ИНТЕЛРОС > э№35, 2021 > Стихи Дмитрий Близнюк
|
Дмитрий Близнюк не раз публиковался в нашем журнале. Он преданный сторонник свободного стиха. Умело сопрягает повествовательную стихотворную речь с яркими образами и впечатляющими метафорами, метафорическими строчками. Поэт побуждает читателя увидеть за простыми и привычными событиями жизни иную картину, сближая почти прозаический рассказ в преломлении своего внимательного взгляда. Он будто вяжет слова и строки, давая свободу своему и читательскому воображению. А истории из жизни его лирических героев, словно в волшебном окуляре, приближены к нашему сочувствию и соучастию. Д. Ч.
* * *
нет, он не умер. не выписался. не спился. просто уехал в потустороннюю Канаду, устроился лесником в Огарко. это неуёмное дикое желание забыться, измениться, сбежать и снова найти себя. одни мускулы и медленная ярость. и хвойные леса. тёмно-зелёные иглистые драконы стоят стоймя со сросшимися – перепонки воздуха – треугольными крыльями. не пройти, не прорваться. а по краю развязной от грязи дороги бродят лоси – чуткие существа цвета грецкого ореха. губастые, глазастые – брезгливо, сердито смотрят на него и идут дальше – живые пятна роршаха-леса. а за спиной – ниже, вдоль клинка рассечённой реки – разматывается присосками утыканная пнями вырубка – его прожитая жизнь. всё, что осталось от четвертованных дней, распиленных поперёк времени. свежее белое горло стволов.
а цепная пила, ручная пиранья, поёт: эй, подтяни меня, напои из маслёнки. тяжёлый физический труд выгоняет всю трусость и накипь невыработанного таланта вместе с потом. он чувствует себя Львом Толстым, только без написанной войны и мира. ночью, сломанный бессонницей, как спичка, он выходит в лунное поле...
смолистый аромат. его можно вымять из воздуха, как пыльцу пчелиного воска. и куртка цвета хаки покрылась смолой – сваленные сосны шепчут шелкопрядами ветвей: ты такой же, как мы, тебе некуда больше расти. тебе не спрятаться за бородой. вселенная найдёт тебя и здесь и спросит – почему не рос? взыщет за каждый бездарно прожитый день и час. годы-единороги, которые ты застрелил ради драгоценной кости, прихоти. она выдавит тебя, как гюрзу, из грозы – дёргающаяся белая палка-молния, точно канат в школьном спортзале – давай полезай. и ты пьёшь кофе из термоса и слушаешь, как чёрный дрозд в ветвях продирает горло, поёт, резко елозит наканифоленным смычком по синему пенопласту воздуха. как же здесь хорошо… и нечто – ребёнок-ленивец внутри – упирается маленькими ступнями в потолок, как письмо в бутылке – в горлышко. но не выдавить эту пробку, эту хвойную тишину. дальше некуда расти – ты в море застывшего бетона. а корабль сгнил... неужели это так?
У ВХОДА В ЖЕНСКУЮ ДУШЕВУЮ
тощая костлявая красавица с чуть рыбьим лицом – намёк на прабабушку-русалку, прозрачные голубые глаза. тот случай, когда красота на грани провала, обаятельного уродства, и в этом вся прелесть женщины – дикий виноградник на краю пропасти, корни, пробив грунт, торчат в воздухе, как ястребиные лапы, и хочется сорвать эти ягоды между небом и обрывом. призрак синей лисицы. ягоды, прозрачные от солнца. и её прохладные глаза, как плитка в бассейне у входа в женскую душевую. смотришь ей в глаза – приложил раскалённый утюг к зеркалу. вот этот звук. вот она, сила странной красоты. кристаллы лопаются, как капилляры. и ты выделяешь наглость, адреналин, гормон глупости. идёшь вперёд. ломишься, как полено в костёр Жанны д'Арк, а потом наступает она – горизонтальная пропасть женщины – мягкая и болючая. и поцелуи – как хрящи русалочьих пальцев, которые обсасываешь в китайском ресторане – босиком сидишь на корточках у самой кромки цунами, остановившегося, как локомотив.
это любовь, детка. это любовь без любви. это жуки судьбы проползли сотни метров по трассе под бешеным ливнем. и нашли друг друга.
ГОРЯТ ЛОКОНЫ
девочка со взглядом волчицы. полиэтиленовые сумки в ногах. замерла, синеглазый взрыв детства, возле семейной общаги. толкает взглядом, как палкой: дядя, проходи. взгляд злой и неземной. обиженное создание, созвездие – забыли назвать, позвать на вечеринку знаков зодиака. цунами в колбе – её глаза. уперлась метровыми толщами синих вод в прочные стёклышки. но мир не пускает.
обидные прозвища. практически нищета. тараканы кусают спящих принцесс за ресницы. мир ей только снится, проносится восьмипалубным крейсером-кошмаром. а она – крошка, колючая крошка с уст иванушки-дурачка. и что же счастье? заглушка для сознания. так осу закрывают в пустой бутылочке пепси. счастье... танец пьяного на корабле вот-вот выпадет за борт. ничего не вспомнит к утру. и нет у неё крутого/приличного мобильника, чтобы уйти в зазеркалье для дылд, ко всем этим эльфам, барбям, гаррипотерам и котам. детям и взрослым, посаженным на мягкий ошейник цифры.
она же – полынь, усыпанная клещами. торчит в ситце и сланцах у всех на виду. сторожит сумки матери. небо мутное и широкое, как скатерть, в жирных пятнах облаков, и вокруг разбросаны миллиарды мелких камней-людей. и каждый впивается в спину и лицо острой отвернутостью. замарашка. голытьба. девочка-цунами, однажды ты вырастешь из прекрасного утёнка в гадкого лебедя, психанешь и сметёшь к чертям весь этот модный надменный мир. маленький отверженный дьявол сидит в надувной лодке и машет веслами. горят локоны. и я прячу глаза. обжигаюсь о ярость. я камень, я камень… не хороший, не плохой – один из миллиардов чужих миров. повёрнут спиной, свёрнут, как рубероид. крестьянин с маской тигра на затылке.
Вернуться назад |