ИНТЕЛРОС > №5, 2017 > Стихи Олег ХЛЕБНИКОВ Владимир НЕКЛЯЕВ Марина КУДИМОВА Илья ФАЛИКОВ Алексей ИВАНТЕР Александр ГОРОДНИЦКИЙ Виктор КУЛЛЭ Мария ВАТУТИНА Инна КАБЫШ Игорь ВОЛГИН Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ
|
Не стало Евгения Александровича Евтушенко, самого знаменитого нашего поэта, человека-эпохи, неуемного «шестидесятника», такого яркого, шумного, неудобного то одним, то другим, раздражавшего, восхищавшего, удивительного и удивлявшего до самых последний дней. Евгений Евтушенко — давний автор и друг нашего журнала. За последние десять лет его лучшие стихи не раз появлялись в «Дружбе народов» в рубрике «Золотые страницы». Когда наш журнал был выброшен на улицу без перспективы на будущее, Евгений Евтушенко написал В.Путину гневное и страстное письмо в защиту «Дружбы народов». С сердечной благодарностью мы все помним об этой драгоценной поддержке. В этом «Венке» собраны стихи разных поэтов, посвященные Евгению Евтушенко и его светлой памяти.
ОЛЕГ ХЛЕБНИКОВ
Это Женя
«Это Женя, — говорил он, — это — Женя». Дольше часа разговор не прекращал. И пускай — из Оклахомы, где блаженно к русской лирике мулатов приобщал.
Неужели не услышу «Это Женя…»? И его неотвратимый монолог, никогда не признававший пораженья чувства доброго и выстраданных строк.
Женя, Женя Алексаныч, — так бывало называл его по праву младшинства. И душа моя тихонько ликовала от навеки обретённого родства.
Ликованье моё тоже не забудьте на Суде Всевышнем, оправдайте за все любови его, лёгкие как будто, и что сам творить пытался чудеса,
и за эти властью ссуженные крохи… Но важней — душа его не проспала потрясения, сдвигавшие эпохи… А сейчас дела у нас бессонно плохи. Но звонка не будет — ночью ли, с утра: «Это Женя…» Хоть вставать и так пора. 9.04.2017
ВЛАДИМИР НЕКЛЯЕВ
Мой друг, мой брат
В день, когда были написаны эти стихи, я, превратившись из кандидата в президенты Беларуси в арестанта, дежурил по девятой камере внутренней тюрьмы белорусского КГБ. К вечеру заскрипел ключ в замке, распахнулась дверь: «Мусор!» Вынос мусора — обязанность дежурного. «Быстро, б..! Бегом, б..!» В обнимку с мусорным ведром выскакиваю в клозет, где среди смерзшихся отходов человеческой жизнедеятельности вижу обрывок газеты. Использованный в клозете клочок. И вправо, в картонный ящик выбрасывая мусор, я влево выворачиваю шею — и разбираю на газетном клочке в желтых разводах последние слова: «Держись, Володя! Твой брат Евгений Евтушенко». Мне горло перехватило... Он жил, преодолевая время всеобщей нелюбви. Это невыносимо трудно: любить, преодолевая. Но Евтушенко справлялся с этим. Он был двужилен. Любовь давала ему невероятную мощь и силу, сравнимую с мощью и силой Маяковского: «Это сквозь жизнь я тащу миллионы огромных чистых Любовей и миллион миллионов маленьких грязных любят». Увидев в тюрьме обрывок газеты с письмом Евтушенко, я перестал и бояться, и мучаться. Если бы из-за меня погибли люди, он бы мне не написал. И той же ночью, прислушиваясь к тюремным звукам и невольно напрягаясь каждой жилой на каждый стук и скрип, я написал ему...
Мой друг, мой брат, привет тебе, привет! Ты руку подал мне в нелёгкий час, не мешкая. Поэт в России больше, чем поэт — И в Беларуси он ничуть не меньше.
Ну вот ему и вышел укорот. В том ничего невиданного нету. Пророс 37-й гадючий год Из ненависти подлецов к поэтам.
Неся кресты, терновые венцы, Поэты, наши кровные отцы, Шли по этапам, вешаясь, стреляясь, А вслед им ухмылялись подлецы, В самих себе, как в коконах, рождаясь.
Они себе цепляли ордена И на погонах звёзды зажигали... Они украли наши времена! Они страну у нас с тобой украли!
Украли нашу музыку, стихи, В лай превратили речи нашей звуки, По всем святыням расползлись, как мхи, — Не трогайте моё! Отдайте, суки!
Пусть я кричал про то не по уму, Пусть не туда я встрял — и мне за это Башку отбили, бросили в тюрьму, Но я не предал сам в себе поэта.
Поэзию не предал, видит Бог... Одно мне душу мучает до жженья: Какой за нами неоплатный долг! С ума сойти! Но мы отплатим, Женя!
Не отдадим на поруг и на смех Святое наше братство цеховое... Мы, может быть, последние из тех, Кто твёрдо помнит, что оно такое.
Ещё вдохнём мы терпкой густоты Вина, стихов и, как не раз бывало, Я выпью за Есенина, а ты, Со мной обнявшись, выпьешь за Купалу.
И будут в окна бабочки на свет Лететь всю ночь, и лики с небосвода Всю ночь смотреть... Привет тебе, привет, Мой друг, мой брат!.. Привет тебе, свобода!
МАРИНА КУДИМОВА
* * * Меж праведников и быдел В рубахе цветной стоишь. За тех, кто тебя обидел, Прощенья прошу, — услышь.
Сама не подам и виду, А ты хоть весь мир зови На Деву глазеть Обиду — Она пострашней любви.
Любовь — птицеловный пищик, Обида — больной койот. Любовь своего не ищет, Обида не выдаёт.
Сочится вина, как пульпа… А если и я средь всех Прописана, — mea pulpa, По-русски сказать — мой грех.
Зачитана Книга Чисел… Я выпью на все гроши За тех, кто тебя возвысил До туда, где ни души,
Зажав оформленье вида На жительство визави С пустыней твоей обиды И небом твоей любви.
ИЛЬЯ ФАЛИКОВ
На полях книги
Смехотворен карликовый шопинг, Но тебе подобий нету, кроме Там, где ты по шарику шатался, Ноги в руки, будь собой, не мешкай,
АЛЕКСЕЙ ИВАНТЕР
* * * Хорошо всегда быть сбоку, Трудно вечно на виду! Вот и кончилась эпоха, Вновь — в семнадцатом году. Всех она поставит к стенке, Всех заставит завязать. Умер Женя Евтушенко. «Больше нечего сказать».
АЛЕКСАНДР ГОРОДНИЦКИЙ
* * * Безжалостна беда сей горестной утраты. К минувшим временам назад дороги нет. Он первым в пору был шестидесятых, Когда забрезжил нам в окне неяркий свет. Тот век теперь далёк. Припомним годы оны, — Мир песен и бесед тех юношеских лет, Когда от звонких строк гудели стадионы, И на Руси поэт был больше, чем поэт. Кружится лист, скользя над плитами надгробий. Оборвана стезя, и всё пошло не в лад. Ушли его друзья: Андрей, Василий, Роберт. Ушли его друзья: и Белла, и Булат. Умолкли в век иной тех песен отголоски. Всё в Лете утечёт сегодняшней порой. Покажется смешной и перепалка с Бродским, И гамбургский расчёт на первый и второй. В круговороте дел, подумав хорошенько, На свой вопрос ответ отыщешь без труда: Той славы, что имел Евгений Евтушенко, Не знал другой поэт нигде и никогда. Тускнеет неба шёлк. Неумолимы будни... С минувшим рвётся нить. Вращается Земля. Последним он ушёл, как капитан на судне, Что должен уходить последним с корабля. Далёкие года. Забывшиеся сплетни. Июльского дождя на перепутьях след. Он первым был тогда, — теперь он стал последним, И уходя, он гасит в доме свет.
2.04.2017
ВИКТОР КУЛЛЭ
* * * Оставим мелкие придирки. Как намекнул иной поэт, они — буравят в небе дырки, чтобы потом сочился свет, которого и так немного…
А вы попробуйте: письмом поймать невнятный отзвук Бога в себе самом.
1.04.2017
МАРИЯ ВАТУТИНА
* * * Ты думаешь, следы старения — Морщины, впалые глаза, А это всё следы мучения, Которых вынести нельзя.
Ты думаешь, чего он тужится, За ради красного словца. А это на поверку — мужество: Отдать все силы до конца,
Летать по миру, словно маятник, Хотя и цел уже не весь, Чтоб не себе поставить памятник, А строгой щедрости небес.
И как-то даже с благодарностью Тем взглядом праздничным своим Смотреть на тех, кто с небездарностью, За то, что следуют за ним.
ИННА КАБЫШ
* * * Для кого-то умер Евтушенко — ну поэт, ну больше, чем поэт — для меня ж — нашла на стенку стенка, рухнул дом и вырубился свет. Никогда уже не будет больше — хоть чини его, хоть не чини. Ну и боль — о Боже! — ну и боль же: я не виновата, извини…
ИГОРЬ ВОЛГИН
* * * Наставник нашей юности, кумир аудиторий, баловень подмостков, не менее известный, чем Шекспир (а может быть — и более!), в подростках
будящий чувства некие, во зло вонзающий гражданственное око, — да-да, конечно! Всё это прошло. Мы нынче смотрим трезво и жестоко.
Обрядом, совершенным впопыхах, по горло сыт! Не пребываю верен. Но в отроческих каяться грехах на площади базарной — не намерен.
Всего хватало: благости и зла, бравады и пророческого пыла. Но жизнь — была. И молодость — была. И — правда жгла. И что-то в этом было.
КОНСТАНТИН КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ
* * * За Евтушенко Господу молюсь Он русский поэтический святой Его стихов лирическая грусть Нас освещала высшей красотой Поэта святость — только красота Всё остальное это так, не в счёт А красота его и высота Своей небесной музыкой влечёт
Сказал: «Я Ангел, только, вот, курю…» Проговорился в юности поэт Благодарю — за всех благодарю Таких поэтов больше в мире нет
Поэт сибирских полустанков Поэтом был не на бумаге Один он вышел против танков На мостовых священной Праги
Один сказал про Бабий Яр Когда про это все молчали В любви и в ненависти в яр В финале честен как в начале
Не безразличен был ко всем И был любовью всех отмечен А вместе с тем среди систем Не вечны все, весь мир не вечен
Все перед бездною стоим И шепчем вечным шепотом Поэт никем незаменим Но что потом — ничто потом…
31 марта 2017, 23 ч.
P.S. Ушёл и нет равновеликого Теперь на небе вижу лик его Вернуться назад |