Статья написана в рамках проекта ETF 8471 «Vene kirjanduskaanoni kujunemine» / Формирование русского лите­ратурного канона.

 

31 марта 1814 года войска союзников вошли в Париж. После отречения от престола в замке Фонтенбло 20 апреля Наполеон Бонапарт отправился в ссылку на остров Эльба. В Москве в Университетской типографии вышло из печати двухтомное «Собрание стихотворений, относящихся к незабвен­ному 1812 году» (далее — Собрание). Цензурное разрешение было подписано 8 мая 1814 года доктором медицины и ординарным профессором В.М. Котельницким. Сборник представлял собой компиляцию из 123 сочинений, опубликованных ранее в «Сыне Отечества» и «Русском вестнике». Среди ав­торов были поэты разной величины: Г. Державин, В. Жуковский, Ф. Глинка, Д. Хвостов, П. Кутузов, И. Попов, Калужский житель и др.

Вопреки названию Собрания включенные в него стихотворения повест­вуют читателю также о заграничном походе, переходе через Рейн, «битве на­родов» при Лейпциге, взятии Парижа. Собрание создает первую — поэтическую — историю войны между Россией и Францией^[1]. Оно было призвано продемонстрировать патриотическое единение русского народа, прославить его уникальную природу и его верноподданнические чувства к царю, запечатлеть главные события Отечественной войны. Сборник имел еще одну цель: подчеркнуть главную роль России и Александра I в европейской победе над французскими войсками^[2].

Строки Д. Хвостова из эпиграфа ко второй части Собрания обозначили историческую роль поэта:

Предаст деяния ужасны
Для поздних дней Летописатель:
Потомство строгое Певцу,
Почтя за вымысл, не поверит.

 

Поэт должен стать историком, претворить в художественное слово собы­тия прошедшей войны таким образом, чтобы для будущего поколения о них осталась память — живая, правдивая и достойная доверия. Здесь авторов и составителя Собрания князя Н.М. Кугушева поджидала, однако, идеологи­ческая проблема: в каком свете представить взаимоотношения между Рос­сией и Францией в период 1805—1811 годов? О чем рассказать, как скон­струировать историко-поэтическую память о негероических отступлениях, поражениях и свиданиях «Ангела» Александра I с «Антихристом» Наполео­ном? Этой проблеме и будет посвящена настоящая статья.

Первая часть Собрания открывается текстом Державина «Гимн лиро-эпи­ческий на прогнание французов из отечества 1812 года...». Он не только за­дает главные риторические приемы, с помощью которых описывается и осмысляется война против Наполеона. Державин определяет в своем сочи­нении и хронологические границы событий, начало и конец противостояния Европы, России и Франции.

Так — он, то Галл с своим вождем,
Навергнув на Царей ярем,
И всю почти пленя Европу,
Дал страшному Атропу
Не раз ея же кровью пир;
Пресек спокойствие, торги, труд сельский мирный,
И в блеск разбойника порфирный
Одев, возвел на трон, —
То был Наполеон [Собрание: I, 3].

 

Первая часть стихотворения повествует о завоевании Европы Наполеоном и его коронации (1804). Вторая часть должна была бы открываться рассказом о русско-французской войне 1805 года, закончившейся разгромом при Аус­терлице. Однако Державин опустил этот бесславный сюжет, как и еще два: Тильзитский мир (1807) и свидание императоров в Эрфурте (1808)^[3]. Поэт начинает с похода Наполеона на Москву:

Но на спокойну зря Россию,
Что перед ним одна не клонит выю,
Вспылал, простер завистну длань —
И дхнул из зева брань [Собрание: I, 3].

 

Аналогичный пример — анонимное сочинение «Благодарственная песнь Богу, избавителю России (Из Русского Вестника)»:

Возстал вождь яростный, строптивый,
<...> Смутитель областей и Царств;
<...> Владыкой той страны нарекся,
<...> Все мне торжествовать должно.
Изрек — и тучей громовою
К стране Российской полетел [Собрание: I, 87].

 

Поэты включаются, таким образом, в формирование литературного ка­нона официальной истории: интуитивно определяются строгий отбор собы­тий и художественные правила их изображения. Первым приемом стало историко-поэтическое вытеснение негероических страниц истории, могущих омрачить славное прошлое России и деяния Александра I.

Одним из конфликтных сюжетов стало осмысление политических итогов Тильзитского мира. После заключения союзнического договора Державин был вынужден внести поправку в стихотворение «Атаману и войску Дон­скому» (май 1807 года). Вместо «французов» в окончательной редакции стало: «Фазанов удишь, как ершей» [Державин: 375]. В церквах были про­читаны праздничные молебны, а тексты, в которых Наполеон именовался «антихристом», были запрещены^[4]. Отечественная война и заграничный по­ход внесли дополнительные нюансы в оценку предшествовавших событий и привели в 1814 году к формированию нового исторического мифа. Приведем примеры из Собрания.

Г. Окулов, «Встреча Суворова с Кутузовым, или Вести, принесенные в царство мертвых Князем Смоленским (Посвящено любителю словесности, Осипу Сергеевичу Ширяеву)». Стихотворение представляет собой диалог между двумя прославленными полководцами: «(Суворов) Носил я Павлов гром на Альповых хребтах! / Как жаль, что он тогда со мной не повстре­чался! // (Кутузов) Он знал Суворова — и от него скрывался!» [Собрание: II, 159] В тексте речь идет о русско-французской войне 1798—1799 годов. Од­нако не вследствие испуга Бонапарта, а из-за разногласий с союзниками и смены внешнеполитического курса Павла I Россия заключила мир с Фран­цией в 1801 году.

Г. Державин, «Гимн лиро-эпический.»: «Ты мнил попрать нас и мечом, / Забыв, что Северные силы / Всегда на Запад ужас наносили» [Собрание: I, 13]. Поэт создает между современными событиями и победами XVIII века еди­ную, непрерывную героическую связь. Это поэтическое соотнесение указывало и на предначертанный характер итоговой победы русских над французами.

Поэты выдвигают на первый план победоносное прошлое, создавая пантеон славы и героев. Формирование неразрывной цепи военных подвигов исклю­чало те обстоятельства, которые однажды привели к заключению мира с врагом.

Героический исторический нарратив подразумевал сокрытие и трансфор­мацию фактов послетильзитского периода. Во время мирных переговоров Наполеон предложил Александру провести победоносную войну против Швеции: «Правда, шведский король — Ваш зять и Ваш союзник, следова­тельно, он должен следовать Вашей политике, либо испытать последствия своего упрямства. Санкт-Петербург слишком близок к финляндской границе; русские красавицы в Петербурге не должны более слышать из своих дворцов гром шведских пушек» (цит. по: [Шильдер: 222]). В 1808—1809 годах Алек­сандр и Наполеон, по сути, разделили между собой Европу.

В 1808 году Россия объявила войну северному соседу, несмотря на род­ственные связи между правящими домами. В результате кампании к России была присоединена вся территория Финляндии. Эта завоевательная война, безусловно, входит в пантеон русской славы. Официальный военный историо­граф генерал-лейтенант А.И. Михайловский-Данилевский посвятил ей специ­альный труд — «Описание финляндской войны 1808—1809 годов» (1840).

Однако начиная с 1812 года было важно скрыть содержание не столь давних частных бесед между Александром и Наполеоном. Актуальной стала задача идеологически нарушить причинно-следственную связь между переговорами в Тильзите и финской кампанией, показать их взаимную обособленность друг от друга^[5]. Обратимся к стихотворению Степана Юшкова «Песня на освобож­дение царствующего града Москвы октября 11 дня 1812 года».

Неприятель наш — Бонопарт лихой!
Да и что ж ему сделал Русской Царь?
Никому наш Царь не завидовал,
И на Царства Он не ходил войной;
Всех Царей чужих Он за братьев чтет
[Собрание: I, 132].

 

В поэтический канон истории русско-французских отношений финлянд­ская кампания, таким образом, не вошла. Более того, русско-шведская война как славный эпизод в период перемирия с Наполеоном была риторически вытеснена. Это позволило Юшкову при объяснении причины французского нашествия создать выгодную для образа русского царя и России оппозицию: доброжелательный, мирный (Александр) м коварный, вероломный (На­полеон)^[6]. Тильзитская предыстория финляндской кампании была скрыта, русско-шведская война стала невидимой, ее истинные причины и обстоятель­ства растворились в литературном контексте Отечественной войны^[7].

Несмотря на стремление предать забвению события 1805—1808 годов, в Соб­рании встречаются два текста, в которых упоминается заключенный между Рос­сией и Францией мир. Это указывает на незавершенность, открытость, дина­мику складывающегося поэтического канона официальной истории.

А. В.<остоков>, «Стихи, написанные по прочтении полученнаго приказа, отданнаго Государем Императором действующим армиям 13-го июня 1812 года, по случаю вероламнаго разрыва мира с французами»: «Сам Бог каратель лицемера!» [Собрание: II, 6].

И. Ламанский, «Чувствования верноподданнаго, возродившиеся по прочте­нии призывания к защите отечества, обнародованнаго в 10 день июня 1812 года»: «Что мы такое учинили, / Почто идут войной за нас? / Союз давно ли заключили? — / И вдруг пресекся мирный глас. / Где клятвенное уверенье, / Чтоб век в союзе пребывать? / Слова злодея — обольщенье» [Собрание: II, 9].

 

Авторы используют устойчивую риторику «начала войны», характерную для стороны, подвергшейся нападению недавнего союзника. На первый план выходит тема «вероломного вторжения» и «нарушения договора», а содер­жание этого договора полностью редуцируется. Тильзитский мир как исто­рическая реалия включен в тексты для формирования образов благородной, невинной жертвы и беспринципного врага. Этот прием должен был ритори­чески «выветрить» из сознания подданных ощущение бесчестия после за­ключения мира в 1807 году^[8].

Поэтический язык и канон официальной истории, представленный Со­бранием в 1814 году, оказались тем полем, в котором сформировались ос­новные идеологемы и метафоры для осмысления и описания русско-фран­цузского противостояния 1805—1814 годов в художественной литературе и историографии. Собрание служило резервуаром, из которого авторы чер­пали символы, концепты, заимствовали способы идеологического обоснова­ния. Оно упорядочивало и складывало элементы исторической мозаики в желательную для сценария власти последовательность. Идеологический импульс, данный Собранием, оказал значительное влияние на традицию освещения бесславного периода 1805—1808 годов и в следующее, николаев­ское царствование.

Официальный историограф Отечественной войны Михайловский-Дани­левский начал описание противостояния между Россией и Францией с за­ключительного, победоносного аккорда. В 1836 году вышло в свет его «Описа­ние похода во Францию в 1814 году», а в 1839-м — четырехтомное «Описание Отечественной войны в 1812 году». В первой главе первого тома, «От начала войн Императора Александра с Наполеоном до 1811 года», упоминаются две встречи монархов — в Тильзите^[9] и Эрфурте^[10]. Однако признать и вписать в ан­налы два сокрушительных поражения — при Аустерлице и Фридланде — было еще невозможно^[11]. Сведения об этих неудачах появятся в новых трудах Ми­хайловского-Данилевского: в «Описании первой войны Императора Алексан­дра с Наполеоном в 1805 году» (1844)^[12] и в «Описании второй войны Импе­ратора Александра с Наполеоном в 1806 и 1807 годах» (1846).

Приведем другой пример. В 1846 году литератор и историк Н. Полевой издал сочинение «Столетие России с 1745 до 1845 года, или Историческая картина достопамятных событий в России за сто лет». Шестая глава второй части этого труда называлась «Дневник отечественных воспоминаний с 1700 по 1845 год» и представляла собой перечень — по месяцам и дням — важных событий военной и придворной истории России. Полевой честно упомянул и битву при Аустерлице, и Тильзитский мир. Он, однако, не включил в исто­рический канон Фридландское сражение, приведшее к перемирию. Фридландскому поражению предшествовали локальные, тактические военные ус­пехи русской армии, которые Полевой, однако, включил в хронологическую таблицу^[13]. Месяц май: «24. В 1807 году битва Ломиттенская. 25. В 1807 году битва Гутштадтская. 26. В 1709 году сближение Русских армий к Полтаве. 27. В 1807 году битва Гейльсбергская» [Полевой: II, 101]. События мая 1807 года подсвечиваются полтавской победой. Этот ход позволяет «отме­нить» истинную причину Тильзитского мира.

Стремительно развивавшаяся историография антинаполеоновской войны и созданные литературой мифы сосуществовали друг с другом^[14]. В 1847 году в № 5 «Финского вестника» была опубликована историческая повесть «Пар­тизаны». Ее автором был Н.Д. Неелов, военный историк и прозаик, в свое время опубликовавший «Опыт описания Бородинского сражения» (1839). В ее основе лежит романтический сюжет: герой, чтобы получить у отца своей возлюбленной разрешение на брак, должен совершить подвиг — добиться похвалы Наполеона. Повесть начинается с описания уклада дворянской жизни; отец девушки интересуется политическими новостями. Первое упомянутое в разговоре историческое событие относится к 1804 году: «— Бонапарт-с стал Наполеоном. / — Каким Наполеоном? / — Французским императором». В третьей главе герои рассуждают о своих и наполеоновских намерениях: «Будем ждать поры да времени; торопиться не следует. Вот когда Наполеон заполонит Немцев, да нелегкая понесет его на нашу Русь. мы тут и нагря­нем». Несмотря на свою увлеченность политикой, герои, оказывается, «не знают» об участии русских войск в Прусской кампании (1806). Историческое время сжимается. Следующая глава начинается словами: «Настал незабвен­ный для каждого Русского 1812 год» [Неелов: 7, 21, 24].

В повести Неелова отразились скрытые интенции официальной идеоло­гии. Из поля зрения читателя выпадают важные, но традиционно нежела­тельные события: поражения при Аустерлице и Фридланде, свидания в Тильзите и Эрфурте. Массовая литература формировала «корпус» исторической памяти, направляла в нужную сторону воспоминания о событиях, предлагала их художественную интерпретацию.

«Собрание стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году» зало­жило традицию официального изображения войны между Россией и Фран­цией. Оно сформировало последовательность исторических событий, кото­рые делятся на две группы: величественные (желательные для изображения) и «непамятные» (достойные забвения). Собрание конструировало общую, «государственную» память и, тем самым, размывало частные представления о событиях первой трети XIX века.

Официальная история 1805—1814 годов объединила как верноподданных, так и критически настроенных к власти авторов. В этом отношении показа­тельны «Письма русского офицера» Ф.Н. Глинки, участника похода 1805 го­да и войны 1812—1814 годов, впоследствии привлеченного по делу 14 де­кабря 1825 года. В 1808 году он издал «Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях и Венгрии, с подробным описанием похода россиян противу французов в 1805 и 1806 годах». В 1815—1816 годах вышло расши­ренное издание книги: «Письма русского офицера о Польше, австрийских владениях и Венгрии, с подробным описанием похода россиян противу фран­цузов в 1805 и 1806 годах, а также Отечественной и заграничной войны с 1812 по 1815 год. С присовокуплением замечаний, мыслей и рассуждений во время поездки в некоторые отечественные губернии». «Подробный» рассказ о кам­пании 1805—1806 годов содержит сведения о прибытии русских войск в Браунау, о сражениях при Амштетине, при Кремсе, об Аустерлицкой битве:

Однакож победа колебалась чрез целой день, и уже по наступлении ночи мы отступили к пределам Венгрии. <...> Наиболее отражали мы неприя­теля штыками, и хотя были весьма разстроены, однакож удерживали место почти чрез целый день [Глинка 1815: 103—107].

 

В заключение первого тома Глинка обратился к десятой части «Дезодоаровой Истории Французской революции». Автор «Писем русского офице­ра... » критически разбирает «иноземную ложь» — описание французским ис­ториком сражений при Амштетине и Кремсе. Глинка пытается доказать, что русские, а не французские войска одержали победу в 1805 году.

Но благоразумные и искусные распоряжения Генерала Кутузова доставили под Кремсом победу: неприятель был истреблен, и Генерал Грендорж взят в плен. <...> И в другом [французском] сочинении под заглавием: О праве политическом и народном, сказано: «что в 1805 году, 20 Ноября, близ Кремса, на берегах Дуная, четыре тысячи Французов разбили тридцать ты­сяч Русских» [Глинка 1815: 239—241].

 

Характерно, что Глинка не анализирует суждения французских авторов об Аустерлицкой битве^[15].

В 1816—1817 годах Глинка опубликовал «Письма к другу», в одном из ко­торых говорил о необходимости создания истории Отечественной войны:

Слава России гремела в устах чуждых народов <...> но долго ли существует слава дел, не запечатленных на скрижалях истории? <...> Ужели незабвен­ные подвиги государя, вождей и народа в сей священной войне умрут для потомства? <...> Сочинитель истории Отечественной войны не станет углубляться в сокровенность задолго предшествовавших ей обстоя­тельств [Глинка: 359—362].

 

В 1870 году Глинка выпустил третье издание — «Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным опи­санием Отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 год». Восьмитом­ное сочинение стало пятитомным; сокращения отразились и на заглавии. Не­желательный сюжет, «подробное описание похода россиян противу францу­зов в 1805 и 1806 годах», исчез из книги.

Против сугубо героизирующего подхода к истории выступил Л.Н. Тол­стой в «Войне и мире» (1869). Писатель признался:

Я другой раз бросил начатое и стал писать со времени 1812 года, которого запах и звук слышны и милы нам, но которое теперь уже настолько отда­лено от нас, что мы можем думать о нем спокойно. Но и в третий раз я оста­вил начатое <...>. Мне совестно было писать о нашем торжестве в борьбе с бонапартовской Францией, не описав наших неудач и нашего срама. Кто не испытывал того скрытого, но неприятного чувства застенчивости и не­доверия при чтении наших патриотических сочинений о 12-м годе [Тол­стой: XIII, 54—55].

 

Две противоположные традиции описания 1812 года — Собрание и «Война и мир» — пересекаются в изображении Отечественной войны как одного из главных русских национальных символов. Толстовский интерес к темным страницам истории, однако, указывал на исключительно индивидуальную по­зицию, намерение противостоять штампам и официальным мифам^[16]. Писа­тель оспаривал взгляд на историю как на миф, назначение которого заключа­ется в конструировании героического образа империи, в защите национальной идентичности.

 

ЛИТЕРАТУРА

 

Булгарин — Булгарин Ф. Воспоминания. М., 2001.

Гаспаров — Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина. СПб., 1999.

Глинка — Глинка Ф. Письма русского офицера. М., 2009.

Глинка 1815 — Глинка Ф. Письма русского офицера о Польше, Австрийских владе­ниях, Пруссии и Франции.: В 8 ч. М., 1815. Ч. 1: Описание похода противу Фран­цузов в 1805 году в Австрии.

Давыдов — Давыдов Д.В. Сочинения. М., 1985.

Державин — Державин Г.Р. Сочинения. СПб., 2002.

Дубровин — Дубровин Н.Ф. Русская жизнь в начале XX века. СПб., 2007.

Макаров — Макаров А.А. Отечественная война 1812 года в творчестве и мировоззре­нии Пушкина // Отечественная война 1812 года и русская литература XIX века. М., 1998.

МД 1839 — Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны в 1812 году: В 4 ч. СПб., 1839. Ч. 1.

МД 1844 — Михайловский-Данилевский А.И. Описание первой войны Императора Александра с Наполеоном в 1805 году. СПб., 1844.

Неелов — Неелов Н.Д. Партизаны // Финский вестник. 1847. № 5.

Полевой — Полевой Н. Столетие России с 1745 до 1845 года, или Историческая кар­тина достопамятных событий в России за 100 лет: В 2 ч. СПб., 1846.

Пушкин — ПушкинА.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л., 1937—1959.

Сахаров — Сахаров В.И. Отечественная война 1812 года и русская поэзия первой трети XIX века // Отечественная война 1812 года и русская литература XIX века. М., 1998.

Сидорова — Сидорова Н.П. Отечественная война в русской лирике // Отечественная война и русское общество: В 7 т. М., 1911. Т. V.

Сироткин — Сироткин В. Наполеон и Александр I. Дипломатия и разведка Наполеона и Александра I в 1801 — 1812 гг. М., 2003.

Собрание — Собрание стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году: В 2 ч. СПб., 1814.

Соловьев — Соловьев С.М. Император Александр I. М., 1995.

Толстой — Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М.; Л., 1928—1958.

Шильдер — ШильдерН.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. М., 2008.