ИНТЕЛРОС > №10, 2015 > На круги своя Инна КАБЫШ
|
Игорь Волгин. Персональные данные. — М.: Время, 2015. — (Поэтическая библиотека) Игорь Волгин — имя в литературе известное. Почему же появление его книги «Персональные данные» вызвало у читателей множество эмоций, главная из которых — удивление? Дело в том, что Волгин, дебютировавший в 60-е годы как поэт и бывший младшим современником знаменитых шестидесятников, затем на долгие годы уходит с поэтической стези, становится достоеведом, автором исторической прозы, преподавателем МГУ, профессором. То есть проделывает путь булгаковского Ивана Бездомного (тот, как известно, прошел от стихотворца Иванушки Бездомного до профессора Ивана Николаевича Понырева), с той только разницей, что Волгин начинал с хороших стихов и к стихам же — на новом витке — вернулся. Это-то и вызвало удивление читателя. Новая книга отражает три этапа жизни нашего героя: раздел «Из ранних тетрадей» (стихи 60-х годов), раздел «Разные годы» (когда Игорь Волгин из «публичной» поэзии уходит, но продолжает — для себя — писать стихи) и раздел «Поздние стихи». Книга, впрочем, начинается с последнего. Мы же начнем с первого. Свои ранние стихи автор в предисловии называет «наивными», но — не отрекаются пиша. И хорошо, что он помещает их в книгу. Благодаря им мы понимаем об авторе очень важное, если не главное, что он историк (разумеется не в том смысле, какой вкладывали в это слово Гоголь, говоря о Ноздрёве, и Воланд, говоря о себе). Но историк особого рода. Стихи Игоря Волгина — не рассказ о каких-то исторических событиях, в них — самых разных, даже в любовной лирике — всегда присутствует чувство истории. Поэт сопрягает разные времена и факты, находя в них общее:
Горит Ян Гус. Он руки распростёр.
По году своего рождения поэт не мог участвовать в последней войне, но ощущает ее как свое прошлое (стихотворение «Меня убили двадцать лет назад») и с уверенностью говорит:
Не на китах покоится земля,
Кстати, о дате рождения поэта мы узнаём не из предисловия, а из одного из самых блестящих стихотворений сборника:
Я родился в городе Перми.
Эта война — и его тоже.
Но мы уже оставили Ромны
Характерно, как еще не родившийся лирический герой говорит: «Мы отступали». Это участие в истории — чисто волгинское. А вот и детское, мальчишеское, а значит, вечное восприятие войны:
Воспряну ото сна,
через века перекликающееся с пушкинским:
Вы помните: текла за ратью рать,
История, повторяю, пронизывает все стихи поэта, вторгается в жизнь, любовь, быт:
Не разжигается уголь древесный —
Она, история, главная героиня всех стихов Игоря Волгина. Приметы времени, в частности 60-х годов прошлого века — Братск, спутник, строительство московской кольцевой автодороги, Куба, коммуналка, нейлон — застыли в стихах, как жуки в янтаре. Притом, что сам янтарь — живой и теплый. Даже рифмы — дети своего времени, вполне «шестидесятнические»: ступенькам — стипендий, курилке — Курилах, студень — студент, капли — ни капли, Москва — листва… Есенин в полемическом задоре как-то сказал, что не бывает поэта без родины и что у него она (Рязань, Константиново, деревня) есть, а у Маяковского ее нет. Нельзя не согласиться с первым, как нельзя согласиться с последним (я думаю, что у Маяковского тоже есть родина, но это не Багдади, а время, в которое ему довелось жить: кто сказал, что родина — это непременно место?). Вот и о нашем герое можно было бы сказать, что он москвич (и подтвердить обилием московских топонимов в его стихах: Марьина роща, Арбат, Ордынка, Ольховка, Покровские ворота, Волхонка, Трифоновка), но это было бы не совсем верно (а может, совсем неверно) — он «москвич, под бомбами зачатый и рожденный в городе Перми», его родина не исключительно место, а место-время, хронотоп. Свое возвращение в поэзию Волгин начинает с декларации (одно из первых стихотворений в разделе «Поздние стихи»):
Не хочу я больше быть учёным —
Он уверен, что «зренье выше умозренья». Но это не отречение (по большому счёту Волгин никогда ни от чего не отрекается) — это возвращение на круги своя. Возвращение с приращением на мировую культуру и поэзию. Поздним стихам нашего героя, перефразируя его любимого героя, присуща всемерная отзывчивость: перекличка с другими поэтами, внутренние и даже внешние цитаты.
«Жил на свете рыцарь бедный,
Чужие стихи входят в стихи Игоря Волгина органично, «как образ входит в образ», создавая новый, свой текст. В поздних, хотелось бы сказать, новых стихах отражено и новое время. Личное и общее, жизнь и история, время и место сливаются воедино. Например, в стихотворении о смерти родителей.
Они ушли в две тысячи втором.
Поэт остается историком даже в стихах о самом личном — любви:
Что ты сделала с нашим жилищем,
Здесь история не только в сравнениях, но в явлении нового типа лирической героини — жесткой (чтобы не сказать жестокой), мстительной, ни перед чем не останавливающейся на пути к сконструированному ею счастью. Хочется обратить внимание на язык «Поздних стихов»: здесь органично уживаются просторечия, старославянизмы, молодежный сленг и воровской жаргон. Поразительно еще одно. Плотность стиха. Понятно, что в настоящих стихах не бывает «воды», что каждое слово стоит на своем месте. Но плотность этих стихов поражает:
Кто мы, откуда? Из лесу вестимо.
Кстати, такая же — поэтическая — плотность характерна и для литературоведческих работ Игоря Волгина. В данном случае перед нами не ученый, пишущий стихи, а поэт, создающий научные тексты. Дистанция огромного размера! Новое время, отраженное в новых стихах поэта:
Се — двадцать первый
оказывается чуть ли не страшнее военного. Можно ли спастись в этом мире и спасти этот мир? По мысли — поэтической! — автора мир спасет культура (читай: красота).
…Милая, выруби этот дурдом.
Стихи Игоря Волгина высоко оптимистичны, потому что глубоко религиозны. Строки:
Обобщи человеческий лик
отсылают не только к Блоку:
Сотри случайные черты —
но и к Богу, ибо ребенок — метафора Бога (то-то мировая гармония не стоит его слезинки!). Историк, достоевед, поэт — слились в одно. Круг замкнулся. Вернуться назад |