«Грузия» вошла в мою жизнь обжигающим ожиданием праздника.

Своим шестилетним разумом я не сразу осознал, что это такое, поначалу меня больше околдовало то, что я полечу на самолете — впервые в жизни! Ожидание оправдалось: «Дуглас» на аэродроме, колдовство взлета, синее небо над синим морем, сухумский аэровокзал и наконец — отец, с лучезарной улыбкой появившийся из зелени парка.

«Батя! Мы прилетели!»

От него я узнал, в чем причина такого удивительного странствия. На киностудии «Мосфильм» (где отец работал в дирекции) решили в темпе снять оборонно-патриотическую ленту под названием «Два командира». Отцу поручили обеспечить темп и качество съемок, которые начались в Батуми. Он и обеспечивал. И еще сообразил, что другого такого шанса вытащить нас с матерью на Кавказ на целых два каникулярных месяца скорее всего не будет.

Как только у матери в техникуме кончился учебный год, мы полетели под сверкающее солнце юга.

Из Сухуми морем — в Батуми. Чудеса продолжаются — медузы и тюлени за бортом теплохода.

В Батуми снимаем комнату и присоединяемся жить к отцу.

Он попробовал взять меня на съемку, но быстро отказался от этой затеи: эпизоды предполагались в контексте неприступных и опасных утесов, а я лез куда не надо.

Устроились так: глава семейства с утра отбывает на съемки, мать хлопочет по быту, а я предоставлен самому себе и гуляю в обнесенном деревьями и кустами дворике.

Дворик тоже полон чудес: со мной мгновенно сдружился пес, соседские ребята-школьники принялись обучать меня грузинскому языку, я быстро научился здороваться, охотнее же всего выдаю: «чкара-чкара», что означает: «скорей-скорей».

Если отец появляется засветло — идем на пляж большой компанией. Скорей-скорей!

Нас окружают местные сослуживцы, участники съемок. Отец что-то громко рассказывает, они хохочут.

Иногда высоко в зените обнаруживается самолет, и все наблюдают его повороты, гадая, чей он: наш или турецкий.

Самое чудесное — закат. Солнце медленно падает к горизонту и тонет в море; я жду момента, когда багровый диск коснется воды, а потом уйдет весь… И тут Батя сзади обнимает меня за голову, вздымает на высоту своего изрядного роста… и я вновь вижу — две-три секунды — верхний краешек багрового диска!

Это было такое чудо!

Но вот чудеса иссякли: съемки закончились, мы собрались в Москву.

Последние дни провели уже в Тбилиси. Посетили знаменитые места: Зеленый Мыс, Гору Давида… Уникальный фуникулер на горе.

Этот фуникулер — если встать у нижней кассы и взглянуть вверх, — зрелище незабываемое: рельсы до вершины — как натянутые стальные струны, вагончики идут навстречу друг другу и, встретившись точно посередине пути, вежливо разъезжаются по изгибам рельс — а потом катят дальше, вернувшись на свои пути.

Поездка наша завершилась. Фильм монтировали в Москве всю осень, потом зиму, весну…его завершили к лету и приготовились выпустить в свет.

Не выпустили. Началась война.

Готовую картину заложили в непроницаемый пакет и опустили на дно мосфильмовского пруда — был такой способ сохранения ценностей.

Больше того пакета никто не видел: то ли он разгерметизировался и стал водой, то ли ушел вглубь дна и стал песком.

Я фильм не вспоминал — я вспоминал отца, который ушел на фронт и пропал без вести.

Мы с матерью не верили в его гибель, продолжали ждать. Не дождались.

Поездка в Закавказье осталась в моей душе как последний, прощальный, предсмертный дар отца.

Съездить туда еще раз, увидеть море, небо, алый диск в волнах — стало моим мучительным желанием, чем-то вроде обета.

Три десятка лет я ждал такой возможности. Дождался — в 1959 году.

Я уже был журналистом, сотрудничал в «Литературной газете», занимался народами СССР и дорос наконец до командировки в Тбилиси.

Командировка была насыщенная, я записывал диалоги с грузинскими писателями, накапливал материалы к своему отчету. Не было ни секунды свободного времени. Память не давала покоя, но вырваться не удавалось. Вырвался я лишь в день отъезда и побежал к давней знакомой точке — к фуникулеру.

Подошел к нижней кассе и взглянул вверх — к вершине.

Рельсы сверкали, как натянутые струны.

Вагончики встречались и разъезжались.

Тьма замерла…

Вдруг я ощутил тепло рук — словно Батя обнял мою голову, возникши сзади.

Я почувствовал, что теряю сознание.

Схватившись за перила, удержался на ногах.

Со дна памяти заполыхало: скорей-скорей… и всплыло навсегда сохраненное:

— Грузия, здравствуй!