ИНТЕЛРОС > №11, 2016 > Walter Steiner «Die grosse Zeit der Saurier»

Алексей САЛОМАТИН
Walter Steiner «Die grosse Zeit der Saurier»


06 декабря 2016

Алексей Саломатин, филолог (газань)

 

Если вам понятно начало повествования, прочтите, что написано на камне.

Цао Сюэцинь. «Сон в красном тереме»

 

Это уже потом — «Плутонию» и «Затерянный мир» —  были и «Братиславский колокол», на просторных страницах которого дышали бутылочным светом витражи иллюстраций, и — даром что журнал — «Трамвай» со стихами о неразгаданном бублике и обделенном красотой Чарльзе Дарвине.

А вначале была — сама собою появившаяся в ночь с 87-го на 88-й — она: энциклопедического формата, в глянцевом супере с улыбающимся скелетом протоцератопса на фоне марсианского оттенка скал, казавшихся столь же несбыточными, как и сами динозавры. Еще не разнесенные масскультом по кружкам и футболкам, последние были для заболевшего палеонтологией дошкольника насельниками незамутненного мира идей, снисходившими временами до польских марок или скудных заметок в периодике, цена которых впредь лежала уже не в плоскости материального.

Что говорить о книге. Немецкий ничуть не смущал, напротив — подчеркивал ее нездешнее происхождение.

Тому, что вокруг живут своей жизнью не про тебя сложенные грамматики и лексиконы, Казань учила, как учат натуралисты своих детей не бояться дикой природы — методом погружения. На любом рынке можно было вдруг забрести в непроходимую татарскую речь и долго на ощупь пробираться к обжитому словарю, а имена вещей проступали сразу на двух языках: об руку с рахитичным «ПРОДУКТЫ», словно пощечина карамзинистам, поигрывало согласными неприступное «АШАМЛЫКЛАР». 

Иногда чужой алфавит складывался в знакомое «pteranodon» или «protostega», вырисовывавшееся из хаоса букв, подобно вплетенным в каллиграфию пейзажа зверушкам из детских головоломок. Впрочем, буквы лукавы — с высоты своих неполных пяти я готов был поручиться — из какого алфавита они ни возьмись: корешок «TURNER», суливший рыцарские поединки, норовил откупиться репродукциями близоруких акварелей. 

Не от слова к слову, а от иллюстрации к иллюстрации исходил я вдоль и поперек свою книгу. Иллюстрации складывались в непостижный сюжет, а неповеряемые логикой связи между ними казались тем незыблемее. Не прогнозами, а пророчествами дышала каждая страница. Отпечаток археоптерикса, похожего на индейского шамана в ритуальной пляске (p. 158), предвещал величественных бронтозавров (p. 160—161), а на идиллических трицератопсов (p. 205) уже ложился мрачный отсвет торжества тираннозавра над растерзанной жертвой (p. 207). И все неизбежно подводили к одной: вскинувший голову над кровавой добычей хищник, черта брачующихся, на миг отвлекшаяся друг от друга, разлегшийся на лужайке равнодушный ко всему сибарит — до единого мечены заревом размашистой — в полнеба — кометы.

А на снимках экспозиций (первым музеем, в который я опрометью кинусь, попав в Москву, будет палеонтологический) вглядывались друг в друга скелеты в красноречивых позах и схваченные фотовспышкой онемевшие посетители. Выживший из времени над монументальными разворотами, по лигатурам обращенных в камень рёбер и позвонков я затверживал азбуку Горгоны, эсперанто собирателей камней.

Две окаменелости — раковина и водоросли — до сих пор хранятся на полке в моём кабинете, естественным наукам давно предпочтены гуманитарные, а динозавры воплотились в пластик и прописались в торговых центрах и парках аттракционов. 

Речь, впрочем, не о них.


Вернуться назад