Первого мая в Шанхае открывается Всемирная торговая выставка – Экспо 2010. Для страны-устроительницы это событие всегда было отличным поводом продемонстрировать свои достижения и амбиции. Сорок лет назад, в мои студенческие годы, много шуму наделала всемирная выставка в Осака, когда внезапно воскресшая Япония рвалась в мировые лидеры и изумляла мир своими транзисторами, автомобилями и даже, хорошо это помню, нейлоновыми рубашками и плавками, как было написано на этикетках для советских покупателей, «приятными наощупь». А сегодня мой японский друг пишет мне: «Мы давно потеряли идею движения вперед и получаем удовольствие только от того, что есть внутри самой Японии, – к примеру, от цветов сакуры. Надеюсь, в это время бурных перемен нам удастся сохранить добрые черты японского характера»...

Не надо отводить взгляд: с тех пор, как Ницше произнес свои скандальные слова о том, что истина – это только необходимая иллюзия и что фактов нет, а есть только мнения, небосклон социальных наук погрузился в сумерки, и эти сумерки сгущаются. Хайдеггер обещал, что они будут долгими. От них не спастись бегством к сияющим вершинам метафизики, ведь истина, если она есть, т.е. доступна воплощению, пребывает только в истории. В последние два десятилетия старый, еще неокантианцами затеянный спор об объективности исторического знания разгорелся на Западе с новой, невиданной прежде силой. Философы от постмодерна утверждают, что мы видим историю только через призму «дискурса», а любое повествование имеет лишь политическую или в лучшем случае эстетическую ценность...

В названии «Вехи» глухо слышится вечность. Знаменательное совпадение. Написанное на злобу дня и тем многих сбившее с толку это великое произведение русской публицистики в самом деле содержало в себе нечто вечное, пророческое. Интеллектуальная смелость авторов «Вех», ошеломительная новизна заявленной ими позиции не получила должного признания ни сто лет назад, ни сейчас. Их сборник оказался магическим зеркалом, который вдруг высветил не просто ограниченность идеалов интеллигенции, а внутреннюю, системную несостоятельность тех, кто считал себя и почитался «образованной массой» умом и совестью России. Такие разоблачения не прощают и не опровергают. Голос веховцев был обречен утонуть в крике и свисте обрушенной на них лукавой, бессмысленно-базарной брани, которая сделала-таки свое дело. Точно так же позднее отмахнулись от Солженицына, заговорившего о непреходящей актуальности «Вех». Вместо серьезного разговора отечественные публицисты еще и сегодня спорят о том, есть ли в «Вехах» «ренегатство» и прав ли Гершензон, благодаривший правительство за то, что оно ограждает интеллигенцию от народного гнева. Впрочем, даже этот вроде бы скандальный штрих безупречно точен. Не за то ли в октябре 1993 г. интеллигент Окуджава благодарил Ельцина?