Журнальный клуб Интелрос » НЛО » №118, 2012
Статья написана в рамках проекта ETF 8471 «Vene kirjanduskaanoni kujunemine» / Формирование русского литературного канона.
31 марта 1814 года войска союзников вошли в Париж. После отречения от престола в замке Фонтенбло 20 апреля Наполеон Бонапарт отправился в ссылку на остров Эльба. В Москве в Университетской типографии вышло из печати двухтомное «Собрание стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году» (далее — Собрание). Цензурное разрешение было подписано 8 мая 1814 года доктором медицины и ординарным профессором В.М. Котельницким. Сборник представлял собой компиляцию из 123 сочинений, опубликованных ранее в «Сыне Отечества» и «Русском вестнике». Среди авторов были поэты разной величины: Г. Державин, В. Жуковский, Ф. Глинка, Д. Хвостов, П. Кутузов, И. Попов, Калужский житель и др.
Вопреки названию Собрания включенные в него стихотворения повествуют читателю также о заграничном походе, переходе через Рейн, «битве народов» при Лейпциге, взятии Парижа. Собрание создает первую — поэтическую — историю войны между Россией и Францией[1]. Оно было призвано продемонстрировать патриотическое единение русского народа, прославить его уникальную природу и его верноподданнические чувства к царю, запечатлеть главные события Отечественной войны. Сборник имел еще одну цель: подчеркнуть главную роль России и Александра I в европейской победе над французскими войсками[2].
Строки Д. Хвостова из эпиграфа ко второй части Собрания обозначили историческую роль поэта:
Предаст деяния ужасны
Для поздних дней Летописатель:
Потомство строгое Певцу,
Почтя за вымысл, не поверит.
Поэт должен стать историком, претворить в художественное слово события прошедшей войны таким образом, чтобы для будущего поколения о них осталась память — живая, правдивая и достойная доверия. Здесь авторов и составителя Собрания князя Н.М. Кугушева поджидала, однако, идеологическая проблема: в каком свете представить взаимоотношения между Россией и Францией в период 1805—1811 годов? О чем рассказать, как сконструировать историко-поэтическую память о негероических отступлениях, поражениях и свиданиях «Ангела» Александра I с «Антихристом» Наполеоном? Этой проблеме и будет посвящена настоящая статья.
Первая часть Собрания открывается текстом Державина «Гимн лиро-эпический на прогнание французов из отечества 1812 года...». Он не только задает главные риторические приемы, с помощью которых описывается и осмысляется война против Наполеона. Державин определяет в своем сочинении и хронологические границы событий, начало и конец противостояния Европы, России и Франции.
Так — он, то Галл с своим вождем,
Навергнув на Царей ярем,
И всю почти пленя Европу,
Дал страшному Атропу
Не раз ея же кровью пир;
Пресек спокойствие, торги, труд сельский мирный,
И в блеск разбойника порфирный
Одев, возвел на трон, —
То был Наполеон [Собрание: I, 3].
Первая часть стихотворения повествует о завоевании Европы Наполеоном и его коронации (1804). Вторая часть должна была бы открываться рассказом о русско-французской войне 1805 года, закончившейся разгромом при Аустерлице. Однако Державин опустил этот бесславный сюжет, как и еще два: Тильзитский мир (1807) и свидание императоров в Эрфурте (1808)[3]. Поэт начинает с похода Наполеона на Москву:
Но на спокойну зря Россию,
Что перед ним одна не клонит выю,
Вспылал, простер завистну длань —
И дхнул из зева брань [Собрание: I, 3].
Аналогичный пример — анонимное сочинение «Благодарственная песнь Богу, избавителю России (Из Русского Вестника)»:
Возстал вождь яростный, строптивый,
<...> Смутитель областей и Царств;
<...> Владыкой той страны нарекся,
<...> Все мне торжествовать должно.
Изрек — и тучей громовою
К стране Российской полетел [Собрание: I, 87].
Поэты включаются, таким образом, в формирование литературного канона официальной истории: интуитивно определяются строгий отбор событий и художественные правила их изображения. Первым приемом стало историко-поэтическое вытеснение негероических страниц истории, могущих омрачить славное прошлое России и деяния Александра I.
Одним из конфликтных сюжетов стало осмысление политических итогов Тильзитского мира. После заключения союзнического договора Державин был вынужден внести поправку в стихотворение «Атаману и войску Донскому» (май 1807 года). Вместо «французов» в окончательной редакции стало: «Фазанов удишь, как ершей» [Державин: 375]. В церквах были прочитаны праздничные молебны, а тексты, в которых Наполеон именовался «антихристом», были запрещены[4]. Отечественная война и заграничный поход внесли дополнительные нюансы в оценку предшествовавших событий и привели в 1814 году к формированию нового исторического мифа. Приведем примеры из Собрания.
Г. Окулов, «Встреча Суворова с Кутузовым, или Вести, принесенные в царство мертвых Князем Смоленским (Посвящено любителю словесности, Осипу Сергеевичу Ширяеву)». Стихотворение представляет собой диалог между двумя прославленными полководцами: «(Суворов) Носил я Павлов гром на Альповых хребтах! / Как жаль, что он тогда со мной не повстречался! // (Кутузов) Он знал Суворова — и от него скрывался!» [Собрание: II, 159] В тексте речь идет о русско-французской войне 1798—1799 годов. Однако не вследствие испуга Бонапарта, а из-за разногласий с союзниками и смены внешнеполитического курса Павла I Россия заключила мир с Францией в 1801 году.
Г. Державин, «Гимн лиро-эпический.»: «Ты мнил попрать нас и мечом, / Забыв, что Северные силы / Всегда на Запад ужас наносили» [Собрание: I, 13]. Поэт создает между современными событиями и победами XVIII века единую, непрерывную героическую связь. Это поэтическое соотнесение указывало и на предначертанный характер итоговой победы русских над французами.
Поэты выдвигают на первый план победоносное прошлое, создавая пантеон славы и героев. Формирование неразрывной цепи военных подвигов исключало те обстоятельства, которые однажды привели к заключению мира с врагом.
Героический исторический нарратив подразумевал сокрытие и трансформацию фактов послетильзитского периода. Во время мирных переговоров Наполеон предложил Александру провести победоносную войну против Швеции: «Правда, шведский король — Ваш зять и Ваш союзник, следовательно, он должен следовать Вашей политике, либо испытать последствия своего упрямства. Санкт-Петербург слишком близок к финляндской границе; русские красавицы в Петербурге не должны более слышать из своих дворцов гром шведских пушек» (цит. по: [Шильдер: 222]). В 1808—1809 годах Александр и Наполеон, по сути, разделили между собой Европу.
В 1808 году Россия объявила войну северному соседу, несмотря на родственные связи между правящими домами. В результате кампании к России была присоединена вся территория Финляндии. Эта завоевательная война, безусловно, входит в пантеон русской славы. Официальный военный историограф генерал-лейтенант А.И. Михайловский-Данилевский посвятил ей специальный труд — «Описание финляндской войны 1808—1809 годов» (1840).
Однако начиная с 1812 года было важно скрыть содержание не столь давних частных бесед между Александром и Наполеоном. Актуальной стала задача идеологически нарушить причинно-следственную связь между переговорами в Тильзите и финской кампанией, показать их взаимную обособленность друг от друга[5]. Обратимся к стихотворению Степана Юшкова «Песня на освобождение царствующего града Москвы октября 11 дня 1812 года».
Неприятель наш — Бонопарт лихой!
Да и что ж ему сделал Русской Царь?
Никому наш Царь не завидовал,
И на Царства Он не ходил войной;
Всех Царей чужих Он за братьев чтет
[Собрание: I, 132].
В поэтический канон истории русско-французских отношений финляндская кампания, таким образом, не вошла. Более того, русско-шведская война как славный эпизод в период перемирия с Наполеоном была риторически вытеснена. Это позволило Юшкову при объяснении причины французского нашествия создать выгодную для образа русского царя и России оппозицию: доброжелательный, мирный (Александр) м коварный, вероломный (Наполеон)[6]. Тильзитская предыстория финляндской кампании была скрыта, русско-шведская война стала невидимой, ее истинные причины и обстоятельства растворились в литературном контексте Отечественной войны[7].
Несмотря на стремление предать забвению события 1805—1808 годов, в Собрании встречаются два текста, в которых упоминается заключенный между Россией и Францией мир. Это указывает на незавершенность, открытость, динамику складывающегося поэтического канона официальной истории.
А. В.<остоков>, «Стихи, написанные по прочтении полученнаго приказа, отданнаго Государем Императором действующим армиям 13-го июня 1812 года, по случаю вероламнаго разрыва мира с французами»: «Сам Бог каратель лицемера!» [Собрание: II, 6].
И. Ламанский, «Чувствования верноподданнаго, возродившиеся по прочтении призывания к защите отечества, обнародованнаго в 10 день июня 1812 года»: «Что мы такое учинили, / Почто идут войной за нас? / Союз давно ли заключили? — / И вдруг пресекся мирный глас. / Где клятвенное уверенье, / Чтоб век в союзе пребывать? / Слова злодея — обольщенье» [Собрание: II, 9].
Авторы используют устойчивую риторику «начала войны», характерную для стороны, подвергшейся нападению недавнего союзника. На первый план выходит тема «вероломного вторжения» и «нарушения договора», а содержание этого договора полностью редуцируется. Тильзитский мир как историческая реалия включен в тексты для формирования образов благородной, невинной жертвы и беспринципного врага. Этот прием должен был риторически «выветрить» из сознания подданных ощущение бесчестия после заключения мира в 1807 году[8].
Поэтический язык и канон официальной истории, представленный Собранием в 1814 году, оказались тем полем, в котором сформировались основные идеологемы и метафоры для осмысления и описания русско-французского противостояния 1805—1814 годов в художественной литературе и историографии. Собрание служило резервуаром, из которого авторы черпали символы, концепты, заимствовали способы идеологического обоснования. Оно упорядочивало и складывало элементы исторической мозаики в желательную для сценария власти последовательность. Идеологический импульс, данный Собранием, оказал значительное влияние на традицию освещения бесславного периода 1805—1808 годов и в следующее, николаевское царствование.
Официальный историограф Отечественной войны Михайловский-Данилевский начал описание противостояния между Россией и Францией с заключительного, победоносного аккорда. В 1836 году вышло в свет его «Описание похода во Францию в 1814 году», а в 1839-м — четырехтомное «Описание Отечественной войны в 1812 году». В первой главе первого тома, «От начала войн Императора Александра с Наполеоном до 1811 года», упоминаются две встречи монархов — в Тильзите[9] и Эрфурте[10]. Однако признать и вписать в анналы два сокрушительных поражения — при Аустерлице и Фридланде — было еще невозможно[11]. Сведения об этих неудачах появятся в новых трудах Михайловского-Данилевского: в «Описании первой войны Императора Александра с Наполеоном в 1805 году» (1844)[12] и в «Описании второй войны Императора Александра с Наполеоном в 1806 и 1807 годах» (1846).
Приведем другой пример. В 1846 году литератор и историк Н. Полевой издал сочинение «Столетие России с 1745 до 1845 года, или Историческая картина достопамятных событий в России за сто лет». Шестая глава второй части этого труда называлась «Дневник отечественных воспоминаний с 1700 по 1845 год» и представляла собой перечень — по месяцам и дням — важных событий военной и придворной истории России. Полевой честно упомянул и битву при Аустерлице, и Тильзитский мир. Он, однако, не включил в исторический канон Фридландское сражение, приведшее к перемирию. Фридландскому поражению предшествовали локальные, тактические военные успехи русской армии, которые Полевой, однако, включил в хронологическую таблицу[13]. Месяц май: «24. В 1807 году битва Ломиттенская. 25. В 1807 году битва Гутштадтская. 26. В 1709 году сближение Русских армий к Полтаве. 27. В 1807 году битва Гейльсбергская» [Полевой: II, 101]. События мая 1807 года подсвечиваются полтавской победой. Этот ход позволяет «отменить» истинную причину Тильзитского мира.
Стремительно развивавшаяся историография антинаполеоновской войны и созданные литературой мифы сосуществовали друг с другом[14]. В 1847 году в № 5 «Финского вестника» была опубликована историческая повесть «Партизаны». Ее автором был Н.Д. Неелов, военный историк и прозаик, в свое время опубликовавший «Опыт описания Бородинского сражения» (1839). В ее основе лежит романтический сюжет: герой, чтобы получить у отца своей возлюбленной разрешение на брак, должен совершить подвиг — добиться похвалы Наполеона. Повесть начинается с описания уклада дворянской жизни; отец девушки интересуется политическими новостями. Первое упомянутое в разговоре историческое событие относится к 1804 году: «— Бонапарт-с стал Наполеоном. / — Каким Наполеоном? / — Французским императором». В третьей главе герои рассуждают о своих и наполеоновских намерениях: «Будем ждать поры да времени; торопиться не следует. Вот когда Наполеон заполонит Немцев, да нелегкая понесет его на нашу Русь. мы тут и нагрянем». Несмотря на свою увлеченность политикой, герои, оказывается, «не знают» об участии русских войск в Прусской кампании (1806). Историческое время сжимается. Следующая глава начинается словами: «Настал незабвенный для каждого Русского 1812 год» [Неелов: 7, 21, 24].
В повести Неелова отразились скрытые интенции официальной идеологии. Из поля зрения читателя выпадают важные, но традиционно нежелательные события: поражения при Аустерлице и Фридланде, свидания в Тильзите и Эрфурте. Массовая литература формировала «корпус» исторической памяти, направляла в нужную сторону воспоминания о событиях, предлагала их художественную интерпретацию.
«Собрание стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году» заложило традицию официального изображения войны между Россией и Францией. Оно сформировало последовательность исторических событий, которые делятся на две группы: величественные (желательные для изображения) и «непамятные» (достойные забвения). Собрание конструировало общую, «государственную» память и, тем самым, размывало частные представления о событиях первой трети XIX века.
Официальная история 1805—1814 годов объединила как верноподданных, так и критически настроенных к власти авторов. В этом отношении показательны «Письма русского офицера» Ф.Н. Глинки, участника похода 1805 года и войны 1812—1814 годов, впоследствии привлеченного по делу 14 декабря 1825 года. В 1808 году он издал «Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях и Венгрии, с подробным описанием похода россиян противу французов в 1805 и 1806 годах». В 1815—1816 годах вышло расширенное издание книги: «Письма русского офицера о Польше, австрийских владениях и Венгрии, с подробным описанием похода россиян противу французов в 1805 и 1806 годах, а также Отечественной и заграничной войны с 1812 по 1815 год. С присовокуплением замечаний, мыслей и рассуждений во время поездки в некоторые отечественные губернии». «Подробный» рассказ о кампании 1805—1806 годов содержит сведения о прибытии русских войск в Браунау, о сражениях при Амштетине, при Кремсе, об Аустерлицкой битве:
Однакож победа колебалась чрез целой день, и уже по наступлении ночи мы отступили к пределам Венгрии. <...> Наиболее отражали мы неприятеля штыками, и хотя были весьма разстроены, однакож удерживали место почти чрез целый день [Глинка 1815: 103—107].
В заключение первого тома Глинка обратился к десятой части «Дезодоаровой Истории Французской революции». Автор «Писем русского офицера... » критически разбирает «иноземную ложь» — описание французским историком сражений при Амштетине и Кремсе. Глинка пытается доказать, что русские, а не французские войска одержали победу в 1805 году.
Но благоразумные и искусные распоряжения Генерала Кутузова доставили под Кремсом победу: неприятель был истреблен, и Генерал Грендорж взят в плен. <...> И в другом [французском] сочинении под заглавием: О праве политическом и народном, сказано: «что в 1805 году, 20 Ноября, близ Кремса, на берегах Дуная, четыре тысячи Французов разбили тридцать тысяч Русских» [Глинка 1815: 239—241].
Характерно, что Глинка не анализирует суждения французских авторов об Аустерлицкой битве[15].
В 1816—1817 годах Глинка опубликовал «Письма к другу», в одном из которых говорил о необходимости создания истории Отечественной войны:
Слава России гремела в устах чуждых народов <...> но долго ли существует слава дел, не запечатленных на скрижалях истории? <...> Ужели незабвенные подвиги государя, вождей и народа в сей священной войне умрут для потомства? <...> Сочинитель истории Отечественной войны не станет углубляться в сокровенность задолго предшествовавших ей обстоятельств [Глинка: 359—362].
В 1870 году Глинка выпустил третье издание — «Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции, с подробным описанием Отечественной и заграничной войны с 1812 по 1814 год». Восьмитомное сочинение стало пятитомным; сокращения отразились и на заглавии. Нежелательный сюжет, «подробное описание похода россиян противу французов в 1805 и 1806 годах», исчез из книги.
Против сугубо героизирующего подхода к истории выступил Л.Н. Толстой в «Войне и мире» (1869). Писатель признался:
Я другой раз бросил начатое и стал писать со времени 1812 года, которого запах и звук слышны и милы нам, но которое теперь уже настолько отдалено от нас, что мы можем думать о нем спокойно. Но и в третий раз я оставил начатое <...>. Мне совестно было писать о нашем торжестве в борьбе с бонапартовской Францией, не описав наших неудач и нашего срама. Кто не испытывал того скрытого, но неприятного чувства застенчивости и недоверия при чтении наших патриотических сочинений о 12-м годе [Толстой: XIII, 54—55].
Две противоположные традиции описания 1812 года — Собрание и «Война и мир» — пересекаются в изображении Отечественной войны как одного из главных русских национальных символов. Толстовский интерес к темным страницам истории, однако, указывал на исключительно индивидуальную позицию, намерение противостоять штампам и официальным мифам[16]. Писатель оспаривал взгляд на историю как на миф, назначение которого заключается в конструировании героического образа империи, в защите национальной идентичности.
ЛИТЕРАТУРА
Булгарин — Булгарин Ф. Воспоминания. М., 2001.
Гаспаров — Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина. СПб., 1999.
Глинка — Глинка Ф. Письма русского офицера. М., 2009.
Глинка 1815 — Глинка Ф. Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях, Пруссии и Франции.: В 8 ч. М., 1815. Ч. 1: Описание похода противу Французов в 1805 году в Австрии.
Давыдов — Давыдов Д.В. Сочинения. М., 1985.
Державин — Державин Г.Р. Сочинения. СПб., 2002.
Дубровин — Дубровин Н.Ф. Русская жизнь в начале XX века. СПб., 2007.
Макаров — Макаров А.А. Отечественная война 1812 года в творчестве и мировоззрении Пушкина // Отечественная война 1812 года и русская литература XIX века. М., 1998.
МД 1839 — Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны в 1812 году: В 4 ч. СПб., 1839. Ч. 1.
МД 1844 — Михайловский-Данилевский А.И. Описание первой войны Императора Александра с Наполеоном в 1805 году. СПб., 1844.
Неелов — Неелов Н.Д. Партизаны // Финский вестник. 1847. № 5.
Полевой — Полевой Н. Столетие России с 1745 до 1845 года, или Историческая картина достопамятных событий в России за 100 лет: В 2 ч. СПб., 1846.
Пушкин — ПушкинА.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л., 1937—1959.
Сахаров — Сахаров В.И. Отечественная война 1812 года и русская поэзия первой трети XIX века // Отечественная война 1812 года и русская литература XIX века. М., 1998.
Сидорова — Сидорова Н.П. Отечественная война в русской лирике // Отечественная война и русское общество: В 7 т. М., 1911. Т. V.
Сироткин — Сироткин В. Наполеон и Александр I. Дипломатия и разведка Наполеона и Александра I в 1801 — 1812 гг. М., 2003.
Собрание — Собрание стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году: В 2 ч. СПб., 1814.
Соловьев — Соловьев С.М. Император Александр I. М., 1995.
Толстой — Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М.; Л., 1928—1958.
Шильдер — ШильдерН.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. М., 2008.
[1] Об отражении русско-французского противостояния в русской поэзии см., например, две работы разных эпох: [Сидорова: 159—171], [Сахаров: 116—131].
[2] Эта прагматика отразилась как в выборе эпиграфов к двум частям, так и в композиции Собрания. Ср. первый эпиграф — из Державина: «О Росс! О доблестный народ! / Единственный, великодушный <...>» (Ч. I); и второй эпиграф — из Хвостова: «<...> Изобразить, что Россов Царь / Подвигнув Север за Собою <...>» (Ч. II). Ср. также хронику войны sub specie названий текстов, например: «Ода на случай войны с Французами 1812 года» — «Освобождение Москвы» — «Стихи по прочтении Манифеста от 3 ноября 1812 года.» — «Надпись на поле Бородинском» — «На бегство Наполеона с остатком войска его» (Ч. I) —«Освобождение Европы и слава Александра I» — «Александру Первому на взятие Парижа» — «Завещание Наполеона» (Ч. II).
[3] О политическом аспекте русско-французских отношений см., например: [Соловьев]; [Сироткин].
[4] Подробнее об общественном восприятии Тильзитского мира см.: [Дубровин: 58—78].
[5] Любопытным примером описания финляндской кампании сквозь призму Отечественной войны может служить отрывок из «Воспоминаний» Ф.В. Булгарина (1849): «Мы претерпели величайшую нужду! В Финляндии узнали мы тщету золота! Было много таких дней, что каждый из нас отдал бы все свои деньги за кусок хлеба, за несколько часов сна в теплой избе на соломе! <...> Я сделал всю кампанию без шубы, в шинели на вате, без мехового воротника. <...> В 17 градусов мороза мы даже брились на биваках! <...> Шведы и финны, местные жители, не устояли, хотя их нужда в сравнении с нашей была роскошь <...>» [Булга- рин: 593]. Ср. из «Писем к другу» (1816—1817) Ф. Глинки: «Русский с восхищением дышал студеным воздухом зимы и с веселым сердцем встречал лютейшие морозы, ибо морозы сии, ополчась вместе с ним за землю его, познобили врагов ее» [Глинка: 361]. Использование Булгариным кода 1812 года при описании своего участия в русско-шведской войне было обусловлено стремлением риторически затушевать участие в Отечественной войне на французской стороне, создать самообраз верного подданного русского царя.
[6] Эта дихотомия была положена С.М. Соловьевым в основу описания отношений между Александром и Наполеоном. Ср.: «От Франции шло наступательное, завоевательное движение; в ее челе стоял первый полководец времени, задачей которого было ссорить, разъединять, бить поодиночке, поражать страхом, внезапностью нападения, притягивать к себе чужие народы. От России, наоборот, шло движение оборонительное, и государь ее в соответствии этому характеру движения отличался не воинственными наклонностями, не искусством бранного вождя, но желанием и умением соединять, примирять, устраивать общее действие, решать европейские дела на общих советах, приводить в исполнение общие решения» [Соловьев: 27].
[7] Существовала и дополнительная причина не актуализировать этот сюжет. Как известно, Швеция стала первой союзницей России в войне против Франции: договор был подписан 24 марта 1812 года и предусматривал создание объединенного корпуса для высадки десанта.
[8] По аналогичному — поэтическому — сценарию с использованием устойчивых характеристик двух монархов построил описание времени после Тильзита и Н. Дубровин. В его изложении (1898) чувство общественного позора уравновешивалось подчеркиванием коварства и лицемерия Наполеона, мечтательности и невинности Александра. Ср.: «Положившись на честность нового союзника и на твердость его в исполнении данных обещаний, император Александр пошел на такие уступки, на которые при других условиях он никогда бы не согласился. Все <...> они [соглашения] были следствием доверия к честному слову, которого у Наполеона не существовало, чего, впрочем, он и сам не скрывал. В том же Тильзите он говорил императору Александру, что в его привычки не входит исполнение данных обещаний» [Дубровин: 48—49].
[9] В 1839 году был опубликован очерк Д.В. Давыдова «Тиль- зит в 1807 году» — о сражениях, предшествовавших заключению мира. В 1835 году в «Библиотеке для чтения» вышли его воспоминания о других битвах 1807 года: «Урок сорванцу» и «Воспоминание о сражении при Прейсиш- Эйлау».
[10] Несмотря на новую встречу с Наполеоном, в Эрфруте министр иностранных дел князь Талейран вступил в тайные переговоры с царем и советовал ему сопротивляться гегемонии французского императора. В этом смысле Эрфурт стал победой Александра I.
[11] Ср. общие, камуфлирующие формулировки историка: «Он двинул в 1805 году армию на помощь Австрии. Так началась первая кровавая встреча Александра с Наполеоном. <...> При всех усилиях со стороны Русских нельзя было изменить тогдашнего положения дел. <...> Не находя на пути своем препятствий, Наполеон быстро подвигался вперед, и в Декабре 1806 года встретился с Русскими. Семь месяцев продолжалась с ним война» [МД 1839: 3, 6].
[12] Описанию и анализу Аустерлицкого сражения посвящены 13-я и 14-я главы. Констатируя поражение, историк пытается различными способами принизить его значимость — апеллируя, например, к историческому итогу всего русско- французского противостояния. «После торжества над Наполеоном слава нашего Монарха не могла умножиться ни одною одержанною Им победою или омрачиться одним претерпенным Им поражением. "В Аустерлицком походе, сказал Он однажды, Я был молод и неопытен. Кутузов говорил Мне, что нам надо действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее". Здесь опускается занавеса» [МД 1844: 213]. Схожей апологетической тактики придерживался Давыдов в очерке «Тильзит в 1807 году»: «Когда вспомнишь об этой тяжкой эпохе, продолжавшейся пять лет сряду, и тут же взглянешь на Россию и увидишь, что она теперь, и представляешь себе все то, что она совершила без помощи, без подпоры доброжелателей и союзников, одна сама собою, собственным духом, собственными усилиями, тогда, не краснея, говоришь и об Аустерлице, и о Фридланде, и о нечестивых наполеоновских надзорщиках, о всех этих каплях, упавших в океан событий 1812 года, тогда гордо подымаешь голову и мыслишь: я русский» [Давыдов: 172]. Проблема влияния художественной литературы и мемуаров на риторический арсенал историографии антинаполеоновских войн требует специального изучения.
[13] Ср. оценку Гейльсбергской битвы Д.В. Давыдовым в очерке «Тильзит в 1807 году»: «В это время Наполеон атаковал армию нашу, защищавшую гейльсбергские укрепления, и после неимоверных усилий, продолжавшихся до глубокой ночи, был отбит с чрезвычайным уроном. Мы победили не наступательно, а оборонительно, но победили <...>» [Давыдов: 162].
[14] Историографический канон начал складываться одновременно с поэтическим. В 1813 году Д.И. Ахшарумов опубликовал «Историческое описание войны 1812 года»; второе, значительно дополненное издание вышло в 1819 году. Нашей следующей задачей станет соотнесение Собрания и этого исторического труда.
[15] Мотивы Глинки могли быть достаточно сложными. С одной стороны — нежелание вспоминать о поражении. Однако необходимо учитывать (на это в частной беседе справедливо указал В.С. Парсамов) и то обстоятельство, что практически до начала николаевской эпохи Аустерлиц не воспринимался как поражение России. Поражение потерпела Австрия, на чьей территории произошло сражение, а Россия лишь оказывала помощь своему союзнику. В таком свете Тильзитский мир был мир немотивированный. Россия не проиграла войну, а царь при этом согласился на навязанный ему Наполеоном мирный договор. Унизительным был сам факт подписания мира.
[16] Пушкин-лицеист в «Воспоминаниях в Царском Селе» (1814) выстраивает типичную для «официальной» военной поэзии цепочку. Он упоминает о героях XVIII века — «века военных споров», а затем переходит к описанию французского нашествия. Время между походами Суворова и Отечественной войной не ознаменовалось ни одним памятным, достойным поэтического описания историческим событием. В стихотворении «Наполеон» (1821) поэт передает общий взгляд на унизительные поражения и союзы России, которые естественным образом забываются в свете окончательной победы над Францией: «Тильзит!.. (при звуке сем обидном / Теперь не побледнеет росс) // <...> Померкни, солнце Австерлица! / Пылай, великая Москва!» [Пушкин: II (1), 215]. В 1824 году поэт пишет стихотворение «Недвижный страж дремал на царственном пороге», в котором упоминаются Аустерлицкое поражение и Тиль- зитский «позорный» мир. К этому же периоду относится знаменитая эпиграмма на Александра I «Воспитанный под барабаном...», в которой подчеркивается слабость и страх царя: «Под Австерлицем он бежал, / В двенадцатом году дрожал» [Пушкин: II (1), 459]. Пушкин использует нежелательные исторические сюжеты для выражения своего отрицательного отношения к царю. Эти стихотворения отражают не изменение «содержания» памяти о 1805— 1814 годах, а движение мысли поэта, преодоление им одностороннего, юношеского взгляда на соответствующие события (о других аспектах темы — Пушкин и Отечественная война — см.: [Макаров: 219—247]; [Гаспаров: 82—117]).