В одном из выпусков журнала (Антропологический форум. 2009. № 10) была опубликована статья Ю.А. Крашенинниковой «Похороны “по-репному” (О некоторых фактах похоронно-поминальной обрядности северных русских)», в которой было сделано детальное описание зафиксированного в русском селе Лойме Прилузского района Республики Коми ритуала «предварительных» похорон умершего неестественной смертью. Помимо описания обрядовых действий, Ю.А. Крашенинникова высказала и свои соображения относительно семантики фразеологизма хоронить по-репному: «Обратим внимание <…> на символическую связь репы со смертью, потусторонним миром, средой маргиналов, имплицитно выраженную в обрядах и некоторых фольклорных жанрах. <…> Номинирование <…> погребений «репными» может объясняться и в контексте семантики репы как <…> временного» [Крашенинникова 2009: 306–307]. Автор, таким образом, в интерпретации семантической организации выражения сделал акцент на общей символической связи репы как знака культуры со смертью и потусторонней действительностью, что нашло отражение в структуре лексического значения данного словесного комплекса.

В обзорной статье 1996 г., посвященной антропологии города, Сета Лоу задала вопрос о том, почему город не стал предметом полномасштабного теоретизирования в антропологии [Low 1996]. Она отметила, что антропологов больше интересовал анализ городской повседневности и процессов, чем участие в большой теоретической дискуссии об урбанизме. Синтетические теоретические высказывания по поводу урбанизма и «города» все еще порождают городские географы и социологи [Amin, Thrift 2002; Pile 2005]. Однако со времени публикации статьи Лоу антропологи начали все более активно участвовать в междисциплинарных дискуссиях об урбанизме и жизни города [Holston, Appadurai 1999; Low et al. 2005; Alexander et al. 2006; Huyssen 2009]. Мой комментарий посвящен двум проблемам. Во-первых, я обращаюсь к дискуссиям о том, чем является городская антропология, чтобы показать, что хотя антропологи больше не обсуждают вопрос о том, должны ли они изучать городскую жизнь или город в целом, различие между исследованием города и исследованием в городе остается важным моментом, структурирующим дебаты.

Появление коллекций, относящихся к этнографии народов Ближнего и Среднего Востока, а также некоторых других коллекций в фондах Этнографического отдела Русского музея (далее — ЭО; в настоящее время — Российский этнографический музей, далее — РЭМ) требует специального разъяснения. Связано это прежде всего с историей основания ЭО и первоначальной концепцией его развития и принципов формирования коллекций. Как известно, Русский музей императора Александра III был основан в апреле 1895 г. В состав музея должно было входить три отдела: 1) посвященный памяти императора Александра III, 2) художественный и 3) этнографический и художественной промышленности.