Мне посчастливилось познакомиться с Ю.М. Лотманом благодаря затруднительным обстоятельствам — такой оксюморон. И сейчас я этим трудным обстоятельствам даже благодарна. я работала в Борисоглебском пединституте, в 1977 году завершила кандидатскую диссертацию, которую писала как соискатель, под руководством смоленского профессора (тогда еще доцента) В.С. Баевского. Знакомство с Лотманом произошло из-за сложностей с ее защитой. Диссертация была стиховедческая, с использованием точных методов, что не поощрялось, а в моем случае (никому не известный молодой исследователь из крохотного провинциального педвуза) оказалось даже фактически запрещено. Во всяком случае, требуемые для защиты статьи пришлось депонировать (в печать не брали), а диссертацию к защите ни один из столичных вузов (где были сосредоточены диссертационные советы) принять не захотел. Чаще всего ее не соглашались даже взять в руки. Просто отказывали — и все

Шел 1970 год. Только что вышла книга Юрия Михайловича Лотмана «Структура художественного текста». За год до этого я закончил университет, стал научным сотрудником отдела научной обработки иностранного фильмофонда Госфильмофонда СССР и был принят в аспирантуру Института истории искусств. И тут мое увлечение кино и структурализмом закономерно пересеклось с интересами ведущих представителей московско-тартуской семиологической школы. Вячеслав Всеволодович Иванов работал над книгой «Очерки по истории семиотики в СССР», в основном посвященной теоретическим воззрениям и творческой практике Сергея Эйзенштейна, а интерес Юрия Михайловича к кино вскоре найдет воплощение в работе «Семиотика кино и проблемы киноэстетики».

А маму он успокоил: «Школьный учебник, как каток, проходит по мозгу. Прочтешь – и ничего, кроме одной фразы, в голове не остается». Так он считал, и поэтому писал не только академические работы, но и пособия для учителей и популярные книги, которые с интересом читают люди разных возрастов и специальностей. Вообще, если наша мама делала мне и брату замечания в его присутствии, он, защищая нас, шутливо цитировал «Недоросля» Фонвизина: «я прощу тебя, сестрица, для такого праздника отложить наказание до завтрева». И дальше, повышая голос: «Не будь я Тарас Скотинин!»