Имя Хавьера Субири (1898–1903) практически не известно русскоязычным читателям, за исключением небольшого числа специалистов. Между тем, наряду со своим современником Ортега-и-Гассетом, он составляет гордость не только испанской, но и мировой философии XX столетия. К числу главных его трудов относятся такие, как «Природа. История. Бог» (1944), «О сущности» (1962), «Чувственное понимание» (1980). Его ранние статьи и эссе, собранные в книгу «Природа. История. Бог», можно классифицировать как разновидность религиозного экзистенциализма. В дальнейшем Субири развивал собственную метафизику и философскую антропологию.

Собственно историко-философских работ Субири написал немного «Пять лекций по философии» (1963) посвящены учениям XIX–XX вв. (от Конта до Гуссерля и Хайдеггера). К ним примыкает примерно половина статей, входящих в книгу «Природа. История. Бог», посвященных в том числе философии Аристотеля и Гегеля. Мы предлагаем читателю отрывок одного из эссе этой книги «Сократ и греческая мудрость», которое было написано в 1940 г. Перевод сделан по изданию Xavier Zubiri, Naturaleza. Historia. Dios. (2 ed). Madrid, 1974. В настоящее время перевод книги Субири «Природа. История. Бог» готовится к печати.

Внутренний опыт может облекаться в бесконечное разнообразие форм. История мистики, естественно, всегда стремилась выбирать только те ее формы, которые вписывались в определенную философскую или религиозную перспективу. Но существуют и «дикие», спонтанные или искусственно спровоцированные случаи мистического опыта, которые также заслуживают внимания. К этой категории относятся разные измененные состояния сознания, вызванные приемом наркотических или галлюциногенных препаратов, равно как и некоторые парадоксальные реакции психики на столкновение с ситуациями крайней опасности. Интерес подобных переживаний, классическим примером которых является «панорамическое видение утопающего», состоит именно в том, что в них на глубокий экзистенциальный стресс накладывается опыт некой экстатической трансценденции

На первый взгляд может показаться странным, что, обращаясь к вопросам, которым мы сейчас посвятим себя, я счел нужным предварительно остановиться на тех трудных, путаных рассуждениях, которые заняли весь последний урок. Однако я полагал, что анализ в первом приближении того, что следует понимать под истиной, должен предшествовать всему остальному. Интеллигибельная среда, как ни трудно определить ее природу, ибо она подразумевает не только место встречи, но, как мы явственнее увидим в дальнейшем, коммуникацию и стремление к коммуникации, это действительно та среда, в которой должно разворачиваться все наше исследование. Мне возразят, что такими же должны быть условия всякого мышления, заслуживающего этого названия.