За прошедшие десятилетия в той академической области, которую мы назы­ваем «гуманитарными науками», по-английски «Humanities and Arts» (или в других языках «Sciences humaines», «Geisteswissenschaften» — существует множество специфических для разных стран, но при этом семантически до­вольно близких слов для обозначения этого раздела дисциплин), было за­явлено столько «поворотов», что, ретроспективно, для недавнего прошлого оказывается более характерным, скорее, само количество предложений, не­жели какой-либо из известных нам поворотов. До конца ХХ в., я полагаю, многие из обещанных «поворотов» превращались в более или менее жизне­стойкие «парадигмы», тогда как из возникших в новом тысячелетии бук­вально несколько достигли институционализации того же уровня. Но для меня первоначальный вопрос состоит не в том, какой из провозглашаемых сейчас или в ближайшем будущем «поворотов» получит широкий резонанс. Вопрос, в нашем индивидуальном случае, состоит в том, что означает для гу­манитарных наук поворот в сторону «антропологии»?