Журнальный клуб Интелрос » Теория моды » №26 ,2013
Winge Th.M. Body Style. London; N.Y.: Berg, 2012. 148 pp. Subculture Style Series
Книга Терезы Вайндж, несомненно, один из примеров образцового применения методологии cultural studies к практикам болезненного и, как доказывает автор, мучительного изменения тела: татуировкам и пирсингу. Если бы не широкие экскурсы в обычаи субкультур и не картографирование распределения социальных маркеров тела, можно было бы отнести книгу к pain studies. Как и медики, занимающиеся этиологией заболеваний, Вайндж собирает многочисленные интервью, заставляя своих собеседников не просто раскрыть ценностные предпочтения, как это бывает в социологических исследованиях культуры, но рассказать об обстоятельствах создания татуировок. Отсюда такие исповеди: «Я сделал себе пирсинг, потому что я ощущал какую-то скорбь и мне казалось, что я утрачиваю чувство себя. Мне нужно было доказать себе, что я еще властеннад собой и что могу принимать личные решения. Сделать пирсинг для меня было — вновь встроить меня в свою идентичность» (с. 80). Как мы видим, респондент не просто использует слова, взятые из социальных наук, объясняясь на языке учебника по социальной теории и социальной психологии, он заимствует и саму чувственность извне, как это происходит при попытке вытеснить чувство боли, при попытке перевести внимание на какие-то терапевтические ощущения. Поэтому он говорит не «обрести идентичность», а «встроить себя в свою идентичность» — гораздо важнее оказывается замещение душевной боли телесной, чем обретение тела, важнее раздвигание привычных рамок идентичности, чем самоидентификация.
Книга Вайндж, по уверению издателей, написана для «студентов, изучающих моду и одежду». Она входит в серию «Субкультурный стиль», включающую также специальные тома «Панк-стиль», «Квир-стиль» и «Фетиш-стиль». Такая ориентация на практические нужды, на изучение того, что может произойти с семантикой одежды при изменении семантики тела, значительно меняет привычный тон разговора о татуировках. Меньше всего в книге говорится о семантике отдельных татуировок: мы не найдем здесь не только исторических введений, но и описаний манифестирующих татуировок. Татуировка как политическое заявление, как знак определенной позиции в определенной субкультуре — эти темы практически не затрагиваются. Анализ самых радикальных татуировок, самых радикальных попыток модифицировать свое тело, всех этих «людей-ящериц» и «людей-паззлов», переформатирует наши знания о субкультурах. Можно было бы сказать, используя старый эстетический язык, что речь идет в книге не о «теории отражения», а о «теории активного вмешательства»: мы стремимся не раскрыть по татуировкам ценности и интересы субкультур, но понять границы каждой субкультуры в зависимости от того, насколько каждая из них решительна в истязании тела. Вайндж за основу субкультур принимает примитив, первобытность, по отношению к которому все остальные субкультуры — виртуальное тело этого первоначального, глухого, архаичного рассечения собственной кожи.
Так, например, останавливает на себе внимание анализ субкультуры киберпанка. Мы привыкли к тому, что киберпанк подразумевает особое видение телесных реакций, часть из которых автоматизируется. То есть для киберпанка вовсе не обязательно имплантировать под кожу компьютерные узлы: достаточно «второго тела», состоящего из привычек взаимодействия с компьютером. Но автор вдруг начинает говорить о том, что киборгами являются все, кто носит слуховой аппарат, не говоря уже о кардиостимуляторах. Поэтому представители данной субкультуры, по мнению Вайндж, не могут стать «киберами» в мир киборгов, но постоянно расширяют свое телесное присутствие в разных формах креативности — от компьютерных игр до фанфиков (c. 56). Получается, что никакого «второго тела» быть не может, возможны только цивилизационные признаки второго тела, каждый из которых рано или поздно укажет на боль и страдание.
Очевидно, что в этом случае, как и во многих других, Вайндж избегает той оптики, которую мы связываем с гипотезой Канторовича о «двойном теле короля», вообще с континентальной феноменологией телесности, от Делёза до современного радикального феминизма. В этой системе социальное или политическое тело является носителем определенного лейбла, «телом без органов», по Делёзу, превращенным в чистую тумбу для какой-либо социальной или политической семантики, и поэтому физическое тело может выступить объектом мучительных операций только как «подданный» социального порядка. С континентальной (европейской) точки зрения пирсинг представляет собой способ установления социального порядка, основанного на «разделенности» как радостей, так и страданий. Тогда как автор книги «Боди-стиль» как раз не хочет ничего говорить о партажировании страданий, но только о переживании человеком неуместности его собственной идентичности.
И действительно, мы мало что можем узнать из книги о коллективных субкультурных ритуалах, о нормах, которые такой коллектив навязывает своим членам. Напротив, постоянно подчеркивается, что татуирование себя — это rite de passage, который человек осуществляет собственными силами, и потом еще в этом исповедуется (а иначе как нам квалифицировать предложенные интервью как достоверные, если они состоят из одних социологических штампов?). Во-первых, красной нитью через книгу проходит мысль, что по большей части татуировки и пирсинг не выставляются напоказ; напротив, человек их задумывает наедине с собой, изготавливает по собственному проекту, а не по готовым лекалам (то есть создает несообщимый эстетический опыт), и потом любуется наедине. Например, человек наносит татуировку не на наружную, а на тыльную сторону ладони, чтобы видеть ее во время работы, и только тогда. Больше ее не увидит никто в повседневной жизни, но не увидит ее и сам владелец в часы досуга.
Во-вторых, оказывается, что норма переживания собственных татуировок, собственной боли, встроенности в эту боль и извлеченности мысли из этой боли, только случайно совпадает с субкультурными нормативами. Главное — не принадлежать субкультуре, а уметь поставить свою мысль так, что она и станет настоящим общим телом субкультуры.
Раз многие татуировки не видны, то они, являясь телесным стилем, не служат конструированию субкультуры. «Те же самые модификации тела, которые видны некоторым людям и в некоторых ситуациях, расширяют нормативную идентичность личности, но необязательно создают субкультурную идентичность. Например, мать может носить татуировки с датами рождения своих детей на груди — такие татуировки видны, когда она носит слишком короткий топик или когда она на приеме у врача. Независимо от того, в каких ситуациях она окажется, ее татуировки не заявляют никакую субкультурную идентичность, но только сообщают всем усиленное чувство материнства» (с. 49). Как мы видим, эта материнская татуировка не манифестирована, но является при этом частью стиля. Получается, что будучи видна немногим, не будучи конститутивна для какой-либо социальной принадлежности, она обретает особую небывалую энергетику стиля.
При этом оказывается, что сокровенности операций с телом соответствует сокровенность (суб)культурного стиля: «Хотя гайдлайны субкультурного стиля позволяют визуально идентифицировать специфические субкультурные группы, аутсайдеры не всегда могут понять все намеки в одежде» (с. 93). Речь здесь, заметим, идет не об эзотеричности культурной игры, о которой мы знаем из континентальной науки о культуре, не о том, что жесты культуры понятны только тем, кто по душевной щедрости уже сделал шаг и включился в эту игру. Конструкция рассуждений Вайндж весьма жесткая: сокровенности татуировок и пирсинга соответствует сокровенность субкультурных обычаев. Индивидуальный стиль, коллективный стиль, стиль группы — все это созидается через сложную самоидентификацию и расставание с самоидентификацией — как хирургическую операцию невозможно совершать публично, так и невозможно делать до конца публичным пирсинг, и во всяком случае моду на пирсинг. Даже если имплантат у всех на виду, он все равно имплантат — он внедрен в тело, стал интимной частью изначальной идентичности тела и в этом смысле скрыт, даже будучи всем явлен.