ИНТЕЛРОС > №7, 2008 > Комиссия по визированиюКомиссия по визированию11 апреля 2008 |
I. Самое смешное, что казахи действительно ни при чем. Казахами мы называли русских, которые приехали к нам в Калининград из Казахстана. Вроде бы такие же, как мы, а на самом деле, конечно, совсем не такие. Дети Востока — хитрые, подлые, лицемерные, живущие по принципу «умри ты сегодня, а я завтра», готовые драться за место под солнцем с нами, которым это место под этим (не очень теплым, зато вполне европейским) солнцем досталось по праву рождения. Со мной учился такой Ромашкин — единственный на курсе казах, причем казах настоящий, хоть и наполовину — по отцу. Его почему-то было принято не любить, да он и действительно был достаточно неприятным типом (однажды я стрельнул у него сигарету, назавтра он говорит: «Ты не забыл, что ты мне сигарету должен?» — ну вот как так можно?). Время от времени кто-нибудь с ним по какому-нибудь поводу ругался, но чтобы упрекать его казахским происхождением — это как-то никому в голову не приходило. «Но любим мы его не за это», как говорится. Потом был такой случай — я уже работал в газете, и к нам на редакционную планерку пришла одна тетка, директор, по-моему, какой-то сети газетных киосков. Мы ее позвали, чтобы понять, что интересно народу, о чем хотят читать люди. Тетка говорит: «Побольше пишите что-нибудь полезное. Вот, например, сейчас жара. Напишите, как бороться с жарой. Вот у нас в Казахстане, когда жара, все пьют кумыс, он очень хорошо жажду утоляет. Напишите про кумыс». После планерки мы собрались, и кто-то говорит: «А в Казахстане все пьют кумыс». И все засмеялись. И я тоже засмеялся, потому что понял, что казахов не люблю не только я, и поэтому своей к ним нелюбви можно не стесняться. Потом я написал заметку о том, какие безобразия происходят с историческим обликом города, где в конце было сказано: «Я, как вы понимаете, не из Казахстана, поэтому мне не все равно, как выглядит наш город». Читатели писали письма — молодец, мол, как ты их, этих казахов. Мне редко бывает стыдно за то, что я пишу. За ту заметку — стыдно, да. II. III. Но, мне кажется, любой понаехавший программист из Саратова, музыкант из Воркуты или, прости Господи, менеджер из Владивостока рассуждает примерно так же, как и я — тоже не считает себя типичным понаехавшим. И если так, то получается, что нетипичных понаехавших в Москве — достаточно много, и все они (мы), которые считают себя нетипичными, на самом деле типичные. Кто едет покорять Москву? Двоечник не едет. Гопник не едет. Пьяница не едет. Не едут продавщица ночного магазина и ее бойфренд охранник. Двоечнику, гопнику, пьянице и продавщице с охранником и в родном городе хорошо. А я прекрасно помню свое настроение за полгода до отъезда в Москву (я тогда еще учился, и уехать не мог) — все, что можно было сделать и написать, уже сделано и написано, куда расти дальше? — только в главные редакторы, а нормальная газета в городе — одна, и у нее уже есть главный редактор. А перед глазами примеры деградировавших, спившихся, даже умерших старших коллег. Вопрос не в «уезжать или не уезжать», а в «уезжать сегодня или завтра». И я уехал. А двоечник, гопник и пьяница, разумеется, остались. Важно учесть, кстати, что остались не только они; много кто остался, — говорю же, случай журналиста не располагает к обобщениям. Вот есть у меня, например, в Калининграде друг по прозвищу Шиша, мой сокурсник — работает каким-то начальником по контейнерным перевозкам в торговом порту, зарабатывает столько же, сколько я в Москве, и прекрасно себя чувствует. Ему не нужно ехать покорять Москву (в Москве нет морского порта и начальники по контейнерным перевозкам в Москве не нужны), мне — было нужно. Естественный процесс, согласитесь. IV. На самом деле Москва — не более чем модель большой России, ничем, кроме самого красивого в мире метро и еще нескольких достопримечательностей, от Замкадья не отличающаяся. Дикого поля в Москве хватает — точно так же, как в Замкадье хватает богатства и гламура. И если в нищем городе Ставрополе — один (на самом деле, не один, конечно) автомобиль «Бентли», а в Москве — сотни, то это только потому, что Москва — сама по себе больше Ставрополя. А так, и главный вещевой рынок страны, знаменитый Черкизон, — это Москва. И знаменитая история про 11-летнюю девочку Валю, которая родила от таджика, типичная история самого мрачного социального дна — это тоже московская история, потому что Капотня — это такая же Москва, как и улица Тверская. И Петросяна в Москве смотрят так же, как и в Перми. И паленую водку пьют. И у игровых автоматов стоят. И продавщицы московских ночных магазинов со своими бойфрендами охранниками — это самые настоящие коренные москвичи, как и московские гопники, пьяницы и двоечники. V. «Понаехали тут» в Москве двухтысячных — это такая же комиссия по визированию, бессмысленная, но в целом безобидная атавистическая традиция, к которой стоит отнестись снисходительно. В восемьдесят четвертом году последний маргинал из Бирюлева со своей московской пропиской мог вызывать зависть провинциальных родственников — сегодня кто станет завидовать коренному бирюлевцу? А если где-нибудь (говорю «где-нибудь», потому что не представляю, где это может случиться) он, разговорившись со мной и узнав, что я из Калининграда, скажет мне: «Понаехали тут», — я сделаю брезгливое лицо и отойду в сторону. Строго говоря, так же должны были вести себя со мной калининградские казахи, но, видимо, не додумались. Вернуться назад |