Один Бог на небе, один император на земле – вот суть византийской имперской идеи. Языческий Рим не знал разделения сферы власти на духовную и светскую составляющие. Император был не только высшей гражданской властью, но и духовной. Неслучайно он носил титул pontificus maximus – главный жрец. Но помимо того, что он был главным жрецом, он еще и обладал божественным гением (даймон, греч.). Имевшее восточные и эллинистические параллели обожествление римских императоров было одной из главных причин гонений на христиан, не признававших божественность кесаря и отказывавшихся приносить жертвы его демону-покровителю.

Отношения византийской и русской культур в определенном смысле парадоксальны. Несмотря на общую религию – православие – и пришедшую вместе с ней книжность, бросается в глаза, что политический, социальный и экономический строй как Киевской Руси и княжеств периода раздробленности, так и московского периода не имеет почти ничего общего с византийским. Несомненно, это долгое время затрудняло подражание Византии даже в сфере придворного церемониала и монархической идеологии – оно началось только после брака Ивана III с Софьей Палеолог, то есть уже после падения Второго Рима. Затем сознательная ориентация на византийский политический опыт, совершенно нехарактерная для русского Средневековья, постепенно усиливалась в течение XVI и XVII веков вплоть до Петра I. Иван IV, Алексей Михайлович, патриарх Никон, Федор Алексеевич по своему политическому имиджу сознательно приближались к византийским образцам. Это тем более поразительно, что в указанные два столетия в сфере культуры Россия наоборот все дальше отходила от Византии и все более приближалась к западной культуре.

Этот краткий текст – не более чем отрывочные заметки, без всякого притязания на «охват» неохватной темы. Вдобавок автор – не византолог, и права его высказываться на византийские темы вообще сомнительны. Однако уже и те отдельные стороны феномена Византии, с которыми сталкивали меня мои занятия в философии и антропологии, рождали любопытное специфическое впечатление, которое я попытаюсь передать. Впечатление, что этот феномен сегодня крайне актуален для нас, но в то же время – амбивалентен, так что его актуальность неоднозначна, она одновременно питает разные, едва ли не противоположные тенденции современной отечественной реальности. Начну с предмета, наиболее мне знакомого в византийском мире. В моих исследованиях формаций личности, религиозных и антропологических практик я весьма систематически занимался изучением византийской мистико-аскетической традиции – исихазма.