949 г. была создана НАТО – военный кулак Запада, сжатый против СССР. В течение долгого времени – до середины 1970-х годов львиная доля содержания агрессивного по своей сути блока приходилась на США, которым приходилось вкладывать в НАТО свои средства. Не символично ли, что во время праздничной церемонии по этому поводу 9 апреля 1949 г. в Зале Конституции оркестр играл мелодию песни с красноречивым названием «I’ve got plenty of nothing» («Я заполучил массу ничего»). 12 мая 1949 г. СССР снял блокаду с Берлина, так и не добившись своей цели. Словно подчёркивая эту неудачу, Запад в мае провозгласил создание ФРГ и началось перевооружение Германии, её военное укрепление. США были готовы даже поделиться с ФРГ – единственный случай подобного рода – секретом атомной бомбы, но не сделали этого. Скорее всего, из-за появления атомной бомбы у СССР. Если это так, то возникает вопрос: а что планировали сделать США руками ФРГ, вкладывая в руки вчерашнего врага СССР и США атомное оружие? Нечто вроде «Немыслимое-2» в атомном варианте? Ответ СССР – создание ГДР и Совета экономической взаимопомощи. Словно в игре «го» противоборствующие стороны стремились рядом с каждым «камнем» противника поставить свой, нейтрализовать и по возможности окружить его «камни» и снять их с доски. Помимо внешнеполитических шагов США планировали против СССР вполне конкретные военные акции с применением атомного оружия. Как уже говорилось, в декабре 1945 г. согласно директиве Объединённого комитета военного планирования № 432/д планировалось сбросить 196 атомных бомб на 20 крупнейших советских города. В 1948 г. был разработан план «Чериотир» – 133 атомные бомбы для 70 городов СССР. В 1949 г. согласно плану «Дропшот» на Советский Союз должно было обрушиться уже 300 атомных бомб. Однако в том же 1949 г., 29 августа – как минимум на 18 месяцев раньше, чем прогнозировали западные разведслужбы – СССР испытал свою атомную бомбу. С этого момента горячая война США против СССР стала проблематичной. Советская бомба вызвала шок на Западе. Британский дипломат Глэдуин Джеб, председательствовавший в суперсекретном Официальном комитете по коммунизму кабинета министров писал: «Если они (русские. – А.Ф.) могут сделать это, то они, возможно, могут создать и многое другое – истребители, бомбардировщики, ракеты – неожиданно высокого качества и удивительно быстро. […] Механизированного варвара никогда нельзя недооценивать». Джеб Оказался прав: «варвары» (характерное отношение западных людей к русским во все эпохи независимо от строя) очень скоро удивили мир быстрым восстановлением, освоением космоса и многим другим, причём это многое другое было результатом (прямым или косвенным) ведения ХВ, родившейся в августе 1949 г., как и полагается особе женского пола – под знаком Девы. Теперь, «горячая» война против ядерной державы исключалась, только Холодная. И хотя можно согласиться с Р. Ароном в том, что военный аспект и планетарный размах придала ХВ корейская война, уже в 1949 г. ХВ прорвалась в мир подобно геополитическому ребёнку со знаменитой картины Сальвадора Дали, написанной в 1943 г. – в том году, когда в Тегеране была зачата ХВ. Глобализация Холодной войны В 1943 году, в том самом, когда в Тегеране была зачата Холодная война (далее – ХВ), Сальвадор Дали написал одну из своих наиболее известных картин – «Геополитический ребёнок, наблюдающий рождение нового человека»: сквозь скорлупу земного шара, ломая её изнутри и помогая себе уже появившейся на поверхности левой рукой, выбирается человек. Символично, что появляется он на месте США, а опирается на то место, где находится Великобритания, полностью накрыв её пятерней. Картина представляется мне исключительно символичной: «новый человек» – это ХВ и рождается он/она в США. После войны американцы считали – и это нашло отражение в высказываниях представителей истеблишмента США, что теперь они должны управлять миром. Например, Трумэн высказывался без обиняков: «Победа поставила американский народ перед лицом постоянной и жгучей необходимостью (sic! – А.Ф.) руководства миром». Дэвид Роткопф в книге «Управляя миром. Внутренняя история Совета национальной безопасности», смягчая ситуацию, представляет дело так: Трумэн и его команда были первыми в истории, кому предстояло выработать политику для легитимной глобальной державы. Вильсон и Рузвельт решали и решили проблему американского превосходства. Проблемой Трумэна была глобальная сверхдержава. Можно называть это как угодно: американское руководство миром (читай: нещадной эксплуатации мира в качестве гегемона капиталистической системы), выработка политики для глобальной сверхдержавы (читай: для установления глобального контроля США), однако здесь на пути американцев оказывалось досадное для них препятствие – СССР, победитель в войне, ещё вчера – союзник. Но то было вчера. А сегодня, после войны, можно планировать «немыслимое» – предполагавшийся на 1 июля 1945 г. англо-американско-польский удар по Советской армии с использованием поляков и, главное, немцев (последние весной 1945 г. очень хорошо уловили изменения в коалиции и потому англо-американцам в большинстве случаев сдавались, почти не оказывая сопротивления, а с русскими бились на смерть); можно планировать атомную бомбардировку СССР; демонстрировать готовность поделиться секретом атомной бомбы с западными немцами и т.д. Иными словами, обладая монополией на атомную бомбу, США двигались к новой войне, и то, что мы сегодня называем ХВ, в 1945–1949 годах может трактоваться как подготовка, прелюдия к новой войне. В 1949 г. советская атомная бомба – впечатляющий результат работы огромного и многостороннего коллектива под руководством блестящего советского организатора Лаврентия Павловича Берия – прекратила это движение и началась «чистая» ХВ, которую мы, глядя в прошлое ретроспективно, распространяем на 1945–1949 годы. Первой реакцией американских «ястребов» на сообщение ТАСС от 25 сентября был шок, второй – призыв к превентивной атомной войне против СССР. Однако имея 250 бомб, американцы не могли добраться до крупнейших центров европейской части СССР – тактико-технические характеристики 840 действующих стратегических бомбардировщиков, как замечает Александр Орлов, не позволяли. Советская атомная бомба была не первым неприятным сюрпризом 1949 г. для американцев. 20 апреля 1949 г. Народно-освободительная армия Китая (НОАК) численностью 1,2 млн. человек форсировала Янцзы, а 23 апреля 1949 г. 2-я и 3-я полевые армии взяли столицу Чан Кайши Нанкин; 22-летний гоминьдановский режим по сути прекратил своё существование. Следующие недели – это уже агония режима: 27 мая был взят Шанхай, и сотни тысяч беженцев рванули на Тайвань. Американцы попытались переиграть свою китайскую политику, объявив Чан Кайши главным виновником поражения и резко развернувшись в сторону КПК и Мао, но было поздно. Ответ, который дал Мао американцам 30 июля, Лаура Тайсон-Ли, автор биографии супруги Чан Кайши, назвала «артиллерийским залпом». Мао объявлял янки о том, что новый Китай «уже создал вместе с Советским Союзом общий фронт антиимпериалистической борьбы. Альтернатива проста: либо убить тигра, либо быть съеденным». Ну а в августе СССР огорчил «тигра» до невозможности, испытав атомную бомбу в Семипалатинске-21. На события 1949 г. СНБ отреагировал агрессивной директивой № 68 14 апреля 1950 г. Этот почти восьмидесятистраничный документ под названием «Задачи и программы национальной безопасности США» представляет собой образчик англосаксонской агрессивности, закамуфлированной красивыми словами. По сути это катехизис ХВ. В нём утверждается, что «Советский Союз в отличие от предыдущих претендентов на мировую гегемонию фанатично одержим новой верой и стремится подчинить своей власти остальной мир» (стремление США подчинить остальной мир у авторов документа отрицательных чувств не вызывает) и, естественно, любым способом уничтожить США как единственную преграду для осуществления своего плана. В директиве разбираются намерения СССР (уничтожить свободный мир и превратить планету в концлагерь) и США (защитить цивилизацию, её свободы и свободу). С учётом этих намерений и приписываемых СССР целей, в документе намечается программа внешнего и внутреннего (изменение советского строя изнутри) воздействия на СССР. А для этого необходимо ускоренное и непрерывное наращивание военных сил, увеличение военного бюджета США с 13,5 млрд. долл. до 50 млрд. Трумэна порядок цифр ошеломил и он не стал спешить с подписанием распоряжения об увеличении бюджета Пентагона. Однако в субботу 24 июня (в США было уже 25 июня) 1950 г. северокорейские войска вторглись на территорию Южной Кореи, началась Корейская война и в конечном счёте Пентагон получил, что хотел. На Западе до сих пор распространено мнение, что главным инициатором Корейской войны был Сталин. Документы, рассекреченные в последние годы, показывают, что это далеко не так. Начать с того, что для СССР (как и для США, но не для КНР) Корея не представляла стратегического интереса. Сталин не хотел этой войны, долго не давал «добро», а когда в конкретных обстоятельствах (создание советской атомной бомбы, победа коммунистов в Китае, развёртывание ХВ, Берлинский кризис, активизация действий США в Восточной Азии и в Южной Корее в частности) согласился. Решение Сталина было обусловлено иными факторами, о которых речь пойдёт ниже. Но об одном следует сказать сразу. Как заметил Джеймс Кэрролл, автор книги «Дом войны. Пентагон и катастрофический рост американской мощи», именно директива СНБ-68 вызвала жёсткую и воинственную реакцию со стороны Сталина – СССР реагировал на шаги США, а не предварял их. В свою очередь, реакция СССР вызвала то, чего боялись американцы – самореализующееся пророчество – и что они отразили в директиве – её страхи парадоксальным образом материализовались. Корейская война – это то, как СНБ-68 выглядит в реальности. Я бы сказал, Корейская война – это бумеранг, пущенный в виде СНБ-68 и вернувшийся к тому, кто его запустил. Дав после долгих размышлений «добро» на военные действия северокорейцев, Сталин жёстко оговорил две вещи: СССР помогает разработать план военной компании при двух условиях: 1) СССР не будет принимать участия в наземных операциях; 2) КНДР должна заручиться помощью КНР. План был разработан (причём на русском языке), и в соответствии с ним северокорейцы, как пишут западные исследователи, нанесли внезапный и неожиданный удар. Внезапный – да. Но неожиданный ли? Анализ ситуации показывает, что американцы и южнокорейцы не просто ожидали северо-корейского нападения, но провоцировали его, создавали ситуацию, когда северокорейцы должны решить, что Южную Корею они «возьмут легко». Нужно сказать, что эта игра американцев против северокорейцев и русских удалась. Другое дело, что военные действия пошли и кончились не по американскому плану, хотя многие задачи янки выполнили и перевыполнили. А теперь – подробнее. Исследователи чаще всего фиксируют внимание на истории Корейской войны, в которой южнокорейцы и американцы выглядят обороняющейся стороной в совершенно определённых обстоятельствах. Но, во-первых, кроме истории есть предыстория, а во-вторых, как говорил Сталин, есть логика намерений и есть логика обстоятельств. Поговорим о предыстории и о намерениях, прежде всего американских. Замысел оккупировать всю Корею и как минимум часть Маньчжурии возник у американцев в июле 1945 г. – об этом пишет в своих мемуарах Трумэн. Однако тогда у США не было достаточно сил, к тому же нельзя было ссориться с СССР накануне войны с Японией, и Штаты удовлетворились южной частью Кореи. В ходе развития ХВ американцы выделили ряд регионов, которым «угрожает советская экспансия». В американском списке была и Южная Корея. За неделю до начала войны в Пентагоне был утверждён план «SL-17», в котором по сути был расписан сценарий будущей войны: нападение северокорейцев, отступление южнокорейцев, вмешательство США – высадка американских войск в Инчхоне. Американцы готовились к такому варианту, а точнее – готовили его. «Никогда прежде на всём протяжении нашей истории, – писал американский журнал Life – мы не были до такой степени подготовлены к началу какой-либо войны, как в начале этой (Корейской. – А.Ф.) войны. Сегодня, спустя лишь несколько недель с тех пор, как началась война, мы имеем в Корее больше солдат и больше оружия, чем мы посылали для вторжения в Северную Африку в ноябре 1942 года, через 11 месяцев после Перл-Харбора» (цит. по: Окороков А. «Секретные войны Советского Союза». – М., 2008. – С. 493). За одну неделю так не подготовишься, даже если учесть, что в Японии и на Дальнем Востоке, а также в зоне Тихого океана американцы сосредоточили значительные силы. Иными словами, шла интенсивная подготовка США к войне, тогда как официально США заявляли о том, что Южная Корея исключена из пределов «оборонительного периметра США» (этот «периметр» был очерчен 12 марта 1947 г. «доктриной Трумэна»). О таком исключении сказал, например, Дин Ачесон 12 января 1950 г. Позднее он скажет, что его речь дала «зелёный свет» для нападения на Корею, а сенатор Роберт Тафт, обвинив Ачесона в том, что заявление Ачесона вызвало коммунистическую агрессию, потребовал его отставки. Фраза Ачесона на самом деле звучит весьма двусмысленно, особенно если вспомнить излюбленную англо-американским истеблишментом манеру провоцировать потенциального противника на некие действия, создавая у него впечатление, что англосаксы останутся в стороне от конфликта (иначе потенциальный противник не станет противником актуальным и к тому же на него нельзя будет навесить ярлык «агрессора»). Именно так британцы поступили с Вильгельмом II в 1914 г. (министр иностранных дел Великобритании Эдуард Грэй создал у кайзера впечатление, что европейский конфликт – это в любом случае без британцев), а американцы – с Саддамом Хусейном в 1990 г., спровоцировав вторжение Ирака в Кувейт. 31 июля 1990 г. за 48 часов иракского вторжения помощник госсекретаря по Ближнему Востоку и Южной Азии Джон Келли на прямой вопрос, что будут делать США, если Ирак нарушит границу Кувейта, ответил: у США нет обязательств перед Кувейтом. По сути это было приглашение к агрессии, исторически и в долгосрочной перспективе вышло приглашение – Саддама – на казнь Военный конфликт с Северной Кореей решал не только вопрос о «приобретении» всего полуострова, но и другую проблему. Дело в том, что южнокорейский режим Ли Сын Мана в 1950 г. оказался на грани краха, в стране не просто стремительно росло недовольство, а ширилось партизанское движение (в горных южных районах), в 5 из 8 провинций и в армии вспыхнули восстания; подавляя восстание на острове Чэчжу, власти с американской помощью уничтожили от 30 тыс. до 60 тыс. человек и вынудили бежать в Японию 40 тыс. человек; в 1949 г. на север перешли в полном составе и с полным вооружением два батальона, были и другие случаи бегства южан на север. Военный конфликт и, как следствие, расширение американского присутствия, законы военного времени спасали лисынмановский режим. Оставалось лишь непосредственно спровоцировать северян на конфликт (есть информация такого рода) или сработать косвенно – создать впечатление лёгкой победы, а затем реализовать план «SL-17» и «на плечах отступающего противника» захватить весь полуостров – американцы были уверены, что СССР непосредственно не вмешается в войну. Так оно и вышло. Но американцы просчитались в двух отношениях. Во-первых, они не учли, насколько слаба южнокорейская армия; во-вторых, не предвидели военного вмешательства китайской армии, не позволившей Штатам американизировать полуостров. Что касается советских намерений, то речь не идёт об экспансионизме. Суть в другом – в самой логике ХВ. Кроме того, обостряя ситуацию на Дальнем Востоке Евразии Сталин автоматически снижал градус противостояния в Европе, где Берлинский кризис обострил ситуацию. Корея была значительно важнее для Китая, чем для СССР. Впрочем, в случае необходимости, Сталин делал «ходы конём» и в противоположном направлении – с востока на запад. Так, в мае 1952 г., когда шла Корейская война, резко обострилась ситуация во Франции. Здесь коммунисты организовали мощные демонстрации, формально – против визита американского генерала Риджуэя. Однако некоторые исследователи полагают, что визит был лишь поводом для создания политического кризиса IV республики. Выступления коммунистов совпали не только с Корейской войной, они произошли сразу же после того, как правительство Пинэ в мае 1952 г. подписало договор об учреждении Европейского оборонительного сообщества, предполагавший создание единой армии западноевропейских стран, включая ФРГ. Демонстрации переросли в серьёзные волнения, напугавшие правительство, оно ответило арестами коммунистов – ещё одно поле боя ХВ. В отличие от троцкистов, Сталин был противником тотального насаждения коммунистических режимов в мире; в большинстве случаев он готов был удовлетвориться национализмом, хотя бы «умеренно антиимпериалистическим». Показательно, что СССР в 1945 г. не торопился признавать ДРВ, а в 1948 г. Сталин даже отправил своего представителя к Мао предупредить того, чтобы он, как пишет биограф Чан Кайши Джонатан Фенби, «не слишком давил на поверженного противника из-за возможных провокаций со стороны США». Думаю, по поводу американских провокаций Иосиф Грозный лукавил, скорее всего ему хотелось иметь либо два Китая, либо один Китай с «компромиссным» правительством – в 1963 г. Мао напишет, что «китайская революция победила вопреки воле Сталина». Тот факт, что в марте 1949 г. Ким Ир Сен дважды встречался со Сталиным и ему была обещана массированная военная помощь, не значит, что Сталин подталкивал Кима к военным действиям. Другое дело – согласие Сталина, а затем согласие Мао передать в распоряжение Кима те части НОАК, которые состояли из этнических корейцев. Прав Андрей Ланьков: именно это сыграло большую роль в подготовке войны. Однако всё это в конечном счёте не имело значение. Главным было то, что война заставил Трумэна прислушаться к тем, кто проталкивал директиву СНБ-68. «Корея спасла нас», – откровенно признал шеф Государственного департамента Дин Ачесон. Интересная деталь: в то время как сначала американские военные были против участия американских войск в наземных операциях, госдеп выступал за и победил. «Войны ждали с минуты на минуту. А когда она началась, она разразилась как гром среди ясного неба», – так характеризует начало Великой Отечественной войны Александр Зиновьев. Но так начинаются почти все войны, Корейская – не исключение. Корейская война Начало войны было блестящим для северян: в ходе наступления 75-тысячной армии уже на третий день войны они взяли Сеул. Вообще численность северокорейской армии достигала 135 тыс. человек, включая 25 тыс., подготовленных советскими инструкторами и прошедших хорошую школу в войне в Китае против Гоминдана. Южнокорейская армия насчитывала 100 тыс. человек, они были хуже вооружены и плохо обучены. Эти данные приводит Стивен Хоуарт в своей истории военно-морского флота США. К концу августа в результате успешно проведённых Тэджонской наступательной (3–25 июля 1950 г.) и Нактонганской (26 июля – 20 августа) операций северяне установили контроль над 90–95% территории страны. Однако уже в конце июля их коммуникации оказались чрезмерно растянутыми, что делало позиции армии КНДР уязвимыми. Не случайно, наблюдавший за событиями с всёвозрастающей тревогой Мао Цзэдун 4 августа на заседании Политбюро КПК поставил вопрос о необходимости оказать Северной Корее прямую военную помощь, несмотря на возможность ядерного удара США. Во второй декаде августа Мао предупредил Ким Ир Сена о возможности высадки американских войск под командованием генерала Дугласа Макартура в Инчхоне (узкий перешеек к югу от 38 параллели). Такой прогноз представил один из военных советников Чжоу Эньлая. Ким не внял и поплатился. 14 сентября американцы (формально – многонациональные силы ООН, по решению Совбеза ООН от 7 июля 1950 г., когда впервые международная организация проголосовала за использование силы против отдельного государства) высадились в Инчхоне – операция «Хромит», бросив на весы военной истории за время Корейской войны 1 млн. человек, 1 тыс. танков, 1 600 самолётов и свыше 200 кораблей 7-го флота США. Хотя резолюция ООН требовала лишь изгнания северокорейских войск за 38-ю параллель, т.е. за границу, Макартур наплевал на это и перенёс военные действия на территорию КНДР и погнал северокорейцев на север. Высадка американцев в Инчхоне стало неприятным сюрпризом особенно для Сталина. Советский вождь хотя и не исключал полностью возможности американского вмешательства, полагал, согласно некоторым источникам, что США не станут всерьёз воевать из-за небольшого кусочка земли за далёким морем. Он ошибся; Сталин после перенесённого в октябре 1945 г. инсульта вообще стал ошибаться – «Акела промахнулся»: возраст, да и эпоха, которой Сталин был адекватен, уходила. К 20-м числам октября 1950 г. американцы и южнокорейцы вышли в южные районы КНДР. Терпя поражение, КНДР обратилась за помощью к КНР и СССР. 19 октября китайцы перешли р. Ялуцзян и начали развёртывать наступление. Американцев охватила эйфория. 18 октября ЦРУ сообщило: «Корейско-советская авантюра провалилась». То есть всё – победа. Но вот тут-то в дело вступили китайские добровольцы, сорвавшие все хитрые планы США. Причём вступили совершенно неожиданно для США. Если о возможности вторжения северокорейцев ЦРУ предупредило президента аж 10 марта, то возможность вмешательства КНР в войну ЦРУ отвергало полностью. Как отмечает Тим Уайнер, автор истории ЦРУ с красноречивым названием «Наследие из пепла», ещё (или уже?) 11 октября ЦРУ заверило Трумэна, что у китайских коммунистов нет намерения широкомасштабного вмешательства в войну. 30 октября ЦРУ подтвердило свой прогноз, объяснив концентрацию китайских войск на границе необходимостью починки дамбы. И это несмотря на несколько сигналов от сотрудников управления из Токио и с Тайваня. Их не хотели слушать. Макартур, придя от таких предупреждений в ярость, пригрозил одному из «сигнальщиков» расстрелом. Хотя такой вариант был вполне предсказуем, а как пишет Кэрол Куингли в своей замечательной книге «Трагедия и мечта. История мира в наше время», почти неизбежной: Китай не мог позволить уничтожение буферного государства. 23 октября противник успел взять столицу КНДР Пхеньян (днём раньше китайцы вошли в Тибет, верно рассчитав, что в условиях вовлечённости в Корейскую войну, Запад «не дёрнется» – так оно и вышло), а 25 октября китайско-корейские части нанесли удар, отбросив противника на 50–60 км. «Воздух» обеспечили советские лётчики, получившие 1 ноября разрешение пересекать границу Кореи. Американцы не знали, что ещё 8 октября Мао отдал приказ о создании корпуса китайских добровольцев (13-я армейская группа под командованием Пэн Дэхуая), а через несколько дней Чжоу Эньлай, как пишет Александр Окороков, автор фундаментальной и увлекательной работы «Секретные войны Советского Союза», в Москве получил заверения Сталина об ускоренных поставках Китаю вооружения для 20 пехотных дивизий. Уже в Москве Чжоу получил телеграмму от Мао: «Мы считаем, что необходимо вступить в войну. Вступить в войну для нас выгодно. Не вступив в войну – можем многое потерять». 24 ноября трёхсоттысячная китайская армия («добровольцы») развернулись вовсю, открыв третий этап войны, и погнали противника на юг, отбросив его на 400 км! Теперь в ярость пришёл уже шеф ЦРУ Уолтер Бедел Смит, но время ушло. Говоря позднее о неожиданности китайского удара, военный историк С.Л.А. Маршалл напишет: силы Мао – это дух (phantom), который не отбрасывает тени. По сути, китайцы нанесли поражение американской армии, и это был сильный психоудар по США – ничего более унизительного ни в Первой, ни во Второй мировой войнах с американцами не происходило. Ну а в СССР, естественно, приветствовали китайско-корейские победы. Выражая общее настроение, поэт Михаил Светлов (автор знаменитой «Гренады»), в стихотворении «Корея, в которой я не был», писал: Голову не склонишь пред снарядом, […] И не танки и не пушки шлём По сути китайцы спасли Ким Ир Сена – свою войну он проиграл. Более того, они изменили ход войны, поскольку СССР едва ли начал бы участие в наземных операциях. Мак-Артур жёстко отреагировал на вмешательство КНР. Он предложил перенести войну на китайскую территорию и начать бомбардировку городов КНР. Однако это означало угрозу конфликта с СССР. Собственно, Мак-Артур в свойственной ему манере предложил два крайних варианта в качестве реакции на китайское наступление: либо полномасштабная война с Китаем и, возможно, с Россией и курс на уничтожение мирового коммунизма раз и навсегда, либо немедленная эвакуация из Кореи. Сталин сказал бы по поводу таких вариантов «оба хуже». Как поясняет Куингли, первый вариант развязывал СССР руки в Европе; второй означал для американцев потерю лица и невозможность в дальнейшем защищать союзников от коммунистической угрозы. Мак-Артур, как уже говорилось, был на 100% за первый вариант и рвался в бой, в том числе и с СССР. 9 октября 1950 г. два самолёта вторглись в советское воздушное пространство и атаковали советскую авиабазу, находившуюся почти в 100 км к северу от границы, в 30 км от Владивостока. После встречи с Трумэном Мак-Артур больше не отдавал провокационных приказов. Реагируя на угрозу, которую объективно несло американское наступление в Корее и, стремясь обеспечить тыл северокорейской армии, СССР сосредоточил вдоль китайской и корейской границ 5 бронетанковых дивизий и в Порт-Артуре – Тихоокеанский флот (командующий группировкой – маршал Р. Малиновский). Трумэн, в свою очередь, пугал СССР и КНР (30 ноября 1950 г. на пресс-конференции он заявил, что если надо США начнут ядерную войну, а затем повторил угрозу 27 января 1952 г.), и хотя поговаривали о нанесении шести ядерных ударов, 11 апреля 1951 г. президент США убрал Мак-Артура от греха подальше, заменив его генералом Риджуэем; в своих мемуарах Трумэн напишет: «Я не мог отдать приказ о начале Третьей мировой войны». Джеймс Кэрролл, оценивая в данном случае позицию Трумэна, пишет, что если в 1945 г., дав приказ сбросить бомбы на Хиросиму и Нагасаки, изменил ход истории в одну сторону, то в 1951 г., отказавшись разрешить «американскому Цезарю» Макартуру атомную бомбардировку Китая, он изменил ход истории в противоположном направлении. В этом тезисе чувствуется фальшь: одно дело – бомбить уже практически поверженную и по сути беззащитную Японию, другое – отдать приказ бомбить многомиллионный Китай, за которым стоит ядерная держава СССР. Нет, не менял Трумэн ход истории, а демонстрировал нормальное чувство самосохранения. Тем временем, советские лётчики приступили к боевым вылетам. Появление в небе Кореи реактивных самолётов МиГ-15, пишут авторы работы «Воздушные войны ХХ в. 1945–2000», «стало неприятным сюрпризом для американского командования. По своим лётным данным новый «МиГ» со стреловидным крылом превосходил все типы истребителей, находившиеся тогда на вооружении сил ООН, включая реактивный F-80-С». В связи с этим американцы срочно перебросили в Корею суперновейшие истребители-перехватчики F-86А «Сейбр» и истребители сопровождения F-84Е «Тандержет». Как вспоминает лётчик-ас Корейской войны, сбивший 20 вражеских самолётов, герой Советского Союза Евгений Пепеляев, «МиГ» проигрывал «Сейбрз» по всем параметрам, кроме пушки, поэтому срочто были доставлены «МиГ-15-бис», которые имели примерно равные лётные данные: «МиГ-15-бис» превосходил F-86 по максимальной скорости и скороподъёмности, но уступал ему в маневренности и характеристиках пикирования. А вот пушки у «МиГов» были намного лучше: три миговские пушки пробивали любую броню американских самолётов и разрушали протекторный слой топливных баков. Как правило, единственное попадание вело к гибели американского самолёта, а живучий «МиГ» даже при множестве попаданий чаще всего дотягивал до аэродрома. В конце 1950 г. ООН предложила Китаю заключить перемирие; 27 декабря Китай отказался, а в новогоднюю ночь прорвал оборону противника по 38-й параллели и через три дня НОАК заняла Сайгон. В начале мая 1951 г. полумиллионная армия китайцев и корейцев вышла к районам, прилегающим к 38-й параллели. Фронт стабилизировался, война из маневренной превратилась в позиционную, а с июня 1951 г. ВВС США начали операцию «Стрэнг» («Удушение»). Задача – широкомасштабная бомбардировка линий снабжения китайской армии. В операции были задействованы все типы самолётов. Однако задачу решить не удалось – советская авиация надёжно прикрыла район в зоне своих действий (позднее он получил название «Аллея “МиГов”»). В июле начались мирные переговоры в Кесонге – на фоне продолжающихся боевых действий. Четвёртый и последний этап войны длился до июля 1953 г. Через несколько дней после смерти Сталина журналист Повис «Тохо» Гринвуд, автор книги «Немецкая революция» (1934 г.) заключил пари с историком сэром Джоном Уиллером Беннетом на 5 фунтов, что война продлится до конца июля; аналогичное пари предлагалось и другим. Гринвуд проиграл: 27 июня 1953 г. был подписан мирный договор, и в полночь война закончилась. Эйзенхауэр полагал, что конец войне положила угроза США (май 1953 г.) применить ядерное оружие против КНР, однако Джереми Айзекс и Тэйлот Даунинг, авторы работы «Холодная война», скептически относятся к такому выводу. По их мнению, решение о прекращении войны было окончательно принято в Москве и Пекине уже в марте 1953г. – через две недели после смерти Сталина. Айзекс и Даунинг считают, что в случае чего СССР готов был поднять перчатку, а потому главные решения принимались не в Вашингтоне, а в Москве. Локальная Корейская война по оценке американского журнала «US News and World Report» от 26 июня 1953 г. занимает четвёртое место (после двух мировых войн ХХ в.) по людским и материальным потерям и первое – среди локальных войн. Потери сторон были таковы. Корейцы (с обеих сторон) – 600 тыс. убитыми; китайцы – 250 тыс. убитыми (в том числе сын Мао Цзэдуна Аньин), 148 тыс. ранеными; американцы – 52 246 (по другим данным 54 046) убитыми и умершими от ран и болезней, 103 284 – ранеными; союзники США – 3 194; СССР – 453 человека убитыми, умершими от ран и болезней. Есть и другие цифры: чуть более 1 млн. китайцев, чуть менее 1 млн. корейцев, но это, как говорят французы «c’est un peu trop» – «это немного слишком». Хотя некоторое занижение потерь сторон налицо. Американцы потеряли около 4 тыс. самолётов (из них советские лётчики сбили 1 106 самолётов, артиллеристы – 212); СССР – около 1 000; США потеряли 1 700 танков и бронемашин. Кстати, война выявила превосходство советских танков Т-34 над американскими М24 «Чаффи»: уже 10–11 июля в первом же танковом сражении были подбиты 5 американских танков и ни одного советского, несмотря на прямые попадания. В военном плане Корейская война окончилась вничью. Причём дважды американцы испытали шок: и в ходе самой войны, когда китайцы погнали американцев на юг, и по окончании – то была первая война, пишет Льюис Каплан в книге «Сталин. Человек, который спас капитализм», где американцы впервые не стали победителями. Впрочем, и в чисто военном (военно-политическом) плане у США были достижения: спровоцировав Кима и Сталина, американцы заставили их поступить так, как это надо было американцам; при этом соцстраны, включая КНР, выставлялись в качестве агрессоров. Однако если говорить о геостратегических, геополитических, мировых аспектах Корейской войны, то здесь общий счёт будет скорее в пользу Запада. Корейская война существенно улучшила, усилила экономические и геополитические позиции США и их союзников как в регионе Восточной Азии, так и в мировой системе в целом. Во-первых, если ХВ помогла Западу быстрее выйти из тяжёлой экономической ситуации, Корейская война помогла США преодолеть серьёзнейшие экономические трудности. И это была одна из причин заинтересованности США в войне. Связывая реакцию США с действиями Ирака в Кувейте в 1990 г., прежде всего с угрозой бюджету Буша – Чейни – Пентагона, Андрэ Гундер Франк в 1990 г. писал: каждый раз, когда возникает угроза военному бюджету (вспомним реакцию Трумэна на директиву СНБ-68), особенно в период спада, американская администрация, будь то демократы или республиканцы, обостряет внешнеполитическую ситуацию. Так было уже пять раз после 1945 г., первым и ВТО же время модельным случаем стала война в Корее – реакция на первый послевоенный спад 1949 г. За спадом 1957–1958 гг. последовало вторжение в Ливан. Спад 1967 г. стал серьёзной проблемой для ФРГ и Японии, но не для США – благодаря эскалации вьетнамкой войны. Спад 1979 г. заставил Картера «запустить» второй виток ХВ. Решение разместить ракеты в Европе и вести переговоры с СССР с позиции силы, равно как 3%-ное увеличение бюджета НАТО, предшествовали вторжение СССР в Афганистан. Спад 1981–1982 гг. не только вызвал к жизни «военное кейнсианство» Рейгана, но и сформировал его позицию по Никарагуа и Гренаде. Исключение составляют лишь спад 1953–1954 гг., происшедший сразу же после войны в Корее, и сильный спад 1973–1975 гг., совпавший с началом никсоновской разрядки напряжённости и завершением войны во Вьетнаме. Огромное значение для роста экономики США имел, с одной стороны, рост оборонных расходов (с 12–13 млрд. долл. в 1950 г. до почти 50 млрд. в 1953 г.), с другой стороны – решение Трумэна использовать ООН как средство для ведения войны. «Используя ООН, – пишет Льюис Каплан, – он не только мог пренебречь обращением в Конгресс для объявления войны, но этот (корейский. – А.Ф.) конфликт вёлся вообще без всякого контроля за расходами и ценами. В результате ВВП Соединённых Штатов вырос почти на 100 миллиардов долларов, это небывалая для Америки величина. Почти весь этот прирост ВВП пришёлся на период ведения войны». Корейская война сыграла исключительно важную роль в формировании того, что американские аналитики называют permanent war economy (постоянно действующая военная экономика) и её институты, прежде всего военно-промышленный комплекс и «государство национальной безопасности». Именно война в Корее сформировала у американцев то отношение к СССР, которое отодвинуло воспоминания об СССР-союзнике в войне против Гитлера и сохранилось до конца ХВ – здесь американская пропаганда потрудилась на славу – «well done, Judas», как пелось в поп-опере «Jesus Superstar». Во-вторых, Корейская война способствовала экономическому рывку Японии, началу превращения этой страны из бывшего врага США в главного союзника в Восточной Азии и в одного из экономических лидеров капсистемы. В сентябре 1951 г. был заключён американо-японский договор о мире, и поскольку теперь Япония стала стратегическим союзником, американцы пожалели о навязанной ими же статье IX Конституции (Япония лишается права иметь вооружённые силы) – Ричард Никсон прямо назвал это ошибкой. «Ошибку» обошли созданием сил самообороны, численность которых достигла 130 тыс. в 1954 г.; в 1952 г. у Японии появился ВМФ, в 1954 г. – ВВС. Япония получила от США 3,5 млрд. долл. – это было началом пути к так называемому «японскому чуду». В начале 1950 г. промышленное производство Японии выросло на 50%; в 1952 г. уровень жизни достиг довоенного уровня, японская экономика переживала бум. В-третьих, был спасён режим Ли Сын Мана – без войны он вряд ли удержался бы. В-четвёртых, в выигрыше оказался Чан Кайши – для него война стала, по определению биографа Мао Филиппа Шорта, «даром небес». За несколько месяцев до начала войны Трумэн однозначно дал понять Чану, что в случае нападения коммунистов на Тайвань США будут соблюдать нейтралитет (что американцы и сделали во время успешной апрельской высадки морского десанта коммунистов на о. Хайнань и уничтожения ими гоминьдановцев). А 27 июня американцы, направив в Южную Корею войска, объявили, что 7-й флот США возьмёт под контроль Тайваньский пролив – для Чана это было спасение. Таким образом, баланс сил в Восточной Азии в результате Корейской войны изменился резко и полностью. В-пятых, будучи первой локально-периферийной «горячей» войной эпохи ХВ, Корейская война изменила баланс сил не только в Восточной Азии, но в Азии вообще и в мире в целом. Американцы получили предлог для наращивания своих сил и присутствия в Восточной Азии. Корейская война облегчила американцам принятие роли защитника мира от коммунизма и стала оправданием их агрессивной политики сколачивания военных блоков во всём мире, в том числе по периметру границ СССР. В сентябре 1951 г. был создан АНЗЮС (Австралия, Новая Зеландия, США; в 1954 г. после «добавки» к этим трём странам Пакистана, Филиппин, Таиланда, Великобритании и Франции переименован в СЕАТО; в 1955 г. – Багдадский пакт (Великобритания, Турция, Иран, Ирак, Пакистан). Таким образом, в первой половине 1950-х годов, пишут авторы французской «Истории ХХ века» Серж Берштейн и Пьер Мильза, было достигнуто окружение социалистического блока с юга. А на западе, воспользовавшись Корейской войной и напуганные ситуацией во Франции и Италии, американцы резко наращивали свою мощь. В 1952 г. в Лиссабоне, пишет Чарлз Мессенджер, страны НАТО потребовали развернуть в Европе 50 дивизий и 4 тыс. самолётов; подчиняться они должны были Верховному главнокомандующему силами союзников в Европе Дуайту Эйзенхауэру. Наконец, война сблизила США и их западноевропейских союзников, а что касается Великобритании, глагол «сблизила» можно заменить на «сплотила». «Главным результатом Корейской войны для Великобритании было то, что она изменила взгляды американской администрации, – пишет Стивен Доррил, автор исследований «МИ-6. Внутри тайного мира секретной службы её величества». – В Вашингтоне Британию стали рассматривать как надёжного союзника». Таким образом, Корейская война подвела черту под почти четвертьвековой борьбой «кузенов», которая стала одной из главных причин Второй мировой войны, увенчалась американской победой над Британской империей (и, кстати, её ставленником Гитлером). Эта победа сделала возможным возвращение «кузенов» к тому, что Кэрол Куингли назвал проектом англо-американского истеблишмента. Этот проект в феврале 1893 г. разработали Сесил Родс, Реджиналд Бэллиол Бретт и Уильям Стэд. Проект дал определённые плоды в первые два десятилетия ХХ в, ну а затем началась борьба. Корейская война сблизила «кузенов» до такой степени, что в течение какого-то времени МИ-6 и ЦРУ начали работать в тесном контакте, вплоть до планирования совместных операций. Итак, Корейская война подарила США новый «баланс сил» в мире. Но «баланс сил» не есть нейтральное понятие. Это так – для простачков. Как писал в 1923 г. Норманн Энджел, один из ярких политических публицистов Великобритании, «“баланс сил” в действительности всегда означает стремление создать превосходство сил на нашей стороне […] Принцип “баланса сил” означает в действительности требование превосходства. Требование превосходства сил означает акт агрессии». Ай да англосакс! Ай да сукин сын, чётко излагает классовую и национальную позицию: установление баланса сил достигается посредством агрессии, а сам баланс сил есть фундамент и плацдарм для агрессии – англосаксонское credo. Впрочем, об этом по поводу англосаксов очень хорошо ещё в 1854 г. написал в работе «Политическое равновесие и английская империя» (второе издание – 1877 г.) блестящий русский географ и экономстатистик Иван Вернадский – отец великого геохимика и дед известного историка, сформулировавший задолго до англосаксов их теорию анаконды. Задолго до Энджела И.В. Вернадский написал, что политическое равновесие для англичан – это господство везде, где только представляется удобный случай. Корейская война создала такой «баланс сил» для США, который улучшал их позицию и облегчал агрессивные действия. Поскольку Япония стала важным фактором обеспечения безопасности США, а американцы не хотели восстановления традиционных японо-китайских экономических связей, стало необходимым, как подчеркнул госсекретарь эйзенхауэровской администрации Джордж Фостер Даллес, развитие торгово-экономических связей Японии с некоммунистическими странами Азии, включая таковые Юго-Восточной Азии и Южную Корею, получение от них сырья, весьма желательно. О том же говорил американский банкир Джозеф Додж. Ирония истории, заключавшаяся в этих предложениях, состояла, пишет Мартин Уокер, в том, что если в начале 1940-х годов США боролись против японской Восточноазиатской сферы великого сопроцветания, а в начале 1950-х не только начали восстанавливать экономическую мощь Японии, но и способствовать созданию чего-то вроде такой сферы. Если на востоке Евразии корейская война подхлестнула создание антикоммунистического форпоста «Япония», то на западе форпоста «Германия». В конце 1940-х годов Великобритания и Франция примирились с экономическим восстановлением Германии, но выступили резко против её ремилитаризации. Теперь, с глобализацией, ХВ, скрепя сердце и с явным неудовольствием, они вынуждены были согласиться. Но как говорится, «не всё коту масленица». Корейская война подорвала тот вариант политики по отношению к Китаю, который в США считали весьма желательным и над которым работали. С конца 1949 г. представители американской администрации в частных разговорах подчёркивали, что в Вашингтоне надеются на скорое «исчезновение Формозы», т.е. на падение режима Чан Кайши на Тайване. За этим должно последовать признание нового Китая и принятие его в ООН. Цель – вбить клин между СССР и Китаем. «Эта версия китайского “титоизма”, – пишет Кэрол Куингли, – никогда не стала государственной (public) политикой, однако 12 октября 1949 г., после того как Объединённый комитет начальников штабов под председательством Эйзенхауэра проголосовал за то, что Формоза (Тайвань. – А.Ф.) не настолько стратегически важен, чтобы посылать туда войска; три департамента Пентагона и государственный департамент единогласно сошлись на том, что Формоза будет завоёвана Красным Китаем к концу 1950 г.». Ну а после этого американцы могут использовать КНР против СССР. Корейская война сломала эти планы, и США начали интенсивно использовать Китай против СССР не с 1950 г., а с 1970, причём весьма успешно: именно с помощью КНР США рушили Советский Союз, выращивая себе конкурента. Корейская война стала вторым (и намного более серьёзным) советско-американским кризисом после блокады Берлина. И опять обе страны избежали прямого конфликта. «Вашингтон и Москва, – пишет Уокер, – учились действовать в новых стратегических условиях, когда необходимость предотвратить превращение кризиса в полномасштабную войну оказывалась более важной, чем локальная победа. Холодная война в качестве системы международного контроля стала институтом». И произошло это по сути в ходе Корейской войны 1950–1953 годов. Впрочем, в этот период в ХВ происходили события в известном смысле не менее, а быть может и более важные, чем война в Корее. Уже в самом начале ХВ, т.е. когда выяснилось, что «горячий», непосредственно военный вариант сокрушения СССР невозможен, США главный акцент сделали на ведение экономической и психологической (психоисторической) войны. Начало экономической войны – удары и контрудары В экономической войне расчёт был на то, что СССР выйдет на уровень 1940 г. только в 1965 г. СССР огорчил врага, выйдя на этот уровень в 1949 г., заодно снизив по сравнению с 1940 г. детскую смертность в два раза, увеличив число врачей в 1,5 раза, научных работников в 1,5 раза, числа вузов в 0,5 раза. Не случайно в 1952 г. кандидат в президенты США Эдлай Стивенсон заметил: если темпы роста производства сохранятся, то к 1970 г. объём русского производства в 3–4 раза превзойдёт американский, США проиграют экономическую гонку, что приведёт их к печальным последствиям. Хотя объём производства СССР к 1970 г. не превзошёл американский в 3–4 раза, в главном Стивенсон оказался прав: к этому времени США проиграли СССР экономическое соревнование, экономическую компоненту ХВ, но они стремительно набирали очки в войне психологической. Именно поэтому руководство СССР не заметило американского проигрыша; благодаря американской пропаганде и другим формам психоисторического воздействия, включая системное НЛП, советские руководители и их «интеллектуальная обслуга», т.е. все эти «красненькие» и «зелёненькие», если пользоваться терминологией Эрнста Неизвестного, не могли увидеть, а увидев – поверить в проигрыш США в сфере экономики. Советские «валенки» заранее отдавали пальму первенства американским «ботинкам», и в этом был главный успех последних – как говорил Тацит, в бою проигрывает тот, кто первым опускает глаза. Главным оружием янки в экономической войне был доллар, Сталин это прекрасно понимал. Его ответный удар был прост. 1 марта 1950 г. Совет министров СССР постановил перейти к исчислению рубля не на базе доллара (как это делалось с июля 1937 г.), а на золотой основе. Аргументировалось это ухудшением финансово-экономической ситуации на Западе: в Европе – девальвацией европейских валют; в США – ростом цен на предметы массового потребления, инфляцией и снижением покупательной способности доллара. Согласно постановлению устанавливалось золотое содержание рубля (0,222168 грамм чистого золота при цене золота 4 руб. 48 коп. за 1 грамм); цена американского доллара устанавливалась в 4 руб. вместо прежних 5 руб. 30 коп. Эта мера не только укрепляла советскую экономику, но и наносила удар по доллару как универсальной мировой валюте, как мощному средству господства США над миром и орудию ХВ, сокращала долларовое пространство. «Сталин, – верно замечает Юрий Мухин, – не то что отказался использовать доллар во всё расширяющейся международной торговле СССР, он даже оценивать товары в долларах прекратил. Можно ли сомневаться, что для США он стал самым ненавистным человеком?». «Сталин, – пишет Арсен Мартиросян, – попросту подорвал установленную после войны систему золотого стандарта доллара, опиравшегося на схему 34,5 доллара за одну тройскую унцию золота (31, 103477 грамм), под которую янки сумасшедшим образом производили бешеную эмиссию зелёных фантиков». Покушение на доллар – это страшное преступление, которое может стоить должности, а то и жизни покушающемуся. Генералу де Голлю устроили «май-1968» в том виде, в каком он был устроен, а затем отставку именно за то, что в 1967 г. он заставил американцев вернуть Франции 66,5 тонн золота за предъявленные им во время визита в США 750 млн. бумажных долларов. Де Голль, правда, умер своей смертью. Президент Кеннеди в июне 1963 г. подписал указ, который наносил серьёзный ущерб Федеральной резервной системе и полгода не прожил после этого. Из примеров наших дней можно привести судьбу Саддама Хусейна, решившего перевести расчёты по нефти с доллара на евро. Из «давних» примеров можно припомнить главное контртребование англосаксов в ответ на мирные предложения Гитлера в 1940 г. – Германия должна вернуться в «поле гравитации» финансовой системы англосаксов (при всех противоречиях между Великобританией и США). Да, покушение на доллар – это не покушение на миражи. Сталин – покусился. Он понимал, где скрыта игла Кощеевой смерти капитализма. Но не добрался до неё – времени не хватило. Следующий шаг в экономической войне Сталин/СССР делает в 1952 г. В апреле в Москве проходит международное экономическое совещание, на котором, как пишет в своей работе «Забытая идея без срока давности» Алексей Чичкин, СССР, восточноевропейские страны и Китай предложили создать зону торговли, альтернативную долларовой, по сути – альтернативный мировой рынок. Теоретическая основа предложения создать новую зону мировой торговли была заложена в вышедшей в том же 1952 г. работе «Экономические проблемы социализма в СССР». В ней Сталин зафиксировал фактическое возникновение мирового рынка, параллельного капиталистическому. Это означало, что некогда единый мировой рынок лишается как минимум трети своего объёма, а следовательно, миллионных прибылей. Если учесть, что на апрельском совещании Сталин в соответствии со своими идеями предложил создать альтернативный «общий рынок» со «своей» межгосударственной расчётной валютой, которой должен был стать советский рубль, переведённый за два года до этого на золотую основу, если также учесть, что советское предложение заинтересовало Финляндию, Швецию, Исландию, Ирландию, Австрию, Иран, Эфиопию, Мексику, Аргентину и Уругвай, то объём мирового капиталистического рынка мог сократиться ещё более, а потери прибыли возрасти на порядок. Но и это не всё. Арсен Мартиросян отмечает малоизвестный факт, связанный с финансово-экономическим аспектом ХВ. После войны, пишет он, «Сталин отказался признать зачисление «царского золота» в уставные фонды Международного валютного фонда и Всемирного банка, куда США упрятали всё так называемое «бесхозное золото» – нацистское, «еврейское», царское и т.д. Вследствие этого доллар стал самой обеспеченной послевоенной международной платёжной валютной единицей. В знаменитом хранилище золота США – форте «Нокс» – после войны было сосредоточено свыше 14 тыс. тонн золота! Сталин такое обеспечение не признал и санкционировал поиски «царского золота», чем дополнительно крайне нервировал англичан и американцев. Был у Сталина и свой ответ на психологическую войну Запада, которая в 1951 г. приобрела отчётливые институциональные формы. В 1951 г. по инициативе Трумэна был создан Совет по психологической стратегии (Psychological Strategy Board, PSB), задачей которого стало развёртывание широкомасштабной психологической войны против СССР. Психологическая война: первые шаги Основные цели, принципы и направления этой войны были сформулированы в знаменитом меморандуме Алена Даллеса: «Окончится война… и мы бросим всё… на оболванивание и одурачивание людей…Мы найдём своих единомышленников, своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания». И так далее. Некоторые считают меморандум фальшивкой. Я так не думаю – я слишком много читал о брательниках Даллесах, об их взглядах, методах, об их «морали». Но даже если бы меморандум был фальшивкой, вся психоисторическая война США против СССР развивалась на основе целей, принципов и методов изложенных в этой «фальшивке». К тому же помимо рассуждений Даллеса об ударах нарушающих социокультурный код того или иного общества, есть принадлежащие другим представителям истеблишмента. Так, сенатор Гувер Хэмфри писал Трумэну о важности «оказать решительное воздействие на культуру другого народа прямым вмешательством в процессы, через которые проявляется эта культура». Психоисторическая война, война в сфере идей и культуры объективно требует длительных сроков. Именно на это и настраивались противники СССР. При этом необходимо отметить вклад английских спецслужб, прежде всего МИ-6, связанной с самой верхушкой британского общества, и в саму ХВ, и в определение её долгосрочного («бессрочного») характера. Именно англичане в 1947–1948 годах первыми заговорили о создании постоянно действующего «штаба планирования Холодной войны». Именно они разработали программу «Лиотэ», которую потом реализовывали совместно с американцами против СССР. Луи Жобер Гонзальв Лиотэ (1854–1934 гг.) – французский маршал, служивший в Алжире. Жара изматывала французов, и маршал приказал посадить по обе стороны дороги, которой обычно пользовался, деревья. На возражение, что они вырастут, дай Бог, лет эдак через пятьдесят, Лиотэ заметил: «Именно поэтому начните работу сегодня же». Иными словами, «программа (принцип, стратегия, операция) Лиотэ» – это программа, рассчитанная на весьма длительный срок – если считать от 1948 г., то до конца ХХ в. Автор программы – полковник Валентин Вивьен, замдиректора МИ-6, руководитель внешней контрразведки. Традиционную для англичан стратегию натравливания друг на друга континентальных держав, Вивьен применил к компартиям, придав ей тотальный и долговременный характер. Для этого задействовались все имевшиеся в наличии государственные средства. Хочу особо подчеркнуть долговременный характер оперативного комплекса Лиотэ. С самого начала, пишет полковник Станислав Лекарев, он «задумывался как тотальный и постоянно действующий механизм. Его главной задачей являлось постоянное выявление и перманентное использование трудностей и уязвимых мест внутри советского блока». Мало этого, сами операции в рамках «комплекса Лиотэ» внешне должны были казаться противнику разрозненными, не связанными между собой, на первый взгляд, малозначительными действиями-событиями; их целостность должна была быть видна только их авторам. Как тут не вспомнить замечательного русского геополитика Алексая Едрихина (Вандама), который охарактеризовал особенности действий англосаксов на мировой шахматной доске следующим образом: англосаксы двигают фигуры и пешки «с таким расчётом, что их противник, видящий в каждой стоящей перед ним пешке самостоятельного врага, в конце концов теряется в недоумении, каким же образом и когда им был сделан роковой ход, приведший к проигрышу партии?». 29 июня 1953 г. (какое совпадение – в эти же дни, 26 июня, был по официальной версии арестован, а по неофициальной – застрелен Лаврентий Берия) британский Комитет по борьбе с коммунизмом (его возглавлял замминистра иностранных дел) создал спецгруппу, главной задачей которой были планирование и проведение операций Лиотэ, ведение психологической войны, спецопераций, т.е. воздействие на психологию и культурные коды (сознание, подсознание, архетипы) противника, прежде всего – его политической и интеллектуальной элиты. Психологические спецоперации, поясняет Станислав Лекарев, – «это симбиоз целенаправленного и планомерного использования высшим государственным руководством скоординированной агрессивной пропаганды, идеологических диверсий и других подрывных политических, дипломатических, военных и экономических мероприятий для прямого или косвенного воздействия на мнения, настроения, чувства и в итоге на поведение противника с целью заставить его действовать в нужном направлении». Речь, таким образом, идёт о манипуляции поведением индивидов, групп, целых систем с целью их подрыва (реализация комплекса «Лиотэ» имеет отношение к волнениям в Берлине в июне 1953 г., в ещё большей степени – к венгерским событиям: с 1954 г. венгерских «диссидентов» тайно перевозили в британскую зону Австрии, откуда после 3–4-дневных курсов их возвращали в Венгрию – так готовили боевиков для восстания 1956 г.). Совет по психологической стратегии был одной из структур ведения психоисторической войны. Показательно, что в рамках Совета существовала группа «Сталин», цель – анализ возможностей отстранения Сталина от власти (Plan for Stalin’s passing from power). По-видимому, в какой-то момент интересы западной верхушки и части высшей советской верхушки совпали, тем более что объективно в 1952 г. Сталин активизировал давление как на первых, так и на вторых. Понимая значение психологической войны, борьбы в сфере идей и пропаганды, а также решая прежде всего ряд важнейших внутренних проблем, Сталин в 1950–1952 гг. вёл дело к тому, чтобы сосредоточить реальную власть в Совете Министров, а деятельность партии (партаппарата) сконцентрировать на идеологии и пропаганде (во внешнем аспекте это и есть психологическая война), а также на кадровых вопросах. Ясно, что это не могло устроить партаппарат. Ну а создание структуры – концентрата орг- и психвойны как побочного продукта реконфигурации властной системы СССР (двойной удар) не могло радовать буржуинов, и здесь вполне возможна смычка внутренних и внешних интересов, сработавшая на решение задачи «уход Сталина». И последнее по счёту, но не по значению – ещё один фактор. На 5 марта 1953 г. было назначено испытание советской водородной бомбы[1]– СССР здесь запоздал всего лишь на несколько месяцев по сравнению с США, испытавшими свою водородную бомбу в ноябре 1952 г. в Эниветоке. Из-за смерти Сталина испытание было перенесено на август и прошло успешно. Представим, что Сталин не умер между 1 и 5 марта (точную дату мы на самом деле не знаем). Идёт Корейская война, американцы бряцают атомной бомбой, а Советский Союз обретает водородную. Страх буржинов перед тем, «как шагает по тайным ходам… неминучая погибель» (Аркадий Гайдар), понятен. Но очевиден и страх высшей советской номенклатуры, которая хочет спокойной жизни, «нормальных» контактов с Западом. Напомню, доктрина «мирного сосуществования государств с различным социально-экономическим строем» будет выдвинута советской верхушкой в лице Георгия Максимилиановича Маленкова сразу же после смерти Сталина 10 марта 1953 г. на Пленуме ЦК КПСС). Даже локальное использование атомной/водородной бомбы – это прыжок в неизвестное. Вот и ещё один криминальный мотив. В любом случае в начале марта 1953 г. Сталина не стало. Я согласен с теми, кто считает, что Сталина убили – в последние годы появился ряд исследований, в которых убедительно доказывается эта точка зрения. В смерти Иосифа Грозного, как и Ивана Грозного были заинтересованы не просто отдельные лица в СССР и на Западе, но целые – здесь и там – структуры, интересы которых, помимо своих шкурных, реализовывали заговорщики. Что касается возможностей осуществления акции, предполагающей проникновение на высшие уровни советского руководства, напомню, что в рамках оперативного комплекса «Лиотэ» небезуспешно проводились операции «Акнэ» (усиление разногласий в советском руководстве после смерти Сталина), «Сплинтер» (стравливание армии и МВД, с одной стороны, и партструктур, с другой), «Риббанд» (противодействие модернизации советского подводного флота), действия по усилению советско-китайского раскола. Так что высокий уровень проникновения был. Инерционная трёхлетка Инерционно, период ХВ, начавшийся в 1949 г., продолжался до 1956 г., когда доктрина мирного сосуществования была официально провозглашена на ХХ съезде КПСС – съезде-пире номенклатуры, её сатурналиях, в отличие от антиноменклатурного по своей интенции XIX съезда. И тем не менее за три «инерционных» года между смертью Сталина и попыткой его развенчания троцкистом-расстригой Никитой Хрущёвым произошли определённые изменения, которые позволяют заключить: выведение Сталина из игры было важнейшим успехом для Запада в ХВ, причём успехом, достигнутом в самом начале ХВ и определившем её ход в существенно более выгодном для Запада варианте, чем это было при жизни Сталина. Уже 1953–1956 гг. продемонстрировали это со «стеклянной ясностью». Этот отрезок времени весьма противоречив. С одной стороны, в 1953 г. подошла к концу некая эпоха. Возникновение НАТО и рождение ФРГ, победа коммунистов в Китае и выход их армий к границе французского Индокитая, окончание Корейской войны, «запуск плана» Робера Шумана – всё это, пишет Альфред Гроссер, автор исследования об отношениях США и западноевропейских стран, говорит об окончании некоего периода. Гроссер прав. Я бы только добавил почему-то забытые им две советские бомбы, атомную и водородную, и смерть Сталина. Необходимо также оиметить происшедшее в 1953–1954 гг. принципиальное изменение отношения США к колониализму и антиколониальным движениям. До начала ХВ США однозначно выступали против колониализма – он закрывал доступ на рынки колониальных империй бизнесу США. С началом ХВ и активизацией ТНК США стали весьма селективно относиться к антиколониальным и вообще демократическим движениям в Азии, Африке и Латинской Америке, подавляя их там, где они угрожали интересам американских ТНК. Ирак и Гватемала – первый опыт такого рода. Несмотря на изменения, в течение нескольких лет новое скрывалось в уходящем старом, и только в 1956 г. чётко выявилось ХХ съездом КПСС (реконфигурация международных отношений), Суэцким кризисом и венгерскими событиями. Но к 1956 г. прямая линия прочерчивается от ранней весны 1953 г. Сразу же после смерти Сталина в Москве заговорили о возможности мирного сосуществования с Западом. В ответ 16 апреля 1953 г., выступая перед представителями Американского общества редакторов газет, Эйзенхауэр призвал Кремль предъявить «конкретные свидетельства» того, что его новые хозяева порвали со сталинским наследием (Chance for peace speech). Два дня спустя Даллес позволил себе ещё более жёсткие заявления, предлагая перейти от сдерживания (containment) коммунизма к его отбрасыванию (rollback). В секретном отчёте СНБ прямо говорилось о том, что советская заинтересованность в мире – обман и противостояние сохраниться. Спустя шесть недель после испытания в августе 1953 г. советской водородной бомбы Эйзенхауэр задал Алену Даллесу вопрос: не имеет ли смысл нанести по Москве ядерный удар пока не поздно: Даллес считал, что русские могут атаковать США в любой момент. Когда он сказал об этом Эйзенхауэру, президент дал следующий ответ: «Я не думаю, что кто-то здесь (из присутствующих. – А.Ф.) полагает, что цена победы в глобальной войне против Советского Союза слишком высока, чтобы её заплатить»; проблему он видел лишь в том, чтобы в ходе войны не была подорвана американская демократия и чтобы США не превратились в «государство-гарнизон». Что же касается американских военных, то ради победы они были готовы и на это. Показательно, что если СССР в 1953 г. заговорил о возможности мирного сосуществования США, правящие круги США «устами» одного из сенатских комитетов возвестили о подходе, диаметрально противоположном советскому: о невозможности и иллюзорности мирного сосуществования с коммунизмом. Прав автор работы об операции «Split» Стюарт Стивен, который считает, что в 1953 г. СССР и США поменялись ролями: в 1953 г. СССР если не совсем отказался от «коминтерновской линии», то существенно приглушил её, а вот США по отношению к СССР стали проводить линию аналогичную коминтерновской, но, естественно, с противоположным знаком и противоположными целями. «Американцы, – пишет он, – вознамерились осуществлять, только в обратном направлении, то, чем занимался старый довоенный Коминтерн, инспирировавший саботаж на Западе, в попытках подорвать его институты. Многие полагали, как это сформулировал в 1953 году сенатский комитет по коммунистической агрессии, что “мирное сосуществование” является коммунистическим мифом, который может быть осуществлён только путём полного отказа от нашего свободного образа жизни в пользу рабства под игом коммунизма, контролируемого Москвой». Т.е. налицо отношение к СССР как не столько к государству, сколько к социальной системе. СССР же, постепенно переходил от активного воздействия на Запад как система на систему, стремился встроиться в неё в качестве государства, всё больше ведя себя не столько как антисистема, сколько как обычное государство. А США, повторю, постепенно наращивали именно системное воздействие на СССР. Своего полного раскрытия и успеха этот курс достигнет в 1980-е годы при Рейгане, однако его основы сформулированы в самом начале ХВ – в конце 1940-х – начале 1950-х годов. Формулировка необходимости «окончательного решения» Западом советского вопроса совпадает со смертью Сталина, после которой советская верхушка развернулась в сторону Запада. Правильно опасался вождь, что после его смерти империалисты обманут его соратников-наследников «как котят», перейдя к активным действиям. События 1953–1956 годов свидетельствуют именно об этом: перевооружение Германии; принятие в 1954 г. ФРГ в НАТО; официальное прекращение оккупации ФРГ союзниками (май 1955 г.). Число атомных бомб, которыми обладали США, в 1955 г. достигло 2 422 (в 1950 г. было 298); согласно американским оценкам, для решающей победы для СССР необходимо было 750 бомб. Провалились главным образом по вине Запада конференции министров иностранных дел в Берлине (1954 г.) и в Женеве (июль 1955 г.). Реагируя на явно конфронтационные действия Запада в 1953–1954 гг., 14 мая 1955 г. СССР создаёт военно-политическую организацию социалистического содружества – Варшавский договор и – типично хрущёвская непоследовательность: 15 мая 1955 г. СССР подписывает договор с бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции о выводе советских войск из Австрии в обмен на её нейтралитет в противостоянии СССР – Запад. «В одностороннем порядке, – пишет по этому поводу Мартиросян, – был отдан важнейший стратегический плацдарм в Центральной Европе! Да и австрийцы были настроены к присутствию наших гарнизонов вполне благожелательно, куда лучше немцев и венгров, ни провокаций, ни демонстраций не устраивали». Не лучшим образом пытался набрать «международные очки» Хрущёв, чтобы зафиксировать своё отличие от Сталина: в сентябре 1955 г. – ещё одна ошибка в ведении ХВ. Во время визита канцлера ФРГ Конрада Аденауэра СССР признал ФРГ, причём Хрущёв сделал это в одностороннем порядке, без признания Западом ГДР, без его согласия на советские предложения по Берлину. Вину за разрыв СССР с Югославией Хрущёв полностью возложил на Сталина, т.е. на СССР. Сразу же после снятия Никиты Хрущёва со всех должностей в октябре 1964 г. по Москве пошла гулять стилизованная под Пушкина «Сказка» – анонимная поэма, в которой остроумно и довольно системно описывалось хрущёвское правление, внутренняя и внешняя политика «царя Никиты» Думаю, распространял её скорее всего КГБ – нужно было высмеять снятого первосека, над которым и так потихоньку посмеивались. В дом пятую (полуслепую) машинописную копию принёс мой отец; ему «по дружбе» дал почитать кто-то из партийного начальства завода, на котором он работал, что весьма показательно. О примирении с Югославией там было рассказано так: Вот мы вспомним для примера: Всё точно. Ещё одной линией отхода от сталинской внешней политики стало резкое изменение при Хрущёве позиции СССР по отношению к Третьему миру, к так называемым «развивающимся» (читай: слаборазвитым) странам. Сталин весьма умеренно тратил средства на поддержку антиимпериалистических движений в странах Азии, Африки и Латинской Америки, предпочитая точечные воздействия и акции целевого назначения. С Хрущёвым этот курс меняется. Бывший троцкист Хрущёв в духе «мировой революции» начинает интенсивно помогать освобождающимся странам Азии и Африки, пытаясь подтолкнуть их на антиимпериалистическую борьбу, щедро предоставляет им кредиты, например, 135 млн. долл. только на строительство одного металлургического комплекса в Индии в 1955 г. И это при том, что лишних денег даже на собственные нужды у СССР не было. Вспоминаю злую карикатуру на Хрущёва из одного американского журнала: Хрущёв в рваной майке и дырявых трусах с куском колбасы в одной руке и «калашниковым» – в другой; кругом бегают доходящие ему до колен дистрофичные африканцы, восточноазиаты, латиноамериканцы; над головой Хрущёва – пузырь, в котором фраза: «Ну, кому ещё помочь?». На всё это можно возразить, что после бандунгской конференции лидеров стран Азии и Африки (1955 г.) и создания Движения неприсоединения роль и значение афро-азиатского мира выросли, тем более в условиях ХВ. Всё так. Но, во-первых, в заключительном документе Бандунгской конференции, осудившем колониализм, ни слова не говорилось ни об СССР, ни о соцсистеме в целом, «неприсоединенцы» были прагматиками, главное получить помощь, а от кого – не важно, можно сказать «спасибо», а можно «thank you». Во-вторых, помощь может быть разной – массивной, рассчитанной на внешний эффект и бестолковой, а может быть точечной, целевой, но весьма эффективной (по принципу «как иголкой убить слона» – Александр Зиновьев). Тем более, что действия США (свержение правительств Мосаддыка в Иране в 1953 г. и Хакобо Арбенса Гусман в Гватемале в 1954 г.), Франции (колониальная война в Индокитае, а затем в Алжире), Великобритании (подавление восстания в Малайе, Суэцкий кризис) создавали хороший фон именно для «точечной помощи», для целевого воздействия, на которое, по-видимому, не хватило геополитического и системного ума плюс троцкистская р-р-революционная закваска. Политика «Хряка – так назвал Хрущёва в «Зияющих высотах» Зиновьев по отношению к Третьему миру – в сказе характеризовалась тоже точно: Вот мы вспомним для примера: Перед нами точное указание на отход от сталинской политики по отношению к «экзотическим» странам. В 1956 г. на ХХ съезде КПСС курс на мирное сосуществование с Западом становится официальной внешнеполитической доктриной СССР. Когда-то, в 1953 г. Хрущёв подверг критике предложение подобного рода, выдвинутое Маленковым; в 1956 г. он это предложение присвоит. Провозглашение курса на мирное сосуществование совпало с развенчанием «культа личности Сталина», с отказом номенклатуры от сталинского наследия и началом превращения её сначала в квазикласс, а затем посредством горбачёвщины и ельцинщины – в класс, пусть уродливый, с полукриминальным мурлом, но класс. И вехой, переломным моментом на этом пути стали «номенклатурные сатурналии» ХХ съезда. При этом номенклатура «отпускала» себя не только внутри страны, но и вне её, и во времена горбачёвщины получила «вольную» по всем статьям. Конечно же, такого варианта Хрущёв не хотел, за такое он бы «показал кузькину мать» и «сгноил» бы. Однако Крот Истории роет медленно, и он рыл три десятка лет. Но начался процесс внутреннего и внешнего изменения системы в середине 1950-х годов, именно тогда начал «тикать» часовой механизм бомбы замедленного действия, которую так и не обезвредили. Причём внутренние изменения стимулировали внешние, а изменения отношений с Западом, интеграция в мировой рынок – внутренние сталинские идеи альтернативного «общего рынка», борьбы с долларом по сути были похерены, в капиталистическую систему ещё более подхлёстывали развитие объекта изменений в том направлении, куда его окончательно завёл ставропольский деятель с характерными прозвищами. Опубликовано: Политический класс, 2009, № 7, с. 75-100; № 8, с. 97-116. Публикуется на www.intelros.ru по согласованию с автором [1] Моё внимание на этот факт обратил В.А. Белоконю, которому я выражаю искреннюю благодарность. Вернуться назад |