Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Курьер ЮНЕСКО » №2, 2019

Город, цирк под звездным шапито

 

cou_02_19_reverdy_01_web.jpg

Эфемерный мир ярмарочных городков. «Без названия No 9» из серии «Праздничный день» (фрагмент). Автор: французский фотохудожник Сириль Вайнер.

Писатель Тома Б. Реверди почти всегда выбирал местом действия своих романов городское пространство. Одержимый «невыносимым присутствием отсутствия» в наших обесчеловеченных городах, он рисует в своем воображении пробуждение мелких противостояний.

Тома Б. Реверди

«Вот города!». Так говорил Рембо. С этой известной фразы начинается одно из его «Озарений», где поэт описывает не город, а шапито цирка, с его реквизитом и жителями-акробатами, залами, номерами, ходами и многочисленными шумами, которые его населяют, хаотическими, не видящими друг друга, но тем не менее отлаженными как часы. К 1872 году, три года спустя после посмертной публикации сборника «Парижский сплин» Бодлера, город превратился в образ. Из него можно было сделать метафору, и эта метафора передавала не то, чем город являлся, а скорее то, что с ним связывают. Не производство, не торговлю, но, уже тогда, разъезды, анонимность, профессии, которые исчезают, и бедность, которая вдруг начинает проглядывать сквозь трещины внешнего богатства. Начиная с острова Томаса Мора, бóльшая часть утопий разворачивается в городе. И все антиутопии. Город – это вымысел. Это спектакль. Это цирк.

Перемещение

Я почти всегда делал город местом действия своих повествований. Я бы даже сказал, что я их в город переместил. Города позволяют быть везде, у себя дома и за границей одновременно, и это перемещение – основа основ. Это шаг в сторону, косой взгляд, это лаз в действительность, сдвиг, который внезапно создает пространство для вымысла. Так, частично перенося, начиная с моего второго романа, интригу в Бруклин, напротив Манхэттена, я подчинялся этой необходимости отдалить от себя свой сюжет. Я отдалял его вдвойне: сначала в Нью-Йорк, который я хорошо знал, ибо часто бывал, хотя и не жил там; а затем в Бруклин, совсем не похожий на тот Нью-Йорк, который мы представляем себе во Франции. Это смещение центра стало для меня ключевым, оно постепенно привело меня в сторону романа; до этого, мое раннее повествование было очень автобиографичным.

Однако это смещение центра имело неожиданные результаты: оно навязало мне пространство. Так как я намеренно отдалялся от более знакомых мне территорий, мне вдруг потребовалось удвоить сбор материалов, проверку деталей, осязание реальности, образов. В сердце вымысла, в сердце его создания, я обнаруживал сложное переплетение реальности и слов: мне необходимо было перемещение, которое дарил мне иностранный город, но как только история была развернута в контексте, мне нужна была реальность, чтобы ее напитать. Не голая реальность, иначе я бы остался у себя в Париже, а реальность опосредованная, через образы, символы, фрагменты, слова. На основе воспоминаний, а также свидетельств, фотографий, рассказов, романов и фильмов, карт, я должен был воссоздать пространство, сделать его «реальным», вернуть этому городу его цирковую жизнь.

Слепо не видя друг друга

Я глубоко восхищаюсь писателями, которые строят свой художественный мир на больших природных пространствах, как, например, Кормак Маккарти, но, что до меня, так у меня были свои причины предпочесть им городское пространство и перенести в него действие своих романов. Дело в том, что в моем понимании современная литература должна отражать наши слепые маршруты и нашу анонимность. В доме, где я сейчас живу в Париже, люди приветствуют друг друга, опуская голову, когда пересекаются в лифте. В метро, в большинстве случаев, они с трудом осмеливаются посмотреть друг другу в глаза. В городе редко случается проехать по своему маршруту так, чтобы нам не встретился как минимум один внушающий тревогу, разговаривающий сам с собой человек, один или два нищих, какой-нибудь очевидный социопат, а то и душевнобольной, а на некоторых станциях – наркоман в конце платформы, курящий крэк. Иногда – кто-нибудь, кого мы уже видели. Кто-то, с кем мы, возможно, пересекались в своем районе или в метро в одно и то же время. Тем не менее, мы никогда не узнаем, как его зовут, чем он занимается по жизни или почему в этот день у него такой счастливый вид. Откуда он, этот нищий, что громко говорит и подбирает слова с этим своим легким иностранным акцентом, как он тут оказался? А эти молодые люди, которые выглядят ряжеными, быть может, идут на вечеринку? Или на концерт? Где они учатся? Кем мечтают стать, и станут ли? Все это современные фикции. Мы – анонимный народ, который двигается вперед по своим мелким жизням, слепо не видя друг друга. Наше существование, организованное согласно расписанию пригородных поездов, еще немного, в глубине наших сердец, сопротивляется городу-машине, но нужно признать, что простая встреча стала чудом. Сегодня невозможно больше описывать жизни Жюльена Сореля, Фредерика Моро или Милого друга (1).

К тому же, произошли теракты. Возможно, это из-за них. 11 сентября (2). С тех пор все имена выгравированы в граните, чтобы дать анонимам имя. Герои сегодняшнего дня – анонимы.

Хрупкое, как человеческая память

Я вернулся в Нью-Йорк в 2008 году, чтобы написать роман L’envers du monde («Изнанка мира»). Действие происходит на месте взрыва, в «Граунд-Зиро», в 2003 году. Совершено убийство на почве расизма – по крайней мере, так предполагается. Мы наблюдаем за персонажами, которые курсируют по этой истории, словно вокруг пустого центра, вокруг непостижимого отсутствия, и все время в воздухе, конечно же, витает тень башен-близнецов. Город раскрывает здесь еще одну из своих граней, которую можно было бы назвать его геологией: город состоит из слоев. Пользуясь ими, он их забывает, но места хранят их следы. Город вписывает Историю в нашу повседневность. 2003 год был моментом, когда США переходили от карательной войны в Афганистане к предупредительной войне в Ираке. В этом же году был одобрен великолепный проект Даниэля Либескинда. Воронка «Граунд-Зиро», историческое и символичное место, где башни Всемирного торгового центра словно втянулись вглубь земли, выворачиваясь наизнанку, это наполненное смыслами место становилось странным и промежуточным: оно уже не было эспланадой Башен-близнецов, но еще не стало местом расположения Башни свободы. Место хрупкой памяти – такой же хрупкой, как память человеческая. Мне показалось, что сегодня это дело искусства – зафиксировать в пространстве место такого рода, которое является также отрезком времени. Творение Либескинда, восхищающее своим гением, говорит о том же на свой манер, прорывая на месте исчезнувших башен эти колодцы бесконечных теней, которые запечатлевают в пространстве пустующее место башен.

Потому что именно это и есть траур, как и воспоминание, как руины, и проклятый материал писателя, да и вообще любого творца, это именно оно: невыносимое присутствие отсутствия.

Я принялся его преследовать. В Японии, уже после Фукусимы (3), где я жил во время написания романа Les évaporés («Испарившиеся»), в котором дорога одного по собственной воле пропавшего без вести пересекается с дорогой окаянных, потерявших свой дом после катастрофы. Я преследовал его в Детройте, штат Мичиган, где вcя метрополия скатывалась в банкротство, с двумя третями жителей, унесенными, утащенными экономическими кризисами и финансовым кризисом 2008 года. Детройт – город-машина, город «Форда» и «Дженерал Моторс», Метрополис (4) американской мечты, который пожирал своих детей. Детройт, что задыхался без жителей, – первый город такого размера, познавший это; «как канарейка в угольной шахте», предупреждали те, кто осуждал безответственность банков и деловых кругов. Детройт, чьи руины, словно из другой далекой цивилизации, заводы, супермаркеты, школы и театры, захваченные растительностью, походили на нечто вроде трагической Планеты обезьян (5). Тревожный и пророческий сон о планете, избавившейся от нас.

Я не ездил в Детройт во время написания романа. Было бесчисленное количество фотографий, рассказов журналистов «Детройтской свободной печати» (Detroit Free Press), таких как Чарли ЛеДафф и других. Найти информацию, быть в курсе происходящего, увидеть события в контексте не составляло труда. Наоборот, информация о Детройте переливалась через край. Сложность была в том, как от нее освободиться.

Устоять перед звуками волшебной флейты

Одна из моих идей заключалась в проведении аналогии между этим автомобильным кризисом и средневековой немецкой легендой о гамельнском крысолове: одна деревня, страдающая от нашествия крыс, обратилась за помощью к музыканту с волшебной флейтой, который увел крыс далеко от деревни и утопил их в реке. Но, когда он вернулся, ему отказались платить: денег для этого не было. Безжалостный флейтист-волшебник околдовал тогда всех деревенских детей, увел их за собой – и так же утопил в реке. В начале XX века флейтист индустриального капитализма притянул в Детройт всех бедных рабочих аграрного юга США, в частности черных, заманив их обещанием светлого будущего. В то время флейтист продавал дома и машины в кредит. А когда люди не захотели платить дань, когда они взбунтовались во время массовых беспорядков 1967 года, флейтист обиделся. Он уехал вместе с работой в Китай, а в Детройте люди потихоньку скатились в нищету. Несмотря на свою жестокость, эта легенда обращалась к детскому воображению. Так что одна из сюжетных линий романа повествует о группе детей, которые, воспользовавшись нарушениями в работе транспорта и беспорядками в школах, устраивают себе приключение, убежав на пустырь, в заброшенную школу. В этом было что-то от «Острова сокровищ». Но у меня была проблема с действительностью. Моя история должна была произойти между двумя крахами: банка Lehman’s Brothers, 15 сентября 2008 года, и «Дженерал Моторс» (6), 1 июня 2009 года. Это объективные исторические факты. Однако дети не могли протянуть так долго. Мое повествование о них начинается накануне Дня всех Святых, во время Ночи Дьявола (7): они жгут заброшенный дом. Через несколько дней они сбегают. Это начало ноября. В итоге я решил, что они смогут дотянуть до Рождества. Это максимум, иначе история не будет правдоподобной. Но из-за этого мне приходится искажать всю действительность.

«Дженерал Моторс» в романе уже не «Дженерал Моторс», а «Предприятие». Хронология перевернута. Все описываемые мной события укладываются в два месяца. И вдруг все проясняется. Логика фикции перехватывает инициативу у реальности. Раз моя история об антиутопии, крахе и городских джунглях продолжается до Рождества, значит, я вхожу в зиму. Зимой в Детройте холодно. И вдруг этот город, который я тысячу раз видел на картинках, становится чуть больше, чем просто декорацией. Он естественным образом оживает. Я мысленно наблюдаю за тем, как снег падает на траву, скрадывает шум шагов. Я вижу, как ветер врывается в пустые окна бесхозных зданий, как он свистит, крутясь по заброшенным домам. Я могу ощутить, как холод с привкусом металла просачивается во влажную одежду, которую уже ничто не может согреть. Я вижу, как гаснут огни уличных фонарей, на смену которым приходит таинственное мерцание снега под серебристой луной. И этот фантасмагорический, вымышленный Детройт не более реален, чем настоящий: в настоящем Детройте в это время люди умирали каждый день. Но теперь его можно представить публике, показать. В городе-машине вновь можно воображать человеческие судьбы. Мелкие противостояния. Раз история длится до Рождества, значит, это сказка, которая не обязательно должна быть жестокой. Быть может, детям удастся спастись.

А город снова сможет стать цирком, где вершатся судьбы анонимных акробатов, скользящих с трапеции на трапецию без страховки, соприкасаясь, но не видя друг друга, на лету хватаясь друг за друга в надежде на отдых, на встречу, как чудо человеческого масштаба, под звездным шапито.

Упомянутые в тексте имена

  • Бодлер, Шарль (1821-1867), французский поэт
  • ЛеДафф, Чарли (1966), американский журналист
  • Либескинд, Даниэль (1946), американский архитектор
  • Маккарти, Кормак (1933), американский писатель
  • Мор, Томас (1478-1535), английский философ, теолог, юрист и политик, автор «Утопии»
  • Рембо, Артюр (1854-1891), французский поэт

Сноски: 

(1) Имена главных героев французских романов: Жюльен Сорель, «Красное и черное» (1830) Стендаля; Фредерик Моро, «Воспитание чувств» (1869) Густава Флобера; Милый друг, прозвище главного героя одноименного романа (1885) Ги де Мопассана.

(2) Имеются в виду теракты 11 сентября 2001 года, мишенью которых стали символические здания США.

(3) Имеется в виду ядерная катастрофа на «Фукусиме» (Япония) в марте 2011 года.

(4) «Метрополис» – научно-фантастический фильм, снятый в 1927 году австрийско-немецким режиссером Фрицем Лангом, получившим американское гражданство. Этот фильм, представляющий антиутопическое видение города XXI века, был внесен в реестр Память мира ЮНЕСКО.

(5) «Планета обезьян» – научно-фантастический роман (1963) французского писателя Пьера Буля, который лег в основу вышедшего в 2001 году одноименного фильма американского режиссера Тима Бертона, а также серии фильмов, созданных американской компанией «XX век Фокс».

(6) Lehman’s Brothers – международный инвестиционный банк, обанкротившийся после 158 лет существования. «Дженерал Моторс» – американская автомобильная корпорация, которая была поставлена под защиту американского закона о банкротстве после краха 1 июня 2009 года.

(7) Ночь Дьявола – ночь 30 октября, предшествует празднику Хэллоуина.

Тома Б. Реверди

Французский писатель Тома Б. Реверди(link is external) является автором целого ряда романов. Некоторые из них были отмечены премиями, в частности романы Les Derniers Feux («Последние огни», 2008), L’Envers du monde(«Изнанка мира», 2010), Les Évaporés («Испарившиеся», 2013), Il était une ville («Жил-был город», 2015) и L’Hiver du mécontentement («Зима недовольства», 2018).

Архив журнала
№4, 2020№1, 2021№2, 2021№3, 2021ю№4, 2021№2, 2020№1, 2020№3, 2019№4, 2019№2, 2019№1, 2019№4, 2018№2, 2018№3, 2018№1, 2018№3, 2017№2, 2017№4, 2011
Поддержите нас
Журналы клуба