ИНТЕЛРОС > №131, 2015 > Стихотворения, присланные из Италии (2013-2014) Игорь Вишневецкий
|
ИЗ ПЕТРАРКИ
У вас, кто слышал в розных рифмах пенье вздохов, кормивших сердце после давней ошибки молодости, когда явь не дня нынешнего — прошлого явленье,
разнообразно: в плаче, в размышленье, в тщете надежд и скорби (не тщеславней — скромней) представ, порыв к Любви узнав, мне и состраданье найдёт, и прощенье:
мне, бывшему и грелкою и басней всему народу, отчего порою перед самим собой невыносимо;
и пребывать в позоре не ужасней, чем каяться и ясно знать: земное блаженство — краткий сон, бегущий мимо.
* * * Как если бы душа перетекла вовне и стала тем, что до сознанья — движением прозрачного стекла — тем ветром, чьё свежащее дыханье
поверх тебя, поверх меня и всех ветвей акаций, пальм или сирени, нам говоря об Океане, в них внезапно отражённом, тем мгновенней,
чем шире предвечерний Океан. Предгрозием в далёком пересверке он дышит над планетой, чувствам дан лишь в зрении, не знающем проверки.
* * * В дождь, пролившийся ровным потоком, когда я бреду сквозь него с изумленьем постороннего — лавр, рыжий камень, вода: всё становится слухом и зреньем,
объясняющими мне, сейчас под зонтом зажимающему, словно рану цвета неба тетрадку с вчерашним стихом — там, где рёбра, и пусто карману,
ибо дома забыл (чем теперь записать? разве памятью, тоже сквозящей и уставленной в небо, текущее вспять: там сгущается сумрак дождящий),
Только лиры платанов, в певучий разлом изгибая стволов раздвоенья, безотзывно гудят под немолчным дождём: как внеумное музыки зренье.
* * * Зимней как будто бабочкой по снегу ты над ручьём тополиного пуха, на каждом из крыльев своих омегу нарисовав, пропархиваешь сухо
и так легко. Кто бы ещё из зрящих смог разглядеть сквозь взветренную пыль, но ясно начертанные — на летящих уверенною, небывало сильной
рукою буквы в их живом курсиве! Как если б строки, отслоясь от всякой страницы, поднимались бы в порыве и трепетали; их полёт, однако,
так непохож на то, что мы стихами зовём; скорей легчайшие сквозь пух и взвиваемую пыль спешат тенями слова — к пределу, за пределы слуха.
* * * Всё внезапно листьями зеленеет — плющ, каштан и дуб. Нет, давно я не был счастлив так, как в нежные дни апреля в рыжей Болонье!
Книгу свежей жизни весна листает. Сны ворожеи о горячем мае в первом лёте бабочек — жёлтых, белых — гаснут моргая.
Им бы оплотнеть да налиться соком, задышать пахуче как куст сирени (что цветёт в Болонье в апреле), — к срокам всех воплощений.
Но, как стих без рифм или как набросок мысли, прочертивши зигзаг без цели, зависает трепетный недоносок в дня колыбели.
* * * Passer mortuus est meae puellae... Мёртв воробушек у моей девчонки... Что ты чувствуешь, птенчик легкокрылый, перепархивая предел сознанья? Тень Катулла тебя благословила, не прохладою — жаром клокотанья, что от рек подымается, какие, я уверен, перелетишь, воспрянув в новом строе внеумной мусикии, в мягком шелесте утренних платанов как уже не воробушек, а мира лучший альт, изумительная нота, излучая мембраною эфира звук простой, но печальный отчего-то. Вернуться назад |