Статья посвящена анализу музейной репрезентации тех предметов советской культуры, которые в музейном дискурсе атрибутировались как «традиционные». В более широкой перспективе проблему музейной репрезентации можно отнести к саморефлексии музейной этнографии, обратившей внимание на то, чем на самом деле сотрудники музея занимаются, насколько адекватны программы, методы и формы репрезентации народов и насколько прочны или проницаемы институциональные границы музея. Подобный взгляд превращает музей в объект антропологического интереса, подвергая критике методологические основания самой этнографии. Несмотря на то что антропология всегда пыталась выйти «за пределы и по ту сторону» [Платт 2010], будь то экзотические «другие» или «свое» прошлое, тем не менее ее дисциплинарная природа накладывает онтологические ограничения: ведь сами антропологи являются неотъемлемой частью человеческой культуры, а «адекватное» представление о последней требует отстранения, взгляда со стороны, выхода за рамки этой культуры.

Одна из проблем, с которой нередко сталкиваются фольклористы, занимающиеся исследованием современных анекдотических циклов, касается соотношения изучаемых сюжетов и их персонажей. До недавнего времени специалисты уделяли излишнее внимание функциональной и художественной специфике анекдотических героев в ущерб компаративному анализу соответствующих сюжетов. Такой подход, вероятно, вполне применим к циклам так называемых «кинозависимых» анекдотов, однако в других случаях его плодотворность не всегда очевидна

Присущие разным обществам представления о ребенке и детстве отражаются не только в литературе (как детской, так и взрослой), живописи, материальном мире (игрушках, одежде, структуре пространства дома и города), но и в детских играх, как в тех, которые взрослые считают подходящими для детей, так и в тех, которые дети придумывают для себя сами. Эта статья посвящена играм, в которые играли некоторые советские дети в начале 1960-х гг. В статье делается попытка разобраться в специфике этих игр, показать, как особое представление о детстве, характерное для советской культуры начала 1960-х гг., трансформировалось внутри конкретного пласта детской культуры.