Григорий Кружков, поэт, переводчик
У меня таких книг целых три. Одна самая, другая та самая, а третья самая-самая.
Моя самая-самая английская книга — «Записки о Шерлоке Холмсе».
Это банально, это почти пошло, но признаваться так признаваться.
Меня, может быть, извиняет только то, что, несколько раз бывав в Лондоне, я так и не пошел на Бейкер-стрит. Обычно я люблю ходить по писательским местам, почти все мои поездки — по России или за границу — это литературные паломничества. Земля, на которую не ступала нога писателя либо художника, для меня бесплодная земля, пустыня.
Но Шерлок Холмс — отдельная история. Это детство, мечта, счастье полное, беспримесное. Сравнивать его с реальностью меня совсем не тянет. Подобное счастье я испытал, может быть, только еще один раз в жизни, при чтении рассказа «Золотой жук». Мне даже показалось, что Эдгар По стащил основную идею у Шерлока Холмса. (На самом деле, наоборот!)
И я долго не мог понять, при чем тут Конан Дойль. Каким образом он примазался к славе великого Холмса? Нет, потом-то я прочел биографию мистера Дойля. Замечательный джентльмен, добропорядочный, немного эксцентрик, как все англичане, верил в духов, вникал в тайное знание индийских Махатм. Вы не помните, из какого рассказа Шерлока Холмса он сбежал? Как — он написал рассказы о великом сыщике?
— Ой, не скромничайте, мистер Ватсон!
— Не порите ерунды, доктор!
Да что я — все Холмс да Холмс. Ведь у меня есть другая книга, не менее любимая. «Та самая английская книга». Которую можно читать и перечитывать до старости и дважды в год.
Эта книга совершенно другая!
Если Холмс переносит тебя домой — в то место, где ты должен был родиться, в этот необыкновенный английский уют, слепленный из драгоценной миссис Хадсон, утренних газет, пахнущих свежей типографской краской, страшных кровавых преступлений, подозрительных бродяг, кэбов и зонтиков с загнутой ручкой, — но никогда, никогда не вынимает тебя из этого теплого уютного гнезда, даже когда вы висите, зацепившись руками за какой-то корень, над самой пропастью, — то «Остров сокровищ»… О, «Остров сокровищ», с первых страниц, с внезапного свиста за стеной таверны, с топота копыт, с тихого свистящего шепота слепого Хью — обвевает вас морским ветром, бритвенным холодком опасности и полной неизвестности. Вы полезли в бочку за последним полусгнившим яблоком на дне и вдруг узнаете из разговора матросов, что вас всех, вместе со смелым капитаном Смоллеттом, мистером Трелони и доктором Ливси, собираются перерезать. Черт побери, неприятная новость! Но вы этому не удивляетесь. Будьте готовы к любой подлянке. Но сами не подличайте. Оставайтесь собой, это главное. А там, может быть, и пронесет. Авось удастся доплыть до берега не замеченным. Авось боцман Хендз, метнувший в вас нож, промахнется на дюйм, и не вы будете лежать под тонким слоем прозрачной воды на отмели, насквозь просвеченной солнцем, так что видно гофрированную поверхность песка и снующих в разные стороны рыбешек…
Осталась еще — «самая английская книга». Полагаю (скромным своим умишком), что это сборник детских стихов и потешек «Песни матушки Гусыни».
«Три мудреца в одном тазу…» «Вот Дом, который построил Джек…» «Жил на свете человек, Скрюченные ножки…» «Шел я сам по себе, Говорил я себе, Говорил я себе самому:
– Ты следи за собой, Да гляди за собой, Не нужны мы с тобой никому!»
Ни у одной другой нации нет подобного сокровища грустно-веселой чепухи. И ведь она проникла во все поры национального характера. В самую серьезную поэзию, в самую ее сердцевину.
Прав был Пушкин, говоря: «Англия — отечество карикатуры и пародии». Как припечатал! Это еще до журнала «Панч» и «Записок Пиквикского клуба». До Эдварда Лира и Льюиса Кэрролла. Знал ли он английские стихи для детей? Мог и не знать. Но догадался, потому что видел все насквозь и понимал. И неба трепетанье, и горний ангелов полет.