В контексте интереса к феномену советской системы школьного образования, получившей сначала на Западе, а затем и в постсоветском пространстве этикетку успешного социального проекта Советской власти (см., например: [Bronfenbrenner 1974]), одну из важных позиций занимает фигура советского учителя. Специфика советской образовательной системы зачастую обсуждается в режиме противопоставления административных действий государства и практики учителей, при этом учителя могут рассматриваться как в большей или меньшей степени зависимые от центральной политики [Ewing 1998; 2002; Holmes 1991]. Поэтому вопрос о профессиональной идентичности и профессиональной автономии советского учительства оказывается тесно связан с вопросом о существенных свойствах, определяющих повседневный облик и повседневную жизнь советской школы

В брошюре о туризме и краеведении, опубликoванной в 1974 г., И.С. Юньев описывает, как туристический опыт может подпитывать любовь к родине, превращая обычных советских граждан в страстных краеведов2: «Туризм, с какой бы целью он ни проводился (отдых, спорт, любознательность и т.д.), неизбежно увлекает путешественников краеведением; одних — в меньшей мере, других — настолько глубоко, что многие становятся заядлыми краеведами, деятельно изучающими облюбованный ими край» [Юньев 1974: 11–12]. Мысль о том, что краеведение является общедоступной исследовательской областью, что при соответствующем складе ума каждый может приобрести статус краеведа, указывает на логику, лежавшую в основе краеведческого возрождения послесталинской эпохи

Эмоциональный опыт, который мы связываем с советской культурой, можно определить как «смешанные чувства». Историческое знание о советском прошлом и мемуарная литература о нем же в этом смысле неслучайно обнаруживают разительные диссонансы, которые равно оправдывают как тоталитарную, так и ревизионистскую парадигмы в интерпретации советской истории. Давно замечено, что в ностальгических воспоминаниях о советском прошлом респонденты социологических опросов предсказуемо выделяют такие характерные и утраченные сегодня, по их мнению, ценности советского коллективизма, как духовность, душевность, доброта, радость и т.п.1 Вместе с тем конкретные вопросы об особенностях быта, условиях работы, идеологии и политике заставляют тех же респондентов противоречить самим себе, и тогда советская действительность предстает действительностью взаимного отчуждения, подозрительности и жестокости