ИНТЕЛРОС > №5, 2018 > По страницам молитвы Наум КОРЖАВИН, Геннадий КАЦОВ, Феликс ЧЕЧИК, Татьяна ВОЛЬТСКАЯ, Семён КРАЙТМАН, Владимир ГАНДЕЛЬСМАН
|
К 70-летию ИзраиляСтихи«70» — поэтический сборник (Нью-Йорк: Издательский дом «КРиК»/KRiK Publishing House, 2018), посвященный юбилею образования независимого государства Израиль. В книгу вошли стихотворения семидесяти современных русскоязычных поэтов на темы еврейства и Израиля. В этом международном проекте приняли участие авторы из Ираиля, США, России, Украины, Беларуси, Латвии, Эстонии, Германии, Франции, Великобритании, Швеции, Ирландии и Голландии.
Наум Коржавин (США)
Дети в Освенциме
Мужчины мучили детей. Умно. Намеренно. Умело. Творили будничное дело, Трудились — мучили детей. И это каждый день опять: Кляня, ругаясь без причины... А детям было не понять, Чего хотят от них мужчины. За что — обидные слова, Побои, голод, псов рычанье? И дети думали сперва, Что это за непослушанье. Они представить не могли Того, что было всем открыто: По древней логике земли От взрослых дети ждут защиты. А дни всё шли, как смерть страшны, И дети стали образцовы. Но их всё били. Так же. Снова. И не снимали с них вины. Они хватались за людей. Они молили. И любили. Но у мужчин «идеи» были, Мужчины мучили детей.
Я жив. Дышу. Люблю людей. Но жизнь бывает мне постыла, Как только вспомню: это — было! Мужчины мучили детей!
Геннадий Кацов (США)
Судный день
Пламя всерьёз изучает предмет дотла, Так же как жизнь зачитает до дыр карман: Бог Милосердия, то бишь добра и зла, Как для рыбацкой фелюги — гигант-кальмар, Видится мне возглавляющим в день Суда,
В зале, похожем на бальный, без слов процесс, Сроки там, большею частью от «навсегда», Можно на божьем бескрайнем лице прочесть.
Ветер Атлантики трогает небосвод, Гладит гудящего купола плексиглас: Словно ты годы куда-то спешил — и вот Остановился, не веря тому, что глаз
Застит слеза (это ветер, а что ещё?) И будто птичий протяжный над ухом звук, Весть на закате о том, что сейчас прощён, Ибо пока есть на выбор — одно из двух.
Апотропей
Горизонт, чей восход одинаков, Пусть и непредсказуем закат, Сбережёт от блуждающих знаков Всё, что вышняя носит река.
Там мой прадед и дед — кожемяки, Белошвейки их жёны, их слог Будет вечно картавым и мягким, И тяжёлым и мокрым весло, —
Уплывают в цитаты поверий, По страницам молитвы, где гром Сотрясает скрипящие двери, Предвещая воскресный погром.
И летит деревянная стружка, Стаей птиц становясь на пути, Где малышка седеет старушкой И ничто их не может спасти.
Кто бы нас уберёг от времён тех, От разлуки с несчастной роднёй, Всё плывущей по царствию мёртвых? Жертв грядущих — одну за одной.
Шестикрыла и шестиконечна, Ночь никак не исходит, пока Горизонт — не спеша, человечно — Не пропишет по небу рука.
Феликс Чечик (Израиль)
* * * А.Ф. Слово за слово… Снова и снова и, отталкивая и маня, не родная, но родная мова, как Антея, держала меня.
Мать-и-мачеха — Припять и Пина, где свiтанак и захад багров. Возвращение блудного сына в говорящий на идише ров.
* * * Я учился, влюблялся, дружил, — я был счастлив, как не был ни разу: посреди разорённых могил, но невидимых сердцу и глазу. Что ты скажешь теперь, балабол? Теплотрасса нуждалась в ремонте! С пацанами играли в футбол черепами Рахели и Моти. И пока не ударил мороз, мы играли на улице нашей: черепами Исаков и Роз, черепами Дебор и Менашей. Я стоял на воротах. Я был вратарём, подающим надежды. Я учился, влюблялся, дружил. Я был счастлив. Закройте мне вежды.
Татьяна Вольтская (Россия)
* * * Ну очень добрые. Особенно Кёльн, Дающий себя изнасиловать — только чтоб шито-крыто. Потому что бегущие по волнам — братья: коль Подставляешь корыто,
Что уж тут мелочиться — у вас же полно земли, А уж девок — подавно. Только где же вы были, Когда в ваши святые гавани шли корабли С детьми Рахили? Я напомню — вы их топили.
А соседей закапывали живьем. Да, Валленберг, да, поддельные документы, Спасавшие вашу честь, которой при любом Раскладе — ни тогда не было, ни сейчас нету.
Да, мне жаль бегущих — под умолкший звон Ваших колоколов, но, как презренный циник, Задаю лишь один вопрос — тогда, в сороковом, Куда вы дели аптекаря с улицы Капуцинок?
Да, мне жаль ваших святых камней, но пыль Под ногами бредущих в Аушвиц, пыль от развалин штетла Сушит мои слезы. Вы — Шарли, ну а я — Рахиль, Стучащаяся в ваши двери. Тщетно.
Семён Крайтман (Израиль)
* * * не хватало сирен. в пять утра, восемь первых лучей — негатив ПВО, осветили тяжёлое море. восемь длинных игол. восемь бледных когтистых смертей. не хватало сирен, маскировочных чёрных сетей… в остальном — было всё, как тогда. я вплывал в остальное. о, военное время. рассказы про спички и хлеб. перегретая пыль голой бабой бежит по Волыни. тётя Сима висит на воротах в одном башмаке да в упавшем чулке… да прибита доска к тёте Симе. утром ветер — от берега. пробует — хватит ли сил этой щепке вернуться. ну, пробуй, проверь меня, сука, на гнилость. я гребу, прикусивши до стона солёную синь. бормоча этот стих: «тётя Сима, как прежде, висит, тётя Мара горчит… тётя роза ветров изменилась».
* * * глина моя, мой камень, сухая кость. я вернул за тебя снега десяти губерний, весь этот сладкий, мутный, больной наркоз, где похоронная неотличима от колыбельной. я пришёл к тебе с гласными, цепкими, как репей. я отряхивал их с себя, как чертей пьянчуга. по привычке прошлой путая «пой» и «пей». путая Авеля-Каина с Геком-Чуком. глупо кричать «спасибо», и всё же нет лучшего, чем обломанными ногтями выцарапывать буквы на жаркой твоей спине, зная даже, что их через миг затянет ветром, песком… ждать этот самый миг и, «пронесло», с облегчением выдыхая, встретить твой взгляд, понять твой густой язык, глина моя, камень мой, кость сухая.
Владимир Гандельсман (США)
Из псалмов Давида
Спаси, Господь! В чести соблазны лукавых: «Кто нам господин, когда державным словом властны?» Кадильщики все как один.
Лишь нищему Ты явлен в Силе и лишь творящему добро Твои слова — семь раз в горниле очищенное серебро.
Повергни криводушных в известь горящую, чтоб извести их племя, — здесь, где только низость и велеречие в чести. Вернуться назад |