Статья является продолжением статьи «Мобильность и солидарность. Статья первая». Солидарность рассматривается прежде всего с точки зрения сополагаемого смысла, дополнительного мотива, сопутствующего основной мотивации взаимодействия и, при истощении первоначального мотива, замещающего этот мотив. Примером такого мотива в простых взаимодействиях является верность. Верность делает возможной индукцию ожидаемого поведения партнеров. Другим видом связи, имеющим отношение к солидарности, является гражданская дружба, описанная, в частности, Аристотелем. Однако дружба предполагает слишком узкий и слишком специфический круг общения, она может быть лишь прототипом позднейшей солидарности. C ней конкурируют и часто вытесняют религиозная этика братской любви и этика воинского братства. Чем более они свободны от «порядков мира» (М. Вебер), тем больше приближаются к типу чистой солидарности. Другим видом чистой солидарности может считаться обмен дарами, однако дарение в современном обществом обладает лишь ограниченным потенциалом универсальности. Важнейшим феноменом современного мобильного общества является чистая совместность, в которой солидарность присутствует как вмененный мотив, один из принятого словаря мотивов, post hoc привлекаемых для объяснения того, почему держатся вместе те, кого не принуждают к этому ни власть, ни деньги, ни приверженность ценностям

Статья посвящена многозначному византийскому слову-понятию πολιτεία «государство, гражданство, образ жизни», которое рассматривается в теоретико-методологическом ракурсе. На основании обзора современной литературы о византийском государстве в его соотношении с историей общества и культуры выдвигается новая концепция функционирования понятий в Византии, сочетающая в себе элементы традиционной истории понятий и метафорологию Х. Блюменберга. Высказывается гипотеза о том, что особый смысловой режим, в котором существовали понятия в Византии, был следствием перестройки и частичной редукции системы классического знания