ИНТЕЛРОС > №3-4, 2018 > ГДЕ СЛОВА НЕ СДАЮТСЯ Любовь Колесник
|
* * * И.П.
Завод – не в смысле предприятие, а натяжение пружин. Одно недолгое объятие – и разойдемся, побежим, похмельные; не будет тропиков, размытый город лег в тенях, а ты не думай, сколько пропито в моментах, людях, трудоднях, и, затыкая губы горлышком незрячим донцем к небесам, запей горючей хиной горюшко – то, из которого ты сам: работа, сон, мероприятия, башка, конечности, живот, завод – не в смысле предприятие, а в смысле – кончился завод.
* * * Теплый Стан не такой уж и теплый. Между микрорайонных хором незнакомые жулятся тетки, страусиным кивают пером. И откуда они его взяли, из каких переходов метро? Где бродили с бухими друзьями, голося в жестяное ведро гулких сводов и давящих арок нитяных, лубяных, ледяных. Заплутавший поэт-перестарок наблюдает хохочущих их: ночь, фонарь, и зияет аптека белоснежным витриновым ртом. Он не видит меж них человека и пузырь выпивает винтом.
* * * Подъем, фанфурик по привычке – не муж, не сын и не отец себя пихает в электрички людьми набитый огурец.
Товарищ зимним дачным кошкам и божьим людям душегрей, всех угощает понемножку, как теплостанскихколдырей.
Пространно говорит о разном, и в голос доливает гром: – Литинститут окончил с красным в году две тысячи втором!
Бомжи ему не верят матом. – Хотите, новый расскажу? Я улыбаюсь виновато и молча мимо прохожу.
* * * На улице Тамары Ильиной измучены ремонтом теплосети. Мы на краю земли. Постой со мной, поговори о вечности и смерти. Коричневые трубные тела чугунные лежат в осклизлых ямах. Ты был другим. И я с тобой была, и холод был несильным и неявным на улице Тамары Ильиной, которая – лишь имя на табличке. Усталый слесарь месит ржавый гной и мрачно матерится по привычке, роняя ключ. Мы вместе, но с трудом. Тверь мерзнет. Выдыхаю на ладони. Вода в траншее отражает дом минвату облаков на небосклоне, тень трактора и нас двоих. С утра мужик, увязший в самогонной топи, коснется батарейного ребра и хмыкнет: – Ишь ты, наконец-то. Топят.
* * * Продолжайте движение прямо через двести и через пятьсот. Маму моет сияющий Рама – чисто вымоет, но не спасет. Маргариновый мой, говоримый! Я других земляничных полей, где летят над людьми херувимы гореглазых монголов смуглей. Где слова не сдаются без боя и, покуда никто не умрет, глядя в белое и голубое, продолжайте движенье вперед – вслед за мной, кто горяч и подкован и взрывает поля и леса, где несет сатана Михалкова в багровеющие небеса. Вернуться назад |