ИНТЕЛРОС > №2, 2019 > Город, цирк под звездным шапитоГород, цирк под звездным шапито05 мая 2019 |
Писатель Тома Б. Реверди почти всегда выбирал местом действия своих романов городское пространство. Одержимый «невыносимым присутствием отсутствия» в наших обесчеловеченных городах, он рисует в своем воображении пробуждение мелких противостояний. Тома Б. Реверди «Вот города!». Так говорил Рембо. С этой известной фразы начинается одно из его «Озарений», где поэт описывает не город, а шапито цирка, с его реквизитом и жителями-акробатами, залами, номерами, ходами и многочисленными шумами, которые его населяют, хаотическими, не видящими друг друга, но тем не менее отлаженными как часы. К 1872 году, три года спустя после посмертной публикации сборника «Парижский сплин» Бодлера, город превратился в образ. Из него можно было сделать метафору, и эта метафора передавала не то, чем город являлся, а скорее то, что с ним связывают. Не производство, не торговлю, но, уже тогда, разъезды, анонимность, профессии, которые исчезают, и бедность, которая вдруг начинает проглядывать сквозь трещины внешнего богатства. Начиная с острова Томаса Мора, бóльшая часть утопий разворачивается в городе. И все антиутопии. Город – это вымысел. Это спектакль. Это цирк. ПеремещениеЯ почти всегда делал город местом действия своих повествований. Я бы даже сказал, что я их в город переместил. Города позволяют быть везде, у себя дома и за границей одновременно, и это перемещение – основа основ. Это шаг в сторону, косой взгляд, это лаз в действительность, сдвиг, который внезапно создает пространство для вымысла. Так, частично перенося, начиная с моего второго романа, интригу в Бруклин, напротив Манхэттена, я подчинялся этой необходимости отдалить от себя свой сюжет. Я отдалял его вдвойне: сначала в Нью-Йорк, который я хорошо знал, ибо часто бывал, хотя и не жил там; а затем в Бруклин, совсем не похожий на тот Нью-Йорк, который мы представляем себе во Франции. Это смещение центра стало для меня ключевым, оно постепенно привело меня в сторону романа; до этого, мое раннее повествование было очень автобиографичным. Однако это смещение центра имело неожиданные результаты: оно навязало мне пространство. Так как я намеренно отдалялся от более знакомых мне территорий, мне вдруг потребовалось удвоить сбор материалов, проверку деталей, осязание реальности, образов. В сердце вымысла, в сердце его создания, я обнаруживал сложное переплетение реальности и слов: мне необходимо было перемещение, которое дарил мне иностранный город, но как только история была развернута в контексте, мне нужна была реальность, чтобы ее напитать. Не голая реальность, иначе я бы остался у себя в Париже, а реальность опосредованная, через образы, символы, фрагменты, слова. На основе воспоминаний, а также свидетельств, фотографий, рассказов, романов и фильмов, карт, я должен был воссоздать пространство, сделать его «реальным», вернуть этому городу его цирковую жизнь. Слепо не видя друг другаЯ глубоко восхищаюсь писателями, которые строят свой художественный мир на больших природных пространствах, как, например, Кормак Маккарти, но, что до меня, так у меня были свои причины предпочесть им городское пространство и перенести в него действие своих романов. Дело в том, что в моем понимании современная литература должна отражать наши слепые маршруты и нашу анонимность. В доме, где я сейчас живу в Париже, люди приветствуют друг друга, опуская голову, когда пересекаются в лифте. В метро, в большинстве случаев, они с трудом осмеливаются посмотреть друг другу в глаза. В городе редко случается проехать по своему маршруту так, чтобы нам не встретился как минимум один внушающий тревогу, разговаривающий сам с собой человек, один или два нищих, какой-нибудь очевидный социопат, а то и душевнобольной, а на некоторых станциях – наркоман в конце платформы, курящий крэк. Иногда – кто-нибудь, кого мы уже видели. Кто-то, с кем мы, возможно, пересекались в своем районе или в метро в одно и то же время. Тем не менее, мы никогда не узнаем, как его зовут, чем он занимается по жизни или почему в этот день у него такой счастливый вид. Откуда он, этот нищий, что громко говорит и подбирает слова с этим своим легким иностранным акцентом, как он тут оказался? А эти молодые люди, которые выглядят ряжеными, быть может, идут на вечеринку? Или на концерт? Где они учатся? Кем мечтают стать, и станут ли? Все это современные фикции. Мы – анонимный народ, который двигается вперед по своим мелким жизням, слепо не видя друг друга. Наше существование, организованное согласно расписанию пригородных поездов, еще немного, в глубине наших сердец, сопротивляется городу-машине, но нужно признать, что простая встреча стала чудом. Сегодня невозможно больше описывать жизни Жюльена Сореля, Фредерика Моро или Милого друга (1). К тому же, произошли теракты. Возможно, это из-за них. 11 сентября (2). С тех пор все имена выгравированы в граните, чтобы дать анонимам имя. Герои сегодняшнего дня – анонимы. Хрупкое, как человеческая памятьЯ вернулся в Нью-Йорк в 2008 году, чтобы написать роман L’envers du monde («Изнанка мира»). Действие происходит на месте взрыва, в «Граунд-Зиро», в 2003 году. Совершено убийство на почве расизма – по крайней мере, так предполагается. Мы наблюдаем за персонажами, которые курсируют по этой истории, словно вокруг пустого центра, вокруг непостижимого отсутствия, и все время в воздухе, конечно же, витает тень башен-близнецов. Город раскрывает здесь еще одну из своих граней, которую можно было бы назвать его геологией: город состоит из слоев. Пользуясь ими, он их забывает, но места хранят их следы. Город вписывает Историю в нашу повседневность. 2003 год был моментом, когда США переходили от карательной войны в Афганистане к предупредительной войне в Ираке. В этом же году был одобрен великолепный проект Даниэля Либескинда. Воронка «Граунд-Зиро», историческое и символичное место, где башни Всемирного торгового центра словно втянулись вглубь земли, выворачиваясь наизнанку, это наполненное смыслами место становилось странным и промежуточным: оно уже не было эспланадой Башен-близнецов, но еще не стало местом расположения Башни свободы. Место хрупкой памяти – такой же хрупкой, как память человеческая. Мне показалось, что сегодня это дело искусства – зафиксировать в пространстве место такого рода, которое является также отрезком времени. Творение Либескинда, восхищающее своим гением, говорит о том же на свой манер, прорывая на месте исчезнувших башен эти колодцы бесконечных теней, которые запечатлевают в пространстве пустующее место башен. Потому что именно это и есть траур, как и воспоминание, как руины, и проклятый материал писателя, да и вообще любого творца, это именно оно: невыносимое присутствие отсутствия. Я принялся его преследовать. В Японии, уже после Фукусимы (3), где я жил во время написания романа Les évaporés («Испарившиеся»), в котором дорога одного по собственной воле пропавшего без вести пересекается с дорогой окаянных, потерявших свой дом после катастрофы. Я преследовал его в Детройте, штат Мичиган, где вcя метрополия скатывалась в банкротство, с двумя третями жителей, унесенными, утащенными экономическими кризисами и финансовым кризисом 2008 года. Детройт – город-машина, город «Форда» и «Дженерал Моторс», Метрополис (4) американской мечты, который пожирал своих детей. Детройт, что задыхался без жителей, – первый город такого размера, познавший это; «как канарейка в угольной шахте», предупреждали те, кто осуждал безответственность банков и деловых кругов. Детройт, чьи руины, словно из другой далекой цивилизации, заводы, супермаркеты, школы и театры, захваченные растительностью, походили на нечто вроде трагической Планеты обезьян (5). Тревожный и пророческий сон о планете, избавившейся от нас. Я не ездил в Детройт во время написания романа. Было бесчисленное количество фотографий, рассказов журналистов «Детройтской свободной печати» (Detroit Free Press), таких как Чарли ЛеДафф и других. Найти информацию, быть в курсе происходящего, увидеть события в контексте не составляло труда. Наоборот, информация о Детройте переливалась через край. Сложность была в том, как от нее освободиться. Устоять перед звуками волшебной флейтыОдна из моих идей заключалась в проведении аналогии между этим автомобильным кризисом и средневековой немецкой легендой о гамельнском крысолове: одна деревня, страдающая от нашествия крыс, обратилась за помощью к музыканту с волшебной флейтой, который увел крыс далеко от деревни и утопил их в реке. Но, когда он вернулся, ему отказались платить: денег для этого не было. Безжалостный флейтист-волшебник околдовал тогда всех деревенских детей, увел их за собой – и так же утопил в реке. В начале XX века флейтист индустриального капитализма притянул в Детройт всех бедных рабочих аграрного юга США, в частности черных, заманив их обещанием светлого будущего. В то время флейтист продавал дома и машины в кредит. А когда люди не захотели платить дань, когда они взбунтовались во время массовых беспорядков 1967 года, флейтист обиделся. Он уехал вместе с работой в Китай, а в Детройте люди потихоньку скатились в нищету. Несмотря на свою жестокость, эта легенда обращалась к детскому воображению. Так что одна из сюжетных линий романа повествует о группе детей, которые, воспользовавшись нарушениями в работе транспорта и беспорядками в школах, устраивают себе приключение, убежав на пустырь, в заброшенную школу. В этом было что-то от «Острова сокровищ». Но у меня была проблема с действительностью. Моя история должна была произойти между двумя крахами: банка Lehman’s Brothers, 15 сентября 2008 года, и «Дженерал Моторс» (6), 1 июня 2009 года. Это объективные исторические факты. Однако дети не могли протянуть так долго. Мое повествование о них начинается накануне Дня всех Святых, во время Ночи Дьявола (7): они жгут заброшенный дом. Через несколько дней они сбегают. Это начало ноября. В итоге я решил, что они смогут дотянуть до Рождества. Это максимум, иначе история не будет правдоподобной. Но из-за этого мне приходится искажать всю действительность. «Дженерал Моторс» в романе уже не «Дженерал Моторс», а «Предприятие». Хронология перевернута. Все описываемые мной события укладываются в два месяца. И вдруг все проясняется. Логика фикции перехватывает инициативу у реальности. Раз моя история об антиутопии, крахе и городских джунглях продолжается до Рождества, значит, я вхожу в зиму. Зимой в Детройте холодно. И вдруг этот город, который я тысячу раз видел на картинках, становится чуть больше, чем просто декорацией. Он естественным образом оживает. Я мысленно наблюдаю за тем, как снег падает на траву, скрадывает шум шагов. Я вижу, как ветер врывается в пустые окна бесхозных зданий, как он свистит, крутясь по заброшенным домам. Я могу ощутить, как холод с привкусом металла просачивается во влажную одежду, которую уже ничто не может согреть. Я вижу, как гаснут огни уличных фонарей, на смену которым приходит таинственное мерцание снега под серебристой луной. И этот фантасмагорический, вымышленный Детройт не более реален, чем настоящий: в настоящем Детройте в это время люди умирали каждый день. Но теперь его можно представить публике, показать. В городе-машине вновь можно воображать человеческие судьбы. Мелкие противостояния. Раз история длится до Рождества, значит, это сказка, которая не обязательно должна быть жестокой. Быть может, детям удастся спастись. А город снова сможет стать цирком, где вершатся судьбы анонимных акробатов, скользящих с трапеции на трапецию без страховки, соприкасаясь, но не видя друг друга, на лету хватаясь друг за друга в надежде на отдых, на встречу, как чудо человеческого масштаба, под звездным шапито. Упомянутые в тексте имена
Сноски: (1) Имена главных героев французских романов: Жюльен Сорель, «Красное и черное» (1830) Стендаля; Фредерик Моро, «Воспитание чувств» (1869) Густава Флобера; Милый друг, прозвище главного героя одноименного романа (1885) Ги де Мопассана. (2) Имеются в виду теракты 11 сентября 2001 года, мишенью которых стали символические здания США. (3) Имеется в виду ядерная катастрофа на «Фукусиме» (Япония) в марте 2011 года. (4) «Метрополис» – научно-фантастический фильм, снятый в 1927 году австрийско-немецким режиссером Фрицем Лангом, получившим американское гражданство. Этот фильм, представляющий антиутопическое видение города XXI века, был внесен в реестр Память мира ЮНЕСКО. (5) «Планета обезьян» – научно-фантастический роман (1963) французского писателя Пьера Буля, который лег в основу вышедшего в 2001 году одноименного фильма американского режиссера Тима Бертона, а также серии фильмов, созданных американской компанией «XX век Фокс». (6) Lehman’s Brothers – международный инвестиционный банк, обанкротившийся после 158 лет существования. «Дженерал Моторс» – американская автомобильная корпорация, которая была поставлена под защиту американского закона о банкротстве после краха 1 июня 2009 года. (7) Ночь Дьявола – ночь 30 октября, предшествует празднику Хэллоуина. Вернуться назад |