Излагается метафизическая концепция, в главной тезе которой конституируется простейший дискретный элемент физической реальности, – обозначенный как протомонада – составляющий основу пространственных форм материальности, включая само пространство, как таковое.  Генезис протомонады уясняется посредством определённым образом трактуемого вращения духовной эссенции, самой по себе не обладающей протяжённостью, причём, и означенная эссенция, и её вращение имеют метафизический порядок, а размерность физического пространства находит рациональное толкование через характеристики метафизического вращения. Рассматриваются смысловые аспекты комплексных математических конструктов, передающих семантику вращений, и вполне резонно предлагаемых некоторыми математиками в качестве единых оснований математики и физики, где свойства конструктов выступают математически строгим со-доказательством обоснованности концепции. Разъясняется смысл числа, как способа ограничения на бесконечных до-физических множественностях, а конечные природные множественности предстают результатом таких ограничений; важнейшим частным случаем является данная в опыте трёхмерная пространственная метрика, возникающая как ограничение бесконечномерного метафизического пространства. Формулируется так называемый принцип генетического наследования, позволяющий снять диалектическое противоположение единого и множественного и иллюстрирующий категории времени и пространства как диалектические оппозиции.

Статья посвящена рациональному истолкованию романа «Циклонопедия» иранского философа и писателя Резы Негарестани. Автор считает, что понять подобные произведения невозможно, если не осуществить интерпретацию и реконструкцию тем и содержаний этих произведений. Реализуя заявленный подход, он обсуждает важную в романе Негарестане тему открытости и особенности поэтики «Циклонопедии». Различаются два понимание открытости, которую обсуждает Негарестани: открытость, относящаяся к обычным формам социальности (либеральным и экономическим концепциям, политике и др.), где так или иначе провозглашаются свобода и открытые отношения, и «эпидемическая открытость», в которой речь идет об открытости «Внешнему» настигающей человека, даже против его воли, и поедающей его (отсюда название главы ‒ «хороший обед»). Объясняя, почему Негарестании сравнивает  открытость с едой, автор предлагает рассмотреть тибетский архаический  ритуал «Чод», проходя который монахи (в том числе и современные) предлагают себя на съедение демонам. Высказывается мысль, что и другие темы «Циклонопедии» для понимания нуждаются в реконструкции, но не все. Завершает статью анализ реальности произведения Негарестани: помимо обсуждения жанра theory-fiction автор высказывает предположение о том, что реальность «Циклонопедии» относится к феноменологической, репрезентирующей не внешние события, а особенности сознания Негарестани.

Среди многочисленных сложностей и загадок романа «Бесы», за вихрем страстей, идей и экстравагантного поведения его персонажей, как правило, теряется Рассказчик – тот, кому автор доверил ведение своей «хроники». Часто его преподносят как неприметную или шаблонную фигуру, функции которой сводятся к чистой и беспристрастной фиксации событий и фактов. При этом его необычайная местами осведомленность толкуется как обстоятельство стилистическое, знак неполной отделенности его от автора, с подразумеваемыми для последнего всезнанием и трансцендентностью. Так или иначе, в силу самых разных причин, рефлексируемых или нет, странности Рассказчика и его манера вести рассказ редко попадают в фокус внимания исследователей Достоевского и почти никогда ими не проблематизируются. Между тем, именно Рассказчик определяет наше отношение к героям романа, расставляет акценты, высвечивает направление для наших суждений о происходящем  в «Бесах». Продолжать не замечать или принижать его – значит, упускать из вида, возможно, самый существенный конфликт романа, его содержательную неоднозначность и структурную изощренность.