Октавы пушкинского "Домика В Коломне" были ПОСТ канонизированного четырехстопного ямба, который Пушкин забавы ради забыл, так как "надоел".
ПОСТ приходит тогда, когда наступает естественный баланс между пресыщением текстом и амбициозной легкостью поэта позволить себе отступить от туманных норм таланта и гениальности, изобретая деструктивную для текста свободу новой грани все тех же таланта и гениальности. ПОСТ приходит в ироническом начале, как-будто деструкuия классического текста самопроизвольна, вроде бы шалость, невинный азарт к случайному, странному событию. Ирония уместна как оправдывающая и сам текстовой сбой, так и его причину. Пегас-то стар, и "зуб уж нет", констатировал Пушкин, подступая к неминуемому ПОСТ роковой догмы «поэт И толпа"

Согласно мысли Бахтина, жанр - носитель "наиболее устойчивых". И «вековечных тенденция в развитии литературы», представитель творческой памяти в процессе литературного развития». Бахтин призывает исследовать "большие и существенные судьбы литературы и языка, ведущими героями которых являются прежде всего жанры". Характерный при мер: в начале семидесятых годов Бахтин записывает: ""Евгений Онегин" создавался в течение семи лет. Это так. Но его подготовили и сделали возможными столетия (а может быть, и тысячелетия»). И тут же добавлено: "Совершенно недооцениваются такие великие реальности литературы, как жанр»

В Океан-море определений человека нас волнуют звуко-чуйные значения. По Далю, чуть или чуять - «познавать чувствами, ощущать, чувствовать, слышать, особенно осязаньем, обоняньем, вкусом, также слухом, но не зрением». Если рациональность зрела зрением, оптикой света, то для чуйности прозрачные видения ума не столь важны, не играют решающей роли. В предлагаемых изысках приоритет отдается звуку. Мы существа глаголящие. Стихия звука весьма неопределенна, границы между шумом и речью трудно уловимы, постоянно ускользают. Речевую определенность звукам придает их сопряжение с письмом. Но главное для звуко-чуйности в том, чтобы ее значения были весомы для обеспечения самой жизни человека. Ее смысло-образы не просто переживания наряду с жизнью, а максимально тождественны ей. В пределе звуко-чуйные переживания и есть самая что ни на есть живая жизнь человека. Звуко-чуйные образы плетут ткань существования человека, а рацио и видение им верно служат, без страха за свое достоинство и без упрека своей чести. Чуйное переживание жизни самой в себе как волнующей и волнующейся у себя стихии, овеянной звуками, изначально ощутимо сознанием, интуитивно для мышления. На челне письменности, вооружившись веслами рацио и парусом логоса, предлагаю всем желающим пуститься по волнам и ветрам звуко-чуйности в поисках новых значениний человека.