ИНТЕЛРОС > № 4, 2015 > Путь от старого маяка Елена САФРОНОВА
|
Наиль Ишмухаметов. В поисках Неба: Стихи. — Казань: Татар. кн. изд-во, 2014.
Наиль Ишмухаметов живет в Татарстане, работает в редакции молодеёжного литературно-художественного журнала «Идель». Литературная специализация Наиля широка: поэт, прозаик, переводчик татарской прозы и поэзии. Он автор многочисленных подборок стихов в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Москва», «Наш современник», «Юность», «Дети Ра», «Аврора», «Север», «Подъём», «Бельские просторы», «Байкал», «Литературная газета», «Литературная Алма-Ата», «Контрабанда», «День и ночь», «Казанский альманах», «Идель», «Казань», «Аргамак Татарстан», «Татарский мир», «Республика Татарстан». Наиль Ишмухаметов — лауреат и финалист нескольких престижных литературных премий, в том числе лонг-листер премии «Золотой Дельвиг» 2012 года. И вот в Казани вышла первая книга его стихов. Ранее я не раз встречала стихи Наиля в литературных журналах, и они производили впечатление качественных текстов, запоминающихся и оставляющих приятное «послевкусие». Поэтому сейчас, читая книгу «В поисках Неба», как указано в аннотации, «ретроспективу» творчества Наиля Ишмухаметова за десять лет, я была удивлена своей подсознательной реакцией на нее, которую не сразу удалось выразить словами. Потом осознала: меня преследовало чувство, что Наиль Ишмухаметов — поэт и гражданин эпохи «поэта и гражданина». Можно было бы назвать его «лириком советского образца». Недаром же одна из наград поэта за творческую деятельность такого по-хорошему ретроградного толка: он кавалер ордена Маяковского «Светить всегда!», которым награждают за верное служение художественному слову, за подвижническую деятельность на ниве отечественной литературы. Имя Маяковского прочно отождествляется с ярко выраженной гражданской позицией, «злободневными» политическими стихами, воспеванием общественной жизни. Такие стихи «заслоняют» его раннюю пронзительную лирику. Не то чтобы с Наилем Ишмухаметовым происходило то же самое, но одна параллель просматривается. Книга стихов Ишмухаметова построена так, как было принято компоновать поэтические сборники в издательствах во времена социализма — сначала «паровозик», гражданственные стихи о Родине, потом все прочие; сегодня эта практика из книгоиздания почти ушла, но поэту никто не может запретить ставить «лучшие стихи в лучшей последовательности». Вряд ли композиция книги случайна; но чем она продиктована, чистой хронологией — Наиль Ишмухаметов «дитя» советского времени» по дате рождения (1964), пережил перестройку, распад СССР, дикий капитализм 90-х и живет при нынешнем «back in USSR» — или более сложными психологическими мотивами, кто же ответит, кроме автора? Разве что рецензент, руководствующийся поэтическим «обликом» автора. Наиль Ишмухаметов открывает книгу диптихом с нейтральным названием «Маяк на высохшей реке». Он начинается тоже «нейтрально», с пейзажной зарисовки: Маяк одинокий, разбитый,
Метафорический ряд здесь продолжает линию «незрячести»: «глаукома», «тьма незнакомая», «тропинка в бездорожье», играющая роль нити Ариадны:
По ней увести мне хотелось
К обрыву последних желаний,
Собственно говоря, здесь, вопреки «декларируемой» в стихах незрячести, читатель прозревает: автор прямым текстом обозначил свою причастность прошлому — читай двадцатому — веку, окрестив его «родным» столетием и для себя, и для маяка, который в ушедшую эпоху не был беспламенным и разбитым, а горел на берегу бурной реки. Тут своевременно вспомнится и девиз «светить всегда, светить везде!» И позиция поэта покажется очевидной — сейчас, мол, пойдет сопоставление «тогда» и «теперь»... Обманчивое ощущение.
Бурьяном заросшие нивы,
Из полной, казалось бы, прострации, из упадка выйти то ли на гордость, то ли на иронию (обе одинаково убедительны!) — это надо уметь. Наиль Ишмухаметов сумел и то, и другое, и к тому же не покинул магистральной темы Родины. А что Родина у него не такая оптимистичная, как у Маяковского, так, во-первых, с тех пор много воды утекло по руслам высохших рек, а пейзаж сильно оскудел, а во-вторых, у агитатора — горлана- главаря тоже не все было однозначно… Нынешнее обличье Родины — это слово часто ставится Наилем Ишмухаметовым в начале строки, с априорной заглавной буквы — поэт не приукрашивает:
Родина — это не там, где уютно,
Чем на рассохшихся хлипких скамейках
Однако он не отклоняется от раскрытия темы Родины, ключевой для русской словесности и выражающейся в знаменитых строках Цветаевой: «Но если по дороге куст встаёт… Особенно — рябина…»:
Да, здесь не пальмы — репей и ковыль, но
Как, оказавшись по собственной воле
За этой стихотворной присягой на верность Родине следует — опять-таки в традиции! — ее обличение, мучительное самому говорящему, что подчеркивают отрывистые предложения, обилие многоточий и яркие эпитеты:
За лесистым бугром, за облезлым плетнём,
На ажурных подвязках её фонарей —
Для неё для одной ловим жемчуг со дна,
Антонимы бога и беса в поэзии так часто встречаются, что порой становятся подвидом пошлости — однако Наиля Ишмухаметова от этой опасности отводят характеристики данных персонажей-сил. Так же как центон, зачинающий другое стихотворение из этого же «гражданственного» блока, основан на строке, пардон, затасканной до потери своего первоначального трагизма:
мы живём, на запястьях не чуя оков.
Но логика Наиля Ишмухаметова обратная, нежели у Мандельштама:
путь натужно живём,
И в этой кажущейся тяжеловесной покорности судьбе залог поэтичного выхода из близкой ловушки банальности либо повтора. Чтобы больше не возвращаться к теме центонов в творчестве Наиля Ишмухаметова, отмечу, что они используются редко, но метко. В них отражается Серебряный век: «Бессонница. О.М. Другие паруса», «Ночь. Улица. Фонарь и всё такое…» (это название, а не строка стихотворения), и даже «Плоскорезы альбатросов пашут толщу лазурита…», хотя здесь «родство» с «Жадны ржавые жирафы. Лижут жесткое желе» — скорее ассоциативное, чем центонное. Но и классика Золотого века не забыта: «Пока печаль моя светла, / покуда боль переносима», «Лесов таинственная синь», «В багрец и золото — предсмертные одежды — / Леса оденутся,усталость маскируя», «Дым отечества, где же ты, сладкий кальян?» Впрочем, в любви к звучным центонам наш герой не оригинален — но что делать, если «первоисточники» такие запоминающиеся и манкие, а их умелое использование прибавляет «плюсов» мастерству поэта? Наиль Ишмухаметов центонами не злоупотребляет, но явно знает, когда, где и зачем их применить.
В этом ряду лишь одно стихотворение кажется мне лубочным:
Загляну в глаза Казани на заре,
Поутру в глаза Казани загляну,
Впрочем, возможно, это просто искренность, не совладавшая с эмоциями. Как и совершенно бесхитростные стихи о тысячу раз, казалось бы, сказанном:
Родина — это не там,
Родина — здесь, за окном…
Стихи, так или иначе трактующие тему Родины, в книге «В поисках Неба» не поддаются исчислению и цитированию, ибо она — тема и Родина — буквально разлита по всем текстам, даже тем, которые формально обращены к другим предметам и переживаниям. Круг их не так и широк. Это любовь во всех ипостасях — драматичной, сладостной, семейной, ироничной: Когда жена обнажена,
Отложь усталый карандаш,
Дождись, тестируя кровать,
Поэзия, также порой не без иронии:
Точка, точка, запятая,
Час, два, три, четыре, пять,
Вера:
Беги, покуда Бог тебя хранит,
Взросление/старение человека:
на белом свете тишина, читай, беда —
В детстве ты мечтаешь стать кадетом,
Неизбежность смерти и желание впитать всю полноту жизни:
Всей землицы — пядь под белый камень,
Это будет… да, обидно,
Ты, подвздошным сплетением скованный,
Это вечные темы. Сказать о тривиальном по-своему — один из критериев профессионализма. Наиль Ишмухаметов им обладает: как видно уже по приведённым примерам, он не оперирует чужими, готовыми мысле- и словоформами. Ему с избытком хватает собственных. Концепция книги «В поисках Неба» выстроена между образом забытого, не светящего, ибо некуда, маяка — символа безнадёжного поиска — и цепочкой образов:
Почувствовать Небо. Наполнить ладоней
Небо найдено, поиск завершен, а Родина, о которой мы так много говорили, совершенно очевидно находится в Небе. Пусть отождествление само по себе не новое, а берущее начало со средневековых богословов, но пришел к нему поэт не торными тропами, а стежками, затерянными во тьме, пустоте, бесцельности, безмыслии, суете и так далее. И никого, кроме старого маяка, не попросил указать путь. Возвращаясь к образу «поэта и гражданина» и архаичности — в самом лучшем понимании слова — книги: вероятно, это потому, что Ишмухаметов — поэт неравнодушный! Он выбирает самые элементарные (они же насущные) темы и раскрывает их с высокой, порой захлестывающей эмоциональностью — недаром одним из сквозных образов в книге служит боль, то абстрактная, а то «персонифицированная», скажем, в больное сердце. На фоне современной поэзии, часто «отрекающейся» от прямого высказывания, незавуалированных чувств и сюжетности во имя игр уж не со словом, а с буквой, и демонстрации возможностей языка, а не поэтического слога, Наиль Ишмухаметов практически раритет, ценная археологическая находка.
Вернуться назад |