Война
Здесь, в бойницах, дежурит голодная стража,
В блиндажах и в землянках живет.
Прямо в партию, без кандидатского стажа,
Принят весь недоукомплектованный взвод.
Потому что накат ненадежен солдатский
На аппендиксе самом почти.
Потому что под пулями стаж кандидатский
Невозможно пройти.
Нас, которые в нескольких метрах от немцев
жевали ремни по окопам,
(Позавидуйте нашей судьбе!)
Нас по списку собрали и приняли скопом
Прямо, без кандидатского стажа,
в блокадную ВКП(б).
По замешенной и по заснеженной прорве болот
Изначально
моя магистраль
триумфально идет.
Упирается в 46-й, где почти наповал
В резолюцию
по беспощадному постановленью попал.
Ну, а в 48-м
двое в штатском
подходят ко мне
Со спины,
чтобы, бросив,
размазать меня по стене.
Сталин с Тито
поссорился в этом году,
И о них на Сущевке
какую-то там ерунду
Я сказал (не подумавши) глупо, открыто:
Мол, не верю в их ссору,
мол, маршал прославленный Тито
Резидентом вождя
на Балканах
торчать обречен, —
В чем и был уличен.
Я и сам, захлебнувшийся кровью недавней войны,
Мало чем отличался от тех,
кто бросал меня в угол стены.
На исходе безумного, послевоенного дня
Бог простит и моих палачей, и меня.
Стыд и срам
в позапрошлом оставил году,
И по-прежнему по магистрали иду
Прямо в 49-й,
где кровь споловинив мою,
Стопроцентные однополчане
подводят меня под статью.
Заклеймило мой лоб и на нем,
как огнем,
негасимо горит
Достославная кличка —
безродный,
беспаспортный
космополит, —
То, что было для Шиллера
словом, звучащим священно и гордо,
А для слуха иных, как жидовская морда...
И все дальше иду магистральной дорогой, —
Предо мной, наконец, Пятьдесят
Третий год,
гнев и благоволение Бога,
Окаймленные черным знамена висят.
Вы и слыхом не слышали, видом не видели,
Кто такие, в натуре, врачи-отравители.
Я сказал закадычным друзьям
(Может быть, получилось некстати):
За икону Рублева отдам
Передвижников всех без изъятья.
Я преступную тайну свою
Разболтал: за икону Рублева,
За одну,
передвижников всех отдаю.
Впрочем, кара была не сурова.
“За высказыванья о религии, не
Совместимые...”. Дальше стояло
Всевозможных укоров немало
И прямых обвинений, представленных мне, —
Что назвал я икону Рублева любимой, —
И не мыслю духовной энергии без
Этой “пристани тихой”, что несовместимо
С членством в КПСС,
И что не отрицаю Иного
Бытия, как основу всего.
Так, пред самой кончиной вождя моего,
Кандидатом я сделался снова,
Кандидатом я стал, по причине того,
Что из членов,
парткомом
(в составе знакомом),
Был (при двух воздержавшихся) переведен
В кандидаты (тянуло погромом).
(Так и перевели. Не подумали даже,
Что в синявинской жиже болот
Принят в партию без кандидатского стажа
Недоукомплектованный взвод).
Правда, если бы вождь не почил
в Авраамовом лоне,
Взвод прошел бы доукомплектовку на зоне.
Там, из-за поворота...
Надо мной разразилась беда —
И услышал я голос ликующий,
Неотложной расправы и мести взыскующий, —
Разной видел и всякой тебя, но такую еще
Никогда не видал.
Никогда.
Я услышал
твой голос, Толпа,
твоему ликованью внимая,
Понимая и не понимая.
Ты мне жить воспрещала, —
Но этого мало, —
Ты бы жить не смогла, если б выжил
Тот, кто заполночь из дому вышел
На проезжую часть —
Под колеса упасть —
И пожизненной сделаться мукой
Дней остатних моих, —
Как ее ни баюкай,
Не уснет ни на миг.
Там, из-за поворота,
Слабый промельк и гул,
Словно кто-то кого-то
Осторожно толкнул.
Предпоследнее полумгновенье, —
Тень откуда-то справа из тени, —
И сознанье мое за рулем
Помутилось в пространстве пустом,
Первый и предпоследний
Ужас небытия.
Стала слухом и сделалась сплетней
Неизбывная мука моя.
* * *
Его на острове метели
Васильевском не замели,
Его не то чтобы отпели,
Но и бегом не волокли.
И все-таки он стал пророком,
Хоть умер вдалеке-далеком
От грешной родины святой,
От желтой лестницы от той...
.................................................
О чем подумал умирая, —
О том ли, что весна сырая
Невыносимо тяжела,
Концы с концами не свела,
Что камень, что отверг строитель,
Ваятель бодрый и воитель,
Положен во главу угла.
И над родной страной огромной,
Бездомной родиной больной
Восстал его анапест темный
Почти некрасовской волной.
Спешу дописать
Вы навсегда останетесь без крова,
Останусь я без языка, без Слова,
Без правды жизни, правды языка,
Которая настолько высока,
Что выше правды жизни. И пока
Я жив, на этом языке, ночами
Я вижу сны. И виноват пред вами,
За то, что слово и на этот раз
Меня, родные, отвлекло от вас,
В том виноват, что, зная об уроке,
Который миру должен преподать
Святой и грешный, добрый и жестокий
Край, где закон попрала благодать,
Виновен в том, что знал о том заране,
И вот за это знанье, в наказанье
Мне предстоит бездомность ваша, быт,
Навечно превращенный в пепелище,
И бесприютность вашей жизни нищей,
И ваша немота, смущенье, стыд,
И раны ваших бед неисчислимых,
И звонкие пощечины обид
В манхэттенах и в иерусалимах.
* * *
Когда сошли утопии с орбиты
И обнажилось мировое зло,
Не из народа, из низов элиты
Коричневое что-то поползло.
Однако, без утопий невозможен
Миропорядок, и опять они
Вернутся на орбиту, как бы ложен
Их смысл высокий не был искони.
Подборку подготовила Зоя МЕЖИРОВА