Между литературной интригой и теориями заговора — которые, по сути, также являются плодом человеческого воображения — всегда прослеживалась прямая связь. Однако конспирологический вымысел, зачастую предлагающий логичное объяснение непонятным явлениям, может иметь самые реальные, а подчас и трагические последствия, предупреждает Питер Найт.

Питер Найт
Профессор американистики Манчестерского университета (Великобритания), приглашенный профессор Лейденского университета (Нидерланды), автор книг «Культура заговора» (Conspiracy Culture, 2000) и «Убийство Кеннеди» (The Kennedy Assassination, 2007), один из редакторов (вместе с Михаэлем Буттером) «Руководства по теориям заговора» (Routledge Handbook of Conspiracy Theories, 2020)

Знания для посвященных, тайные общества и сговоры привлекали писателей во все времена, от «Вакханок» Еврипида до «Кода да Винчи» Дэна Брауна. Успешный заговор по определению доказать невозможно; о нем можно лишь строить теории, в которых происходящие события видятся нам результатом хитрых манипуляций остающихся в тени кукловодов. Теории заговора придают случайным явлениям и фактам скрытый смысл, изображая их частью единого коварного плана.

При том, что большинство художественных произведений о заговорах написано с единственной целью развлечь читателя, некоторые из них могут удивительным образом отражаться на нашей жизни. Так, вдохновением для захвата Капитолия в Вашингтоне 6 января 2021 года отчасти послужила написанная в 1978 году антиутопия «Дневники Тёрнера» — пропитанный конспирологическими идеями роман о восстании белых шовинистов. Эта книга повлияла и на Тимоти Маквея, который в 1995 году организовал в федеральном здании в Оклахома-Сити взрыв, унесший жизни 168 человек.

Вымышленный текст, реальная трагедия

Целый ряд теорий заговора связан с тайными обществами иллюминатов, и если первые из них стали появляться в 1790-е годы, то часть современных гипотез на эту тему, подчас самых невероятных, родилась под влиянием фантастической трилогии «Иллюминатус!» 1975 года. Авторы этого произведения контркультуры Роберт Ши и Роберт Антон Уилсон, будучи редакторами журнала «Плейбой», получали от читателей большое количество писем с заявлениями о всевозможных теориях заговора. Это вызвало их интерес, и они решили написать книгу, основанную на предположении о том, что все эти параноидальные идеи являются чистой правдой.

Одним из ярчайших примеров поддельного конспирологического текста, принятого за подлинный, служат «Протоколы сионских мудрецов». Этот документ был впервые опубликован в России в 1903 году под видом отчета о тайных собраниях сионистов, якобы планирующих установить мировое господство. В 1921 году было доказано, что он является подлогом, однако это не помешало нацистам использовать его как оправдание Холокосту.

Сторонники подлинности этого текста и ныне имеются во многих странах, а сам он лег в основу целого ряда теорий заговора, направленных против «элит», «глобалистов» и «финансистов» — кодовых названий евреев в антисемитских кругах. Все это несмотря на то, что, как было выявлено в ходе исследований, «Протоколы» содержат заимствования из художественных произведений, в частности из романа «Биарриц», написанного прусским писателем Германом Гёдше в 1868 году, и из опубликованного в 1864 году памфлета французского сатирика Мориса Жоли «Диалог в аду между Макиавелли и Монтескье», мишенью которого являются вовсе не евреи, а Наполеон III. Таким образом, «Протоколы», являясь плагиатом и выдумкой, повлекли за собой всем известные трагические последствия.

Коварные планы и тайные общества

Художественные произведения, включая «Протоколы сионских мудрецов», в отличие от других жанров, где также могут описываться теории заговора (памфлеты, документальные очерки, журналистские расследования), позволяют их авторам красочно и в малейших деталях описать тайные собрания заговорщиков, с трубкой во рту обсуждающих свои коварные планы. 

Хотя конспирологические идеи привлекают писателей уже долгое время, центральным элементом сюжета они стали лишь в XIX веке. В Германии тогда появился особый жанр — Geheimbundroman — роман о тайных обществах, а воображение британских писателей той эпохи будоражила идея о тайных ложах масонов и секретных итальянских и ирландских обществах, плетущих интриги с целью свержения правительства. 

Однако лишь с появлением детективных романов и триллеров на рубеже XX века теории заговора заняли в художественной литературе почетное место. Их успеху способствовало распространенное подозрение в том, что нам видна лишь верхушка айсберга, и за малозначимыми с виду событиями скрывается совсем другая, тщательно замаскированная реальность.

Отождествление с героем

Однако такие произведения зачастую не только посвящают читателя во все тонкости заговора, но и подталкивают его к отождествлению себя с одним из героев, как правило — с положительной фигурой сыщика-одиночки. В конспирологических детективах и триллерах мы фактически наблюдаем два параллельных повествования. В одном из них мы следим за стремительным развитием событий глазами сыщика, который, столкнувшись с обманом, пытается докопаться до истины, пока ему не удается наконец раскрыть заговор и восстановить порядок.

Одновременно перед читателем постепенно раскрывается и история преступления. И чем больше сыщик распутывает клубок интриг, тем больше эти интриги становятся запутанными и сложными. То, что казалось правдой, оказывается лишь очередной стеной лжи, возведенной коварными заговорщиками. Главное удовольствие от чтения таких романов заключается в противоречии между нетерпением узнать всю истину и желанием никогда не узнавать ее.

Писательский интерес к загадочным происшествиям и их объяснению, берущий начало с таких писателей XIX века, как Эдгар Аллан По и Генри Джеймс, составил основу модернистской литературы начала XX века. Но своего расцвета конспирологический роман достиг в США после Второй мировой войны. Заговор становится главной темой у таких выдающихся авторов, как Уильям Берроуз, Дон Делилло, Джозеф Хеллер, Кен Кизи и Томас Пинчон.

«Творческая паранойя»

Все эти писатели неоднократно выстраивали такой сюжет, в котором главный герой (почти всегда белый мужчина) чувствует, что его свободой, личностью и волей — а порой и телом — пытаются манипулировать некие таинственные силы. Чтобы читатель мог живо представить себе путь героя к пониманию того, что же происходит на самом деле, эти романы принимают форму, которую Пинчон назвал «творческой паранойей». Теория заговора предстает в них как способ объяснить себе функционирование безликих систем эпохи государственной власти, корпоративного капитализма и массовых средств информации. Заговор и конспирация здесь выходят за рамки деятельности иностранных спецслужб и являют собой гораздо более неоднозначную угрозу, исходящую изнутри.

Учитывая все вышесказанное, вполне логично, что многие из подобных произведений поднимают вопрос о том, откуда мы знаем то, что, как нам кажется, мы знаем. Логично также, что акцент в конспирологической прозе постепенно сместился с самого заговора к размышлениям о его возможном существовании. Зачастую романы этого типа, более поздние по времени, имеют двусмысленную концовку, когда сыщик (а с ним и читатель), который, казалось бы, нашел ответы на все свои вопросы, начинает сомневаться, не попался ли он в очередную ловушку.

Если модернистская литература погружает читателя в параноидальный поток, побуждая его искать тайные смыслы и скрытые послания, то произведения постмодернизма требуют, если можно так выразиться, «метапараноидального прочтения», приглашая к рефлексии и размышлениям о радикальной подозрительности. Конспирологические романы таких писателей-фантастов, как Филип Дик, и такие фильмы, как «Матрица», основаны на предположении, что видимая реальность — не более чем иллюзия, обманчивая конструкция, являющаяся частью хитроумного плана. Никому не доверяй, как советует телесериал «Секретные материалы».

Интерес постмодернистской литературы к невозможности быть уверенным в чем бы то ни было перекликается с подходом, доминирующим в литературоведении и культурной критике в последние десятилетия. Этот подход тесно связан с тем, что французский философ Поль Рикёр назвал «герменевтикой подозрения». Такая критическая традиция восходит к Марксу, Ницше и Фрейду, которые стремились выявить скрытые экономические, моральные и психологические силы, управляющие человеческим поведением и всем ходом истории.

Ничто не является тем, чем кажется

В основе герменевтического подхода к интерпретации лежит следующая гипотеза: за обманчивой внешностью скрывается глубинная реальность, обнаружение которой и является задачей критика. Аналогичное рассуждение лежит и в основе конспирологии: ничто не является тем, чем кажется, ничто не случайно и все взаимосвязано. Теории заговора нередко сопровождаются опасными заблуждениями, которые конспирологическая литература склонна лишь усиливать.

Однако ярче всего мастерство писателей-конспирологов проявляется тогда, когда они виртуозно исследуют размытую границу между оправданными попытками объяснить происходящее и параноидальной гиперинтерпретацией. Они заставляют читателя задуматься о природе свободы воли, что особенно актуально в условиях непрерывного усложнения глобальной экономики, и ставят его перед неразрешимой дилеммой: что же все-таки предпочтительней — мир, в котором нет логики и всем властвует случай, или же мир тотального сговора, где малейшее событие было спланировано заранее. Ставя читателя на место сыщика, конспирологическая литература может помочь нам понять, в чем заключается притягательность теорий заговора, и в то же время позволяет нам глубоко задуматься над проблемами конспирологического мышления как способа наполнить жизнь смыслом.