ИНТЕЛРОС > №1, 2008 > Михаил Харитонов. Опыт о роскошиМихаил Харитонов. Опыт о роскоши21 января 2008 |
Дима по жизни — занятой человек, вот и сейчас он был занят. Он кушал. Кушал он водку. Водка была как подмышка спящей царевны — белой, холодной. Называлась она не по-русски — ну там «Березка» или «Золотые купола» — а, наоборот, Kauffman. Я отвлек Диму от такого занятия и спросил, зачем он кушает бутылку водки с еврейским именем в итальянском — то есть армянском, «под Италию» — едальном заведении, где стоимость стопки водки сопоставима с ценой литровой бутыли того же напитка в недешевом магазине напротив. — Хня, — сказал Дима ртом, набитым водкой. Проглотив ее, он продолжил: — У меня все подписали. В ту пору — на дворе стояла осень две тыщи третьего — я общался с Димой эпизодически, но знал, что на работе ему должны что-то такое подписать и никак не подпишут. По этому поводу он очень волновался: часто, помногу кушал, иногда закусывал, но чаще нет. Я не очень понимал, когда он, собственно, работает. О том, что он на работе делает, и речи не шло — это было за гранью восприятия. Так или иначе, от подписания или неподписания этого чего-то такого у Димы зависело все, включая новую машину. Машины Дима менял каждые два года. Всегда это были несвежие, но все-таки не подержанные иномарки, породность которых неуклонно улучшалась по мере роста возможностей. На сей раз он был готов взять машину из салона. Если, конечно, все прокатит — и вот, судя по всему, прокатило. — С тебя шампанское, — сказал я, как всегда говорят в таких случаях. — У меня есть, — сказал я. Заголосил мобильный — с моей работы. Я немножко поговорил и понял, что мне нужно срочно брать ноги в руки и лететь мухой. — Ты хоть выпей, — настоял Дима, когда я объяснил ситуацию. Я выпил. Водка была белой и холодной, других свойств я в ней не обнаружил. — Это лучшая водка, — поднял Дима большой палец. — Самая лакшери. Так я впервые услышал это слово. Что такое хорошо и что такое лучше Далее, люди обычно как-то классифицируют вещи и услуги. Например, для плохих вещей и услуг существует много слов — «сносно», «скверно», «треш», «дрек», «мерзотина». Для хорошего тоже существуют свои слова. В отличие от брани, адресованной дряни, эти слова не валяются как попало, а уложены в аккуратную пирамидку. Потому что классификация хорошего — это очень серьезное дело, ведь тут речь идет о больших деньгах. Отличия «эконом-класса» от «бизнес-класса», «двухзвездочного» от «трехзвездочного», «фабричного» от «индпошива» — все это очень важные отличия, ибо они стоят миллионы и миллиарды долларов. История того, как и кем формируются эти системы оценок, заслуживает очень толстой книги, если не целой библиотеки, с привлечением всяческих специалистов. Мы таких целей себе не ставим — куда уж. Мы скромненько рассмотрим всего две системы понятий, а именно: традиционную для России шкалу качества и такую же для «постсоветского общества». Отправная точка: роскошь Этимология русского слова не очень ясна, словари заикаются. Вроде бы имеется связь с украинским «кохати» в значении «любить», далее с чешским, польским и так по всем славянским кочкам. На кочках значение колышется в две стороны — то в неодобрительную (болгарское слово «роскоша» означает «невоздержанность», далее — распутство и те пе), то наоборот (польское roskosz — «наслаждение», «блаженство», и все такое). Русское слово устроено очень интересно: оно продавлено в середке, свисая по обе стороны от нуля, в нем поровну и осуждения, и восхищения. Роскошь — это не просто хорошо, а слишком хорошо, и этот самый лишек вызывает двойственные чувства: с одной стороны выходит грех и гордыня, с другой — а чё такого-то, красиво жить не запретишь, будет что вспомнить, да и людям посмотреть тоже забавно. Англицизм интересен тем, что устроен очень похожим образом. А именно, luxury имеет два значения, одно плохое, другое хорошее. Первое — разврат, распутство. Второе — богатство, пышность, всяческое демонстративное потребление и демонстративное наслаждение этим потреблением, «позволялово себе всего-всего-всего самого-самого-самого». Роскошь всегда была показной, демонстративной. Она — на публику и для публики. Это всегда игра на зрителя. Разумеется, до демонстративного потребления еще надо дорасти. И у него тоже есть свои границы и пределы. Поговорим об этом. Путь вниз: люкс, шик, особенное Этим метилось все демонстративно качественное, что включало в себя, с одной стороны, высокую цену товара или услуги, с другой — надежность и гарантии, а также полноту услуг, «все, что надо». Тогда же, во времена нормальной жизни, «люкс» обозначало еще и «всяческую услугу». Вещи люкс — это были настоящие хорошие вещи, не обязательно импортные, но по уровню не уступающие лучшим образцам, «как в домах Лондона и Парижа». Но даже интеллигентным людям, равнодушным к земным благам, это слово не было неприятно, хотя бы потому, что в нем сиял корнем латинский lux — свет. Уровнем ниже шло то, что называлось «шикарным». Трудно сказать, откуда пришло словечко, из французского bon chic или из немецкого Schick. Я бы поставил на второе: «шикарно» — по ощущениям южное слово, одесское, откуда-то из мира еврейских портных и еврейских блатных, у них обшивавшихся в белое. Так что, наверное, словцо залетело из идиша. Так или иначе, «шик» — это блеск без тепла (так и говорили — «шик-блеск»), блестки и финтифлюшки из несолидного материала и небрежно сделанные, вся сила которых в фасоне (сейчас бы сказали — «тренд»). Модная тряпка давит фасон, но живет один сезон, она может быть чрезвычайно шикарной, но никак не роскошной. Роскошным может быть только вечное: смокинг, черные ботинки модели «оксфорд» с закрытой шнуровкой, бриллиантовая запонка. «Проверено временем». В старой России «шикарное» было практически синонимом иностранной, в крайнем случае, варшавской, выделки — или провинциальной подделки под эту выделку. Отсюда и оттенок комического, неизменно присутствующий в понимании шика по-русски. Еще ниже шикарного, но выше обыкновенного стояло «особое» — как варианты, «особенное» или даже «особливое». Слово это обозначало, что в вещь или услугу вложено больше труда и старания, чем обычно. Дореволюционные рекламы обещали «особливый уход за волосами», «особенную холю ногтей» и прочие приятности. Правда, тут начиналась неприятная двусмысленность: например, «особая служба» — это отнюдь не то место, где ногти холили… Когда в Россию пришло слово «специальное» в том же значении, соответствующие службы стали называться «специальными». Тут уже не до смеха: «спец» — это «ходите опасно». Еще одно значение, тоже с нехорошим оттенком: «особенная услуга» — неудобоназываемая услуга: всякая «клубничка», разные там «специальные желания» посетителей борделей. Между «особенным» и «шикарным» еще была тоненькая прослойка «исключительного». Обозначало оно примерно «ну очень особенное». «Исключительного качества вещь, извольте убедиться», — разворачивал приказчик перед захожей барышней какую-нибудь тряпицу. Своего бытования это слово не имело. В постсоветское время, напротив, его иностранный аналог сыграл огромную роль в становлении новой системы понятий. Итак, картина эпохи «в разрезе оценки благ» была такой. Наверху царила «роскошь» — нечто чрезмерное, преизбыточествующее, но и надежно-качественное. Ниже блистал «шик» — что-то пустое, вертлявое, иностранное, для понимающих людей чуть смешное, но бесконечно привлекательное, «огонек для мошек». Еще ниже предлагало себя «особенное» и «специальное» — нечто с приварочком, с добавочкой, не всегда хорошей или хотя бы пристойной (ну и, само собой, к любителям специального присматривались специальные же службы). Ниже стояла обыденщина и казенщина, «для народа». Еще ниже шла дрянь. Советская власть, как известно, с роскошью организованно боролась. Более того, она сумела ее победить. Роскошь — в старом ее значении надежной качественности — осталась только для придирчивых иностранцев и, может быть, для членов Политбюро. Впрочем, относительно последних не уверен: многие из них были людьми довольно простыми, искренне считавшими, что счастье — это когда картофанчика теплого от пуза, да с селедочкой жирненькой, да с водовкой, а буржуйские кислые вина и белые манишки — это все от зажратости. Неудивительно, что «люкс» истребился из Эсэсэсэрии совершенно. Само словцо зацепилось в гостиничном деле. «Номер люкс» — по советским меркам это номер, в котором не воняет, есть горячая и холодная вода, да чистые простыни, да полотенца, и все это в комплекте. Такое, говорят, бывало только в «Интуристе», и то не всегда и не для всех, а только для глав представительств недружественных стран (на дружественных чистые полотенца зачастую экономили). Что касается шика. Как уже было сказано, шикарность — это не столько качество и стоимость, сколько «соответствие новейшим веяниям», а также эффектность во всех ее проявлениях. Шикарная юбка может быть сшита из затрапезной тряпки, если руки есть. Шикарная прическа делается даже тупыми ножницами и гребенкой с половиной зубьев, если мастер хороший. Шикарная песня может быть напета во дворе под три аккорда. И так далее. Конечно, шик будет еще тот, но это будет шик… Кроме того, шикарные вещицы ввозились извне — пусть в небольшом количестве. Предельным шиком в брежневские времена стали пресловутые джинсы и томик Булгакова. Кстати, очень характерно, что синонимом предельно востребованного книжного дефицита стал «Мастер и Маргарита»: сам Булгаков был именно что шикарен (впоследствии Катаев в своих злобных мемуарах вспоминал его «ботинки с прюнелевым верхом») и текст написал именно что шикарный, в одесском смысле слова. А самым шикарным литературным героем советской поры стал Остап Бендер, бесконечно и безудержно любимый всей страной. Но — дальше про «особое». В советском быту «спец» не был ниже шика, а противостоял ему. Если в шике было нечто антисоветское, нелояльное — как в длинных прическах, как в тех же джинсах, — то «специальное» было сугубо советским. Если коротко, «спец» было то, что получали в спецраспределителях по специальной цене и со спецобслуживанием. Туда входило мясо без костей, фрукты, «масло и греча», кое-что из того, что раньше называлось «колониальными товарами»; для особо приближенных — хорошая обувь, иногда и носильное, сшитое за границей. Это был тот максимальный уровень благ, до которого советская власть допускала своих служителей. Планка маркировалась водкой «Московская особая» — что означало «очень хорошая». Кстати, она и была очень хорошая: бернская золотая медаль на международной выставке 1953 года за качество и такая же брюссельская 1988 года тому доказательство (а знаменитая «Столичная», Stoly, продаваемая на Запад «за люкс», в семидесятые уже сдала выставочные позиции). Оппозиция шикарного (антисоветского) и специального (советского) рухнула в девяностые, вместе с советской промышленностью, культурой и образом жизни. На пепелище бродили растерянные люди и искали новые слова для новых реалий. Что они нашли — об этом читайте дальше. Путь вверх: элит, эксклюзив, вип Подобная структура общества напрочь исключала понятие роскоши, даже для самых богатых. Роскошь, как уже было сказано, предполагает известную прочность положения. Глупо шить себе смокинг и ждать исполнения заказа месяц, если ты не уверен, что переживешь следующую неделю и сохранишь здоровье. Для демонстрации же сиюминутного положения (так называемой «крутизны») использовались атрибуты вроде «голдовых цепур» толщиной с палец, «шестисотого мерса» или пресловутых «малиновых пиджаков от Версаче», которые играли роль униформы. Никто даже особо не интересовался, «настоящий» пиджак или нет: все понимали, что это условность, способ демонстрации своих претезий на статус, «заява» — вместе с бритым затылком, с жаргоном, со словечками «типа» и «как бы». Главным была цена: ценилось взятое задорого. Подделочников тоже хватало. Я знавал одного мелкого жульмана, который до девяносто пятого ходил весь в красном, даже в красной шапке — чтоб боялись. Иногда действовало: принимали за крутого… Кончил он плохо — насколько мне известно, человек набрал денег на «шестисотый» и не смог «обосновать» свое право на такую тачку. Особенно забавными и одновременно зловещими были потуги на «роскошь». На те годы приходится пик раскрутки черного рынка фальшивого и настоящего — зачастую краденого — антиквариата, картин, всяческого обобщенного «фаберже» и так далее. При этом вещи оценивались самым диким образом, разницы между законно приобретенным и снятым с трупа вообще не видели. Символом эпохи можно было бы сделать седую от древности икону, перемазанную кровью предыдущего владельца и висящую в сортире как свидетельство запредельной крутизны нового ее обладателя. «Крутое» — это был ноль, точка предельного падения и одновременно точка отсчета, от которой пошло, так сказать, развитие. Первым новым словом для обозначения «всякого хорошего», пробившимся сквозь метель и вьюгу в теплые мозги наших сограждан, было слово «элитное». Потом его стали сокращать до «элит». Откуда оно взялось, не вполне понятно. Точнее, у него, как у победы, много отцов. Характерно, однако, что именно в те годы в газетную публицистику и на телеэкран проникло слово «элита». Так себя стали называть те, кто выбился или хотел выбиться. В основном это была откровенная сволочь. Как и всякая сволочь, она считала себя писечкой всея Руси, а остальных быдлом. Слово «быдло», кстати, было узаконено и стало публично произносимым — а вот антонимом стало именно слово «элита» в значении «небыдла». Соответственно, «элитное» — это все то, что носит, вкушает, обоняет и всячески пользует эта самая «элита». Одним из первых устойчивых словосочетаний с этим словом стало «элитная ». Это же, впрочем, касалось и всех «элитностей»: они были или сами проституточьи, или для проституции, во всех смыслах этого слова. Например, первая женская дорогая одежда — «элитная» — начала завозиться в Россию именно как униформа дорогих проституток. В дальнейшем завозы расширились, так как появилась еще одна категория — содержанки. Но тогда уже слово «элитное» обесценилось. Причем обесценивание это произошло очень быстро: уже в девяносто третьем году я помню магазин, где лежала «элитная твердая колбаса» (соя с красителями). Следующим пошло слово «эксклюзивное», обычно обрезанное на конце — «эксклюзив». Вообще-то это всего лишь «исключительное», с интонацией «редко попадающееся, изготовленное в единственном экземпляре, только для вас». Например, «эксклюзивная вещь» — чудом доехавшая до Москвы тряпка из относительно свежей коллекции Версаче, которую вроде бы не подделали в Турции. Вообще, появление слова было отчасти вызвано валом подделок всего под все, пошедших сначала из Восточной Европы, а потом из Азии. «Эксклюзивное» тогда обозначало еще и «настоящее» — в смысле, сшитое «все-таки в Турции, а не в Варшаве», «все-таки в Болгарии, а не в Китае». Впрочем, на поверку это оказывался обычно тот же Китай. Я как-то видел рекламный плакатик «Эксклюзивные китайские товары со всего мира!» Это было очень точно, поскольку товары действительно были увешаны ярлычками «маде ин Итали», «маде ин ЮСА» и т. п. На самом деле, конечно, то была сплошная чина, чина, чина. «Эксклюзивное» как хорошее, почетное слово продержалось до середины девяностых. И, опять же, пало жертвой инфляции. Когда я увидел вблизи своей станции метро (я живу на «Полежаевской») рекламу «Эксклюзивные стоки из Европы!» (там продавали секонд-хенд, попросту ношеное, еще проще — вонючее рванье), я понял, что словцо отработало. Сейчас назвать что-то «эксклюзивным» — все равно, что надеть малиновый пиджак. «Смешно». Впрочем, сохранилось техническое выражение «эксклюзивное интервью», «эксклюзивная публикация». Это точный технический термин: текст, права на который принадлежат одному изданию. Есть еще «эксклюзивное право», термин из юриспруденции, особо не прижившийся на нашей почве. К нашей теме все это отношения не имеет. Следующим наросло смешное слово «вип», похожее на «выпь». Его эпоха еще не кончена, поэтому уделим ему больше внимания. Вообще-то VIP — это всего лишь «Very Important Person», «очень важное лицо». Термин этот технический, возник, судя по некоторым данным, в среде телохранителей и прочей силовой обслуги. Обозначало оно пупсов, которых нужно контролировать и защищать в первую очередь. Потом этой аббревиатурой стали метить обладателей всяких особых привилегий. В русском советском языке есть слово «льготник», так вот, оно здесь очень применимо. Другое дело, что советский льготник — существо, как правило, довольно жалкое. Западный же льготник — это человек богатый, могущественный и влиятельный, за то он и льготы имеет. В общем, понятно. Но то у них. Когда же словцо «випы» дошло до нашей «элиты», которая к тому моменту устала себя называть «элитой» (слово поистрепалось), она ужасно обрадовалась. «Мы випы, мы випы!» — закричала всякая шушера, приближенная к деньгам, местам в Госдуме или Останкину. «И нам нужно особенное к себе отношение». Тут же появилось выражение «вип-обслуживание» — это когда к тебе не только подходят в первую очередь и лыбу отшаривают на два сантиметра шире, чем прочим, но еще и делают вид, что ты тут такой один, хоть этих випов будет вагон. Но это в идеале, а вообще-то «вип-обслуживание» — это прежде всего и главным образом означает «быстро», «споро», «без ожидания». Говоря по-советски, «без очереди». Точно так же «вип-зал» — это место, где не толкаются (а прочие, не-випы, вынуждены давиться). Относительно недавно была идея сделать в метро вип-вагоны, вход в которые стоил бы очень дорого, зато даже в час пик можно было бы проехаться без давки. А в прейскуранте услуги «секс по телефону» есть специальный «вип-разговор»: это когда мучимый спермотоксикозом клиент может не рассусоливать с девушкой на том конце провода, а сразу переходить к делу, то есть требовать от нее стонов и чмоканий, или чего им там надо… Стоит это в два раза дороже обычного. «Вип-услуга», ага. Итак, мы получаем новую цепочку понятий. В самом низу «элитное» — этим словом сейчас только что туалетную бумагу не называют. Несколько выше «эксклюзив» — слово применяется в основном к вещам и меньше к услугам, означает примерно «неплохое, но дорогое». Выше стоит «вип-класс» — это слово в ходу в области торговли услугами и привилегиями, означает «быстро и качественно, но очень дорого и не для всех». «Элитное» появилось в начале девяностых, «эксклюзив» заполонил все в середине, «вип» — в конце, захватывая двухтысячные. Сейчас все эти три слова не то чтобы выброшены на помойку, но поблекли. Ибо настала эпоха лакшери. Апогей: лакшери Что по-настоящему ценится? Во-первых, одобренное и утвержденное экспертами как «роскошное». Потратив уйму денег и времени, правящий слой випов научился-таки разбираться в экспертизе и определять, кому можно доверять, а кому нет. Во-вторых, то же касается легальности приобретения ценностей и услуг. Молдавского производства «фаберже» и снятые с трупов драгоценности ныне — по крайней мере, в кругах потребителей лакшери — невозможны. Далее, установлено равновесие между модой и «непреходящим». Вещи лакшери — это не столько «шик», сколько «солидол». Предпочтение отдается всему более консервативному, нежели это популярно на Западе: обжегшись на молоке, дуют на воду. Очень ценится солидное и неброское, опознаваемое только своими. «Красный пиджак», кричавший о сверхпривилегиях его обладателя, ныне невозможен в принципе. Нет: правильная строчечка, количество дырочек на пуговичке, еле заметная надпись. Впрочем, самая-самая роскошь обходится без всего этого. Костюм, сшитый на руках, без единой бирочки, шелковый платочек из Италии (с крохотной монограммой), неброские рыжие ботиночки, чья кожаная подошвочка не видна. Они одеваются в небольших, мало кому известных магазинчиках, ходят в клубы, о которых не пишут в модных журналах… Вип-класс закукливается, очерчивает себя незримым кругом дорогого и неяркого. *** Наше знакомство к тому моменту давно лишилось делового смысла. Он там, в стратосфере, а я здесь, в нижних слоях. Единственное, что нас немножко связывает, — кой-какие сплетни да горстка знакомых, которых тоже раскидало разными ветрами. Но поговорить нам все-таки бывает интересно, «почему бы и нет». Место, куда он меня привез, было мне совершенно незнакомо и впечатления дорогого кабака не производило. Четыре или пять деревянных столиков, милые улыбчивые барышни в чем-то простеньком — не «под Японию», а так, в обычных платьицах — без спешки, но очень ловко разносили на соломенных подносах чашечки и плошечки. Я посмотрел на палочки, повертел в руках. Они были красивые, черно-красные, покрытые лаком, но не скользкие. Просто удобные палочки. Мне не хотелось есть. То есть хотелось, но я сбрасывал вес. Я попросил кофе и водички. Милая улыбчивая барышня сказала мне, что у них как раз сейчас есть японская минералка, «специально под суши». Я уже было согласился, но все-таки заглянул в меню. Стоимость стакана такой водички оказалась сопоставимой с размером пенсии вдовы подводника. Название я не запомнил. Вернуться назад |