ИНТЕЛРОС > №9, 2017 > Человек с горящей головнёй Елена САФРОНОВА
|
А.Кабанов. «На языке врага»Александр Кабанов. На языке врага. — Харьков: Фолио, 2017. — 282 с. — (Сафари)
Новая, одиннадцатая книга Александра Кабанова вышла в харьковском издательстве «Фолио». Это же издательство выпускало другие книги Кабанова: «Весь» в 2008 году, «Happy бездна to you» в 2011 году, «Волхвы в планетарии» в 2014 году. Как гласит аннотация, сегодняшний сборник составили стихи, написанные поэтом в 2014—2017 годах, а также избранные тексты из книги «Волхвы в планетарии». Название новинки на первый взгляд выглядит демаршем. Или политическим высказыванием. «На языке врага: стихи о войне и мире» — куда, казалось бы, яснее и страшнее?.. Тезисы о вражеской речи, о войне и противостоянии находят объяснение во втором же стихотворении в книге, включенном в блок с совсем уже газетным заголовком «Выход из котла» (Дебальцевского или адского, читателю предложено решить самостоятельно):
Снилось мне, что я умру, умер я и мне приснилось: кто-то плачет на ветру, чьё-то сердце притомилось. Кто-то спутал берега, как прогнившие мотузки: изучай язык врага — научись молчать по-русски. (…) Иловайская дуга, память с видом на руину: жил — на языке врага, умирал — за Украину.
Однако прежде чем открыть собственно стихи, внимательный читатель не сможет миновать эпиграф — а он стоит прямо под «Выходом из котла»: «Язык не виноват. Всегда виноваты люди». Аннотация называет эти слова ключевым смыслообразующим тезисом новой книги поэта. Эпиграф предупреждает: нельзя читать стихи Кабанова так же «прямо», как читают передовицу либо интернет-известия. Поэзию не воспринимают одномерно. Впрочем, как и язык. Он, действительно, не виноват, что одни и те же буквы используются для написания пропагандистских воззваний, сводок боевых действий, признаний в любви и стихов. Структура книги непроста: в ней два объемных раздела, включающих еще по одному циклу стихов. Итого четыре блока; всем им даны названия. Первый раздел «Выход из котла» содержит несколько десятков стихотворений «Из цикла "Русско-украинская война"». Второй, «Стихи разных лет», вмещает обширную подборку «Из цикла "Приборы бытия"». Иными словами, сборник условно поделен на «войну» и «мир». От души отлегло: мира количественно больше. Первая часть книги, осененная горячим, болевым названием и знаковым эпиграфом, рассказывает, как люди провинились перед языком (да и друг перед другом).
Вдоль насыпи — тепло и сухо, вдыхая воздух, как пластид, — ползёт отрезанное ухо, дырявой мочкою свистит. Ползёт сквозь шишел через мышел, видать — на исповедь, к врачу: нет, это — нас Луганск услышал, нет, это — нас Донецк почув.
Война предпочитает гречку, набор изделий макаронных: как сытые собаки в течку — слипаются глаза влюблённых. (…) хозяин дома — бывший плотник, Господь похож на чёрный ящик, а мир — подбитый беспилотник. Нас кто-то отловил и запер, прошла мечта, осталась мрія, и этот плотник нынче — снайпер, и с ним жена его — Мария.
…Там опять говорит и показывает Христос: о любви и мире, всеобщей любви и мире, как привел к терриконам заблудших овец и коз, как, вначале, враги — мочили его в сортире, а затем, глупцы — распяли в прямом эфире, и теперь, по скайпу, ты можешь задать вопрос.
Современные стихи Кабанова — горькие хроники существования человека, мир которого рухнул, жизнь дала трещину, а привычные идеалы, так называемые вечные ценности, девальвировались на глазах. Единст-венная «вечная ценность», если допустимо такое толкование, от которой человечество не отказывается, увы, никогда, — это война:
Мы — одни, и мы — запрещены, смазанные кровью и виною, все мы вышли — из одной войны, и уйдём с последнею войною.
Это — пост в фейсбуке, а это блокпост — на востоке, наши потери: пять забаненных, шесть «двухсотых»… (…) Да пребудут благословенны: её маечка от лакосты, скоростной вай-фай, ваши лайки и перепосты, ведь герои не умирают, не умирают герои, это — первый блокпост у стен осаждённой Трои.
В трагическом видЕнии Кабанова «блокпост на востоке» становится блокпостом Троянской войны. А ведь война — не единственное, чем люди уничтожают друг друга. Они придумали и голод («Хлеб наш насущный даждь нам днесь, / Господи, постоянно хочется есть, / хорошо, что прячешься, и поэтому невредим…»), и концлагеря (им посвящено стихотворение «№10101968», недлинное, трехчастное, концентрированная поэма), и прочие «апокалипсические забавы» (определение из стихотворения «Бэтмен Сагайдачный»). Трагическое мироощущение — не сиюми-нутное, навеянное «своеобразием текущего момента» впечатление поэта. Восемь лет назад были написаны строки:
От того и паршиво, что вокруг нажива, лишь в деревне — тишь да самогон в бокале, иногда меня окликают точильщик Шива и его жена — смертоносная Кали…
Стихотворение с участием Шивы и Кали — индуистских божеств, означающих разрушительное начало мира, — озаглавлено «Острое». «Острота» мира для Кабанова состоит в том, что он в любой момент может смениться бойней, а человек в нем обречен «если что и вынести, то вслепую /– эту речь несвязную, боль тупую». Повторюсь, так автор писал в благополучном, глядя из дня нынешнего, 2009 году. Но это не первый случай, когда стихотворец, рожденный в Херсоне, живущий в Киеве, считающийся, по утверждению «Википедии», «украинским русскоязычным поэтом», как говорится, накаркал. В интервью, данном весной 2016 года Кабановым 112-му украинскому телеканалу, поэт отвечает журналистке на вопрос, чем был для него предшествующий период: «Годы были — ожиданием катастроф. Как раз начал писаться в 2011—2012 гг. цикл стихов «Русско-украинская война» (!). На резонный вопрос телеведущей о предчувствии Кабанов формулирует: «Когда долго занимаешься чем-то, то это не пророчество, а ощущение беды, которая надвигается. Эту беду можно каким-то образом выговорить и замолить (вдруг все будет нормально?)…» Но удается ли поэту замолить беду? Не признается ли он в собственном бессилии, написав в отчаянии:
…я понимал, что люди — спасены, но кто тебе сказал, что их простили?
В процитированном интервью ведущая прощается с аудиторией словами: «Сегодня мы были с Сашей Кабановым, человеком, который пишет прекрасные стихи». Это самая справедливая и, пожалуй, единственно возможная характеристика нашего героя, абстрагированная от политики во имя искусства и данная в настоящем протяженном времени. Он не оставляет поэзии, несмотря ни на какие внешние бесчеловечные обстоятельства. Значит, не оставляет и попыток добиться для людей спасения и прощения. Потому, вероятно, цикл со «скандальным» названием поразительно разнороден по тематике. То он поворачивается к читателю реалиями неспокойной поры — Ангелой (Меркель, разумеется), Обамой, полковником АНБ, пограничниками-первопроходцами, запахом раскаленного металла в ночном воздухе, противогазом, бластером, блиндажом. А то — интонациями раздумчиво-удрученными, если не скорбными:
Степь горит, ночной огонь кудрявится, дождь, вслепую, зашивает рот, кто-то обязательно появится: Нобеля получит и умрёт. Вспыхнет над славянами и готтами древняя сверхновая звезда, жизнь полна любовью и пустотами, и бесплатной смертью навсегда. (…) Холодок мерцающего лезвия, степь горит, незнамо отчего, русский бог, как русская поэзия: вот он — есть, а вот и нет — его.
Если и воспринимать книгу «На языке врага» как демарш, то не одной воюющей стороны против другой, а музы, умоляющей пушки замолчать. В этом, по моему убеждению, и состоит гуманистический пафос выхода сегодня в украинском издательстве толстенной (почти 300 страниц!) книги Кабанова на русском — языке не врага, а Пушкина (он активно присутствует на страницах книги, порой в контексте саркастическом, но автор неизменно демонстрирует ему уважение). Сборник — не что иное, как многолистное заклинание. Во второй раздел книги, бесхитростно окрещенный «Стихи разных лет», включены, кажется, все тексты Кабанова, вошедшие в литературный оборот в «нулевые» и «десятые». Некоторые из них уже правомерно называть хрестоматийными. Например, знаменитое «Отъезжающим», относящееся к началу «нулевых», к той поре, когда Александр Кабанов считался «сетевым» поэтом. На одном из фестивалей сетевой поэзии в Подмосковье и состоялось наше знакомство с ним, и именно этот завораживающий речитатив начитывал мне автор на диктофон — приятно вспомнить!
Пусть охрипший трамвайчик на винт намотает судьбу, Путь бутылочный мальчик сыграет «про ящик» в трубу! Победили: ни зло, ни добро, ни любовь, ни стихи. Просто — время пришло, и Господь — отпускает грехи. Чтоб и далее плыть, на особенный свет вдалеке, В одиночестве стыть, но теперь налегке, налегке. Ускользая в зарю, до зарезу не зная о чём Я тебе говорю, для чего укрываю плащом?
В 2005 году — том же, когда я брала у Кабанова интервью со стихами — у него в Санкт-Петербурге вышла книга стихов «Крысолов» с послесловием Бахыта Кенжеева. Кенжеев уделил много внимания феномену «сетевого творчества», бывшему в те годы одним из жупелов для культурной среды: «Едва ли не самая горячая тема сегодняшних литературных дискуссий — сетевое творчество. …Профессиональное творчество, которое тоже появляется в Сети, тонет в море претенциозной и самодовольной чуши. Впрочем, эта чушь обильно печатается и на бумаге…» Но начав за упокой, Кенжеев закончил победительно за здравие: «Тем отраднее всякий редкий раз, когда убеждаешься, что поэзия не умирает, что появляются новые замечательные имена — немногочисленные, как и полагается в нашем неторопливом Божьем мире. Одно из первых мест в этом ряду, несомненно, занимает Александр Кабанов». И предложил чеканное объяснение уникальности кабановской поэтики: «Его стихи энергичны. Современны. Благодарно опираются на наследие классиков. Смиренны и в то же время задиристы. И — на удивление пронзительны». «Поэт идет от звука, покоряясь ему, доверяя стихии языка, и столкновение фонем рождает порой самые неожиданные смыслы и ассоциации. ...виртуозная звукопись Кабанова заставляет внимать ей с восхищением. Традиционная для лирика тема любви звучит у него чрезвычайно остро и тоже зачастую рискованно», — вторил КенжеевуАлександр Житинский в отзыве на «Крысолова». Может, и не было бы смысла вспоминать сейчас «дела давно минувших дней» — но все те оценки до сих пор актуальны. Выбранный Кабановым дискурс мало изменился, виртуозная звукопись осталась при нем: «Был четверг от слова "четвертовать"», «оказалось: Дзержинский — прав и Бжезинский — прав», «Хан Гирей любил снегирей, окружённый тройным эскортом, / хан Гирей — гиревым занимался спортом». Высший пилотаж — когда звукопись смыкается с опорой на классику:
Смотри, через плечо, на эти рельсы: как пальмовое масло пролилось, и Аннушку Каренину — карельцы ведут к путям, промасленным насквозь.
Энергичность сменилась страстностью. А современность и пронзительность кабановской лирики в доказательствах не нуждается. Не утратила своевременности еще одна оценка, данная Алексеем Ивантером в предисловии к большой публикации стихов Кабанова на сайте «Русский переплёт» ещё в 2003 году: «Александр Кабанов — поэт страстный и словосольный». Неологизм Ивантера относится, вероятно, к «соленым» словечкам в творчестве Кабанова. Они никуда не делись, а в стихах последних лет их, может быть, даже прибавилось, что объяснимо. Для Ивантера это — язык протеста, но с важной оговоркой: «…протест Кабанова — не гражданский и даже не личностный, а чисто-конкретно эстетический». И это справедливо: может ли муза, старающаяся заставить пушки себя услышать, прибегать к нежному лепету?.. Возможно, сохранение своего поэтического «я» — это следствие того, что в русскую поэзию Кабанов пришел взрослым человеком и состоявшимся автором, твердо знающим, что он хочет сказать — и как хочет сказать. А возможно, в выбранной поэтом конфронтации с пушками особое значение имеют аллюзии к классике, центоны и сознательное, резкое нарушение норм приличий — опять же, дабы заметили. Так он говорит почти тридцать лет, но слышат ли его?
Как запретные книги на площади нас сжигают к исходу дня, и приходят собаки и лошади, чтоб погреться возле огня. Нас листает костёр неистово, пепел носится вороньём, слово — это уже не истина, это слабое эхо её. (…) Нас сжигают, как бесполезные на сегодняшний день стихи, но бессильны крюки железные, не нащупавшие трухи. (…) Наши буковки в землю зяблую сеет ветер, но это он — расшатал, от безделья, яблоню, под которой дремал Ньютон. Ересь — это страницы чистые вкровьиздатовских тонких книг, сеет ветер — взойдет не истина, а всего лишь правда, на миг.
Не правда ли, звучит «на злобу дня»?.. А сказано в 1991 году. Ряд стихов в книге «На языке врага» автором датирован, другие намеренно оставлены вне хронологии. Но по стилистике, образности, поэтическим приемам, а тем паче по настроению читатель их датировать не сможет. Иронический взгляд на вещи, разумеется, маскирующий разрывающееся от горя сердце и готовые хлынуть слезы, присущ Кабанову издавна. Для поэта он — естественное состояние души, как ещё в 2007 году было сказано и повторено в новой книге:
Жил да был человек настоящий, если хочешь, о нем напиши: он бродил с головнею горящей, спотыкаясь в потёмках души. (…) Будет биться на счастье посуда, и на полке дремать Геродот, Даже родина будет, покуда — Человек с головнёю бредёт.
Человек с горящей головней — не таков ли извечный, незыблемый поэтический символ и месседж Александра Кабанова?.. Вернуться назад |