Александр Орлов. Время вербы. — М.: Вест-Консалтинг, 2015.

 

 Этот сборник недаром называется «Время вербы» — он проникнут ощущением вербного праздника, Входа Господня в Иерусалим. В этом чувстве есть все: и радость, и понимание необходимости страдания в мире, и сила это страдание преодолеть. Сразу оговорюсь: не идет речи о проповеди, попытке чему-то научить читателя. Просто книга настолько пропитана духом веры (что, в общем-то, даже в некоторой степени неожиданно, несмотря на православные мотивы в предыдущем сборнике автора), что читатель учится у нее сам — чуткости, умению видеть и понимать мир глубже и чище. В христианскую религиозность вплетаются и языческие, и мифологические мотивы («Пришествие Чура», «Макошинополетье»). Это не отход от основной линии, а столь привычный нам синтез народных поверий с христианством, никогда не ставшим для русского человека догматически устоявшимся и неизменным. И это, кстати, также одна из особенностей творческой манеры Александра Орлова — объединять в своих стихах самые разные явления и темы.

 Что описывает поэт? В первой части книги — современную Москву. В которой постоянно происходит слияние времен, единичных чувств и всеобщей жизни, а также, для верующего человека, проживание евангельской истории здесь и сейчас, в прошлом, настоящем и будущем.

 

Не помня леденящего ущерба,
И как враждует сивая пурга,
Взирая на кармазые снега,
Цветёт у Новодевичьего верба.

С молитвами торговые старухи
На рынках, у метро, на площадях
Соцветьем белым изгоняют страх,
И от гордыни вымирают духи.

Я видел, стоя от людей в сторонке,
У храма, возле самого крыльца,
Как оживил могучего слепца
Заезжий плотник, сидя на ослёнке.

 

При этом хорошо видно (впрочем, как и по первым книгам Александра Орлова), что автор и его лирический герой знает, помнит и любит Москву советскую — острое чувство недавнего прошлого роднит его голос с голосами многих поэтов, воспевших столицу СССР. Но ведь столица эта прочно связана со своей историей всех веков — и мы, путешествуя вместе с героем, чувствуем даже в отдельном стихотворении, например, что Кремль — древний, святой, намоленный, недаром современные елки богомольно зазывают всех «в радостную ширь» многовековых стен. И сквозь XX век протекает чувство религиозное:

 

И воскресенье вечно не пройдет —

Казалось мне — напротив мавзолея.

 

Составление книги стихов из двух разных частей — не первый подобный опыт для автора: по такому же принципу составлен первый его сборник «Московский кочевник».

Здесь же, читая вторую часть, погружаешься в атмосферу Поморья, его природы и — как и в первой части-подборке — многовековой истории.

 

В чёрном камне я вижу незнакомые лица,
В нём томятся ветра обожжённых эпох,
В нём предательство, смерть, и отвага пылится,
Чёрный камень ко всем посетителям строг.

Сотни лет он лежал в ожерелье часовен,
Словно тучей навечно забытый колтун,
Размышляя о мире возле брошенных бревён,
Он для синего неба дикий лебедь-кликун.

Если встретишь в ночи взгляд калеки-поморца,
Не стесняйся, в глаза ему смело смотри,
Ты увидишь в зрачках два бездушных озёрца:
Чёрный камень и крест в багрянице зари.

 

Настроение этих стихов — паломническое путешествие, разумеется, более обширное, чем по Москве, грустное и восторженное чувство обостренного знания и зрения, проходящего мимо тех мест, которые тоже уже родные, тоже памятные, но никак не могущие стать физической малой Родиной и поэтому понятливо отпускающие путника дальше и дальше — по праву родства и неродства. Так путник оставляет самое главное для себя — внутри, в сердце, а потом дарит его читателю.

Отдельная радость — словарное богатство стиха Александра Орлова, чувство припоминания и узнавания слов (что уже отмечалось в критике в связи с предыдущей книгой поэта «Белоснежная пряжа»). В новой книге много слов старинных, думается, не всегда сразу понятных всем читателям «Времени вербы». Но это сочетание разных по возрасту и тематике пластов языка и той неподражаемой звукописи, которая им присуща, несомненно питает и обогащает его стихи.

Невыразимо жаль, что большинством современных авторов умение пользоваться разными «уровнями» постоянно меняющегося языка напрочь забыто. С другой стороны, расширение словаря поэзии, так же как и узкая его концентрация в какой-то одной области, довольно резко очерчивает круг возможных читателей — ведь для восприятия таких стихов нужно понимать их, то есть особенно всерьез вдумываться. И это хорошо. Вспоминать знакомое или узнавать незнакомое, чувствовать голос и значение слова, его оттенки. Александр Орлов не новатор в области стихотворной формы. Но стихи его наделены силой памяти всех перипетий русской истории от самого начала до современности, а также умением передавать эту память своим современникам, эти стихи читающим. В этом еще одна особенность, а также большое достоинство его поэзии, в которой каждое слово «работает» на образ (например, образ облачного каптыря над Спасской башней или листьев-крымчаков). В одной книге творческой волей ее автора сплетаются древние поверья и исторические факты, язычество и христианство — и соединяются прошлое и настоящее.