Пытаясь построить в своем воображении образ будущей России – образ, возникающий из дня сегодняшнего в соответствии с видимыми и понятными закономерностями, я не нахожу никаких рациональных оснований для оптимизма. Тем самым для меня остаются две возможности – иррациональные метафизические надежды и рациональные действия по «исправлению ситуации»

Что-то неладное – говорят все – носится в воздухе, что-то мешает нам довериться сложившемуся укладу. Это удивительное чувство: опыт прошедшего десятилетия должен был бы приучить нас к тому, что много раз предсказанные по разным поводам социальные катастрофы не происходят, а раз так, то и сейчас менее всего следовало бы ожидать – хотя бы в ближайшем будущем – собственно катастрофического развития. Не то чтобы всё хорошо – кто решится сказать это, – но вот катастрофы ли нам грозят, катастроф ли должны мы опасаться? Предсказания катастроф предполагают обрушения больших конструкций, но тягостное чувство неладного вырастает в череде мелких событий повседневности, лишь отчасти являющихся событиями нашего собственного опыта, по преимуществу же – из событий медиа-среды, сообщений и новостей, а также повсеместно распространённых мнений, усиливающих друг друга опознанием единодушия. Казалось бы, единодушному беспокойству одних должно противостоять не менее единодушное спокойствие других, тех, которые не просто не верят предсказателям катастроф, но и видят будущее иным, лучшим. Но не так уж трудно обнаружить, что нет в наши дни ничего более редкого, чем сильная консервативная позиция, потому что консервировать нам собственно нечего

Борьба за нормативность представлений о России – это своеобразный передний край смысловой войны за ее будущее. И эта борьба в современной России будет только усиливаться по мере политической институционализации различных идейно-эстетических проектов нового русского будущего. Причем все конкурирующие смысловые комплексы – вне зависимости от их конкретного содержания – пытаются утвердить собственное понимание России в качестве нормативного, то есть обязательного, общезначимого – как единственно соответствующего «истине», «смыслу истории» и т.д. Несмотря на явно идеологический характер подобных притязаний, эта неожиданная привязка будущего к норме вполне объяснима функционально. Во всех политико-футурологических конструкциях и концептах, несмотря на присущий им идеологический туман, явственно проступают базовые представления их авторов и носителей о том, какое положение вещей в стране они считают само собой разумеющимся, как бы естественным – то есть нормальным