Winge Th.M. Body Style.  London; N.Y.: Berg, 2012. 148 pp. Subculture Style Series

 

Книга Терезы Вайндж, несомненно, один из примеров образцового применения методологии cultural studies к практикам болезненного и, как доказывает автор, мучительного изменения тела: татуировкам и пирсингу. Если бы не широкие экскурсы в обычаи субкультур и не картографирование распределения социальных маркеров тела, можно было бы отнести книгу к pain studies. Как и медики, занимающиеся этиологией забо­леваний, Вайндж собирает многочисленные интервью, заставляя своих собеседников не просто раскрыть ценностные предпочте­ния, как это бывает в социологических ис­следованиях культуры, но рассказать об об­стоятельствах создания татуировок. Отсюда такие исповеди: «Я сделал себе пирсинг, по­тому что я ощущал какую-то скорбь и мне казалось, что я утрачиваю чувство себя. Мне нужно было доказать себе, что я еще властеннад собой и что могу принимать личные решения. Сделать пирсинг для меня было — вновь встроить меня в свою идентичность» (с. 80). Как мы видим, респондент не просто использует слова, взятые из со­циальных наук, объясняясь на языке учебника по социальной теории и социальной психологии, он заимствует и саму чувственность извне, как это происходит при попытке вытеснить чувство боли, при попыт­ке перевести внимание на какие-то терапевтические ощущения. По­этому он говорит не «обрести идентичность», а «встроить себя в свою идентичность» — гораздо важнее оказывается замещение душевной боли телесной, чем обретение тела, важнее раздвигание привычных рамок идентичности, чем самоидентификация.

Книга Вайндж, по уверению издателей, написана для «студентов, изучающих моду и одежду». Она входит в серию «Субкультурный стиль», включающую также специальные тома «Панк-стиль», «Квир-стиль» и «Фетиш-стиль». Такая ориентация на практические нужды, на изучение того, что может произойти с семантикой одежды при из­менении семантики тела, значительно меняет привычный тон разгово­ра о татуировках. Меньше всего в книге говорится о семантике отдель­ных татуировок: мы не найдем здесь не только исторических введений, но и описаний манифестирующих татуировок. Татуировка как поли­тическое заявление, как знак определенной позиции в определенной субкультуре — эти темы практически не затрагиваются. Анализ самых радикальных татуировок, самых радикальных попыток модифициро­вать свое тело, всех этих «людей-ящериц» и «людей-паззлов», перефор­матирует наши знания о субкультурах. Можно было бы сказать, ис­пользуя старый эстетический язык, что речь идет в книге не о «теории отражения», а о «теории активного вмешательства»: мы стремимся не раскрыть по татуировкам ценности и интересы субкультур, но понять границы каждой субкультуры в зависимости от того, насколько каж­дая из них решительна в истязании тела. Вайндж за основу субкультур принимает примитив, первобытность, по отношению к которому все остальные субкультуры — виртуальное тело этого первоначального, глухого, архаичного рассечения собственной кожи.

Так, например, останавливает на себе внимание анализ субкульту­ры киберпанка. Мы привыкли к тому, что киберпанк подразумевает особое видение телесных реакций, часть из которых автоматизирует­ся. То есть для киберпанка вовсе не обязательно имплантировать под кожу компьютерные узлы: достаточно «второго тела», состоящего из привычек взаимодействия с компьютером. Но автор вдруг начинает говорить о том, что киборгами являются все, кто носит слуховой ап­парат, не говоря уже о кардиостимуляторах. Поэтому представители данной субкультуры, по мнению Вайндж, не могут стать «киберами» в мир киборгов, но постоянно расширяют свое телесное присутствие в разных формах креативности — от компьютерных игр до фанфиков (c. 56). Получается, что никакого «второго тела» быть не может, воз­можны только цивилизационные признаки второго тела, каждый из которых рано или поздно укажет на боль и страдание.

Очевидно, что в этом случае, как и во многих других, Вайндж из­бегает той оптики, которую мы связываем с гипотезой Канторовича о «двойном теле короля», вообще с континентальной феноменологи­ей телесности, от Делёза до современного радикального феминизма. В этой системе социальное или политическое тело является носителем определенного лейбла, «телом без органов», по Делёзу, превращен­ным в чистую тумбу для какой-либо социальной или политической семантики, и поэтому физическое тело может выступить объектом му­чительных операций только как «подданный» социального порядка. С континентальной (европейской) точки зрения пирсинг представля­ет собой способ установления социального порядка, основанного на «разделенности» как радостей, так и страданий. Тогда как автор кни­ги «Боди-стиль» как раз не хочет ничего говорить о партажировании страданий, но только о переживании человеком неуместности его соб­ственной идентичности.

И действительно, мы мало что можем узнать из книги о коллектив­ных субкультурных ритуалах, о нормах, которые такой коллектив на­вязывает своим членам. Напротив, постоянно подчеркивается, что та­туирование себя — это rite de passage, который человек осуществляет собственными силами, и потом еще в этом исповедуется (а иначе как нам квалифицировать предложенные интервью как достоверные, если они состоят из одних социологических штампов?). Во-первых, красной нитью через книгу проходит мысль, что по большей части татуиров­ки и пирсинг не выставляются напоказ; напротив, человек их задумы­вает наедине с собой, изготавливает по собственному проекту, а не по готовым лекалам (то есть создает несообщимый эстетический опыт), и потом любуется наедине. Например, человек наносит татуировку не на наружную, а на тыльную сторону ладони, чтобы видеть ее во вре­мя работы, и только тогда. Больше ее не увидит никто в повседневной жизни, но не увидит ее и сам владелец в часы досуга.

Во-вторых, оказывается, что норма переживания собственных та­туировок, собственной боли, встроенности в эту боль и извлеченности мысли из этой боли, только случайно совпадает с субкультурными нор­мативами. Главное — не принадлежать субкультуре, а уметь поставить свою мысль так, что она и станет настоящим общим телом субкультуры.

Раз многие татуировки не видны, то они, являясь телесным стилем, не служат конструированию субкультуры. «Те же самые модифика­ции тела, которые видны некоторым людям и в некоторых ситуациях, расширяют нормативную идентичность личности, но необязательно создают субкультурную идентичность. Например, мать может носить татуировки с датами рождения своих детей на груди — такие татуиров­ки видны, когда она носит слишком короткий топик или когда она на приеме у врача. Независимо от того, в каких ситуациях она окажется, ее татуировки не заявляют никакую субкультурную идентичность, но только сообщают всем усиленное чувство материнства» (с. 49). Как мы видим, эта материнская татуировка не манифестирована, но является при этом частью стиля. Получается, что будучи видна немногим, не будучи конститутивна для какой-либо социальной принадлежности, она обретает особую небывалую энергетику стиля.

При этом оказывается, что сокровенности операций с телом соот­ветствует сокровенность (суб)культурного стиля: «Хотя гайдлайны суб­культурного стиля позволяют визуально идентифицировать специфи­ческие субкультурные группы, аутсайдеры не всегда могут понять все намеки в одежде» (с. 93). Речь здесь, заметим, идет не об эзотеричности культурной игры, о которой мы знаем из континентальной нау­ки о культуре, не о том, что жесты культуры понятны только тем, кто по душевной щедрости уже сделал шаг и включился в эту игру. Кон­струкция рассуждений Вайндж весьма жесткая: сокровенности татуи­ровок и пирсинга соответствует сокровенность субкультурных обыча­ев. Индивидуальный стиль, коллективный стиль, стиль группы — все это созидается через сложную самоидентификацию и расставание с самоидентификацией — как хирургическую операцию невозможно совершать публично, так и невозможно делать до конца публичным пирсинг, и во всяком случае моду на пирсинг. Даже если имплантат у всех на виду, он все равно имплантат — он внедрен в тело, стал ин­тимной частью изначальной идентичности тела и в этом смысле скрыт, даже будучи всем явлен.