Konstantin A. Bogdanov. From the Guest Editor

 

Константин А. Богданов (Институт рус­ской литературы (Пушкинский Дом) РАН; веду­щий научный сотрудник Центра теоретико-литературных и междисциплинарных исследований; доктор филологических наук) konstantin.a.bogdanov@gmail.com.

Konstantin A. Bogdanov (Institute of Russian Litera­ture (Pushkin House), Russian Academy of Sciences; leading researcher, Literature Theory and Interdisciplinary Research Center; D. habil.) konstantin.a.bogdanov@gmail.com.­

 

Печатающиеся ниже статьи Константина А. Богданова, Ольги Кузнецовой, Елены Кардаш, Дины Магомедовой, Натальи Шром и Анастасии Ведель представляют собою переработанные версии докладов — пяти из пятидесяти четырех, прочитанных в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук (Санкт-Петербург) на междисциплинарной научной конференции «Философия зайца: Неожиданные перспективы гуманитарных исследований» (19—21 июня 2014 года)[1]. Невольным инициатором этой конференции стал министр культуры В.Р. Мединский, за год до того запальчиво заявивший в эфире радиостанции «Business FM», что ему известен целый институт, входящий в систему Российской академии наук, сотрудники которого в течение нескольких лет на бюджетные деньги занимались изучением «философии зайца»:

Я вам называю тему конкретной научной работы, я не могу понять, что в ней кроется, называется она «Философия зайца», и в течение пяти лет люди под это дело получали финансирование![2]

Что скрывалось под «конкретной научной работой», министр не уточнил, но сами эти слова, как и многие другие его заявления, прозвучали в атмосфере дискуссий вокруг уже определившейся позиции Министерства культуры о будущем подведомственных ему институтов — в частности, петербургского Института истории искусств (Зубовского института), переживавшего в это время административную и кадровую лихорадку, вызванную командными решения­ми министерских чиновников по «оптимизации сети учреждений культуры». «Оптимизация» петербургского института завершилась в конечном счете массовыми увольнениями его сотрудников и местным торжеством бюрократического контроля над учеными, а объявленный в конце июня того же года курс на реформу Российской академии наук придал произошедшему в Зубовском институте характер наглядного примера, чем на практике оборачивается властная «оптимизация» российской науки. Загадочные и, по видимости, ернические слова Мединского о «философии зайца» запомнились при этом столь же показательно — как симптом заведомой и легко предсказуемой критики ученых-гуманитариев, растрачивающих бюджетные средства на занятия бесполезной чепухой. Любопытствующее желание последних прояснить утверждение министра о «философии зайца» не заставило себя ждать, и быстро обнаружилось, что поводом к нему могло послужить обширное стихотворение научного сотрудника Института культурологии В.Л. Рабиновича «Трансмутация зайца», предпосланное дополненному переизданию его монографии «Алхимия как феномен средневековой культуры» [Рабинович 2012]. В этом стихотворении автор (умерший осенью 2013 года) выразительно сравнивал самого себя с «заполошным зайцем», дрожащим на цыпочках перед Левиафаном. Оценил ли эту образность Мединский, остается гадать, но анекдотически вероятная ситуация не меняет ее удручающего контекста — убеждения высокопоставленного чиновника в том, что наука без руководства власти только мешает «оптимизации» этой самой науки.

Организация и проведение конференции, состоявшейся в Институте русской литературы, стали в этом случае своеобразным флешмобом — протестной акцией исследователей, изучающих историю культуры и полагающих, что тематика и методология такого изучения подлежат экспертной и перспективной оценке не со стороны чиновников, а изнутри научного сообщества. Можно заведомо иронизировать над «несерьезностью» «заячьей темы» в истории культуры — но, в отвлечении от министерски связываемой с зайцами «философии», как не считаться с тем простым фактом, что «присутствие» зайцев в литературе, живописи, фольклоре, звуковых и визуальных медиа исключительно обширно, разнообразно и значимо? В анонсе к конференции Андрей Костин напоминал, что

заяц — один из наиболее прочно вошедших в культурный обиход современного человека бестиарных образов. Мы слушаем в детстве сказки о ледяной и лубяной избушках и о теремке; танцуем с бутафорскими ушами на утреннике в детском саду; с увлечением читаем в школе стихи о сердобольном деде Мазае и прыгаем с Алисой в нору за Белым Кроликом навстречу Мартовскому Зайцу; мы узнаем потом, что соломинкой в пучине русского бунта может оказаться заячий тулупчик, а фотографии самых красивых девушек можно найти под обложкой с ушастым профилем; в веселой компании одной из тех немногих песен, слова которой будут помнить все, окажется партизанский гимн косящих траву зайцев… Ряд этот можно продолжать бесконечно: значимые зайцы найдутся в любой сфере человеческой культуры во все времена. Образы эти имеют право быть исследованы, поскольку в гуманитарной науке нет такой мелочи, изучение которой не привело бы в конечном итоге к открытию закономерностей и внятному уяснению нашей истории и нас самих[3].

Заключительные слова в этой цитате заслуживают того, чтобы подчеркнуть их. В качестве мыслительного эксперимента достаточно поставить на место «зайца» любую другую гуманитарную тему, чтобы представить ее заведомое неприятие теми, кто предсказуемо рассуждает о приоритетах практики над теорией, о государственной пользе и общественном благе. Вопрос, который ставился в этом случае как «вопрос о зайцах», для организаторов конференции был принципиально важен как гораздо более общий вопрос о том, чем определяется социальная роль гуманитарного знания в современном обществе и в чем состоит ответственность тех, кто обеспечивает социальное взаимодействие между институтами культуры, науки и власти.

История вокруг конференции, само название которой быстро стало своеоб­разным «мемом» сетевого сообщества, получила широкий отклик в средст­вах массовой информации. Реакция Мединского на состоявшуюся конференцию в письме-«приветствии», адресованном ее организаторам, только подтвердила правомерность ее проведения: ученым-гуманитариям министр противопоставил «рядовых налогоплательщиков» (позабыв при этом, что ученые являются такими же рядовыми налогоплательщиками):

Убежден, что затрагиваемые на симпозиуме вопросы особенно важны и актуальны для миллионов рядовых налогоплательщиков, которые в конечном счете и оплатили рабочее время участников конференции, обладающих высокими научными степенями и званиями, лучших научных сотрудников и преподавателей государственных бюджетных учреждений и институтов[4].

Увы, искрометная ирония приснопамятного министра в очередной раз обнаружила конфликтное противостояние общества и власти — на этот раз особенно показательное потому, что оно развернулось вокруг темы, казалось бы, декларативно далекой от приоритетов «социальной пользы», но символически указывающей на экспертное право ученых и общества интересоваться тем, что представляется важным в силу иных, непонятных чиновникам обстоятельств.

Одним из попутных следствий того же противостояния стало создание сетевого сообщества в Фейсбуке под названием «Философия зайца». За время его существования участники и гости этого сайта опубликовали тысячи постов с изобразительными и текстовыми материалами, которые, с одной стороны, очевидно иллюстрируют немаловажную «роль зайца» в мировой культуре, а с другой — свидетельствуют о значимости «мемически» маркированной социальной коммуникации. Вослед конференции «заяц» стал очередным ме­мо­м, прямо или опосредованно выразившим стремление к просвещенному знани­ю и общению, которое самоценно как таковое и по меньшей мере безразлично к тем, кто претендует выступать глашатаями науки в терминах прикладного или государственного утилитаризма.

Ричард Докинз, некогда предложивший само понятие «мем» в качестве дублетного к понятию «ген», имел в виду единицы информации, способные к репликации — удерживанию, вариативному воспроизведению и селективному распространению некоего коллективно значимого знания, влияющего в конечном счете на характер информационной эволюции человека и общест­ва [Dawkins 1976; Докинз 1993]. Известно, что теоретическое усложнение этого понятия, не слишком определенного в его содержательном и формально опознаваемом обличье, поначалу породило большие надежды, но постепенно сошло на нет. Однако, как показывает наш пример, мем, понятый как прецедент и маркер коллективной памяти о чем бы то ни было в истории и культуре, способен практически указать на многое из того, что интересно само по себе, задавая задачи, ждущие разрешения. Персональным примером в этом случае может служить тот же Докинз, не очень вежливо, зато недвусмысленно обронивший в одном из интервью справедливую фразу: «Наука — это интересно, а кто с этим не согласен — пошел он куда подальше»[5].

 

Библиография / References

[Докинз 1993] — Докинз Р. Эгоистичный ген / Пер. с англ. Н.О. Фоминой. М.: Мир, 1993.

(Dawkins R. The Selfish Gene. Moscow, 1993. — In Russ.)

[Рабинович 2012] — Рабинович В.Л. Алхимия как феномен средневековой культуры [1979]. 2-е изд. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2012.

(Rabinovich V.L. Alkhimiya kak fenomen srednevekovoy kul’tury [1979]. 2nd ed. Saint Petersburg, 2012.)

[Dawkins 1976] — Dawkins R. The Selfish Gene. Oxford: Oxford University Press, 1976.