Почти четверть века тому назад завершилась «холодная война». Этим термином принято обозначать состояние военно-политической конфронтации государств и групп государств, в рамках которой осуществлялась гонка вооружений, применялись экономические меры давления (эмбарго, экономическая блокада и т. п.), создавались военнополитические блоки и союзы, военно-стратегические плацдармы и базы. «Холодная война» началась вскоре после Второй мировой, а прекращена была во второй половине 1980-х — начале 1990-х годов, главным образом в связи с исчезновением с политической карты мира Советского Союза. Все предшествующие десятилетия в состоянии «холодной войны» находились в первую очередь СССР и США. Сегодня есть возможность заново, освободившись от власти эмоций, попытаться осмыслить события, уже ставшие достоянием истории

Поэта Гаврилу Романовича Державина Россия не забудет. Он — в хрестоматиях и учебниках. Впечатляет, восхищает, словно какой-нибудь дворец в пригороде Петербурга. Мы видим его в ансамбле новгородского памятника Тысячелетней России и петербургского памятника Екатерине Великой. Мы (я надеюсь!) частенько повторяем крылатые выражения из стихов Державина: «Отечества и дым нам сладок и приятен», «Учиться никогда не поздно», «Где стол был яств, там гроб стоит»… Но судьба действительного тайного советника Державина — это не только сборник стихов, но и череда административных, управленческих сражений. Сам Гаврила Романович считал себя в первую очередь человеком государственным и поэзию воспринимал прежде всего как инструмент исправления нравов. Волшебный, таинственный — но инструмент! А еще он верил в правосудие. С детства видел, как несправедлива бывает Фемида, сколько слез приносят людям тяжбы, склоки…

Одной из самых значимых фигур русской общественной мысли 60-х годов XIX века без сомнения был и остается Н. Г. Чернышевский. Трудно переоценить влияние, оказанное им на последующие поколения мыслителей. Как заметил один из первых представителей русской социологической школы Н.И. Кареев, «сочинения Чернышевского заключают в себе громадный материал суждения о том, что и как он думал по тому или другому из тех вопросов, которые вскоре после его насильственного изъятия из жизни начали ставиться и решаться в русской литературе, но весь этот материал рассеян, разбросан по разным местам, отдельные составные его части возникали по разным случайным поводам, и все это никогда им самим не сводилось в систему, в некоторое целое, которое могло бы рассматриваться им самим как научное единство». При этом, по мнению Кареева, нарисовать контуры «социологии Чернышевского» совсем несложно — достаточно только разобраться в этом материале; но это будет уже синтез, не вполне репрезентативный.