В свое время, на рубеже XIX—XX веков, норвежский модернизм был не только полноправной частью скандинавского и, шире, общеевропейского модернистского движения, но и во многом определял его — достаточно назвать Хенрика Ибсена и Кнута Гамсуна, радикально обновивших арсенал литературных, сценических, театральных форм и поставивших перед современностью ряд мучительных, трудноразрешимых вопросов. И тогдашней русской читающей публике, надо сказать, с этими «трудными» писателями повезло — их переводы появлялись своевременно, едва ли не синхронно с оригиналом. Сейчас в это сложно поверить, но только в период с 1896 по 1909 год увидело свет четыре (!) собрания сочинений Ибсена в разных переводах, основателю «новой драмы» посвящали работы Анненский, Шестов, Белый, Блок, Мережковский; в том же 1909 году выходит собрание сочинений Гамсуна в двенадцати (!) томах, на долгие годы автор «Голода» становится одним из властителей дум русской интеллигенции…

Написав первые пять романов за десять лет, сорокин взял паузу почти той же продолжительности перед следующим («Голубое сало», 1999). вероятно, эта пауза связана и с тем, что изначальный дополнительный импульс к написанию серии романов, так или иначе вытекающих из первого («норма»), был исчерпан: сорокин опытным путем деконструировал письмо практически до «белого», или «нулевого» уровня и стал «писателем без литературы». тем самым он обеспечил себе безусловное первенство в постсоветской русской словесности, а заодно и возможность позиционировать себя вне литературы, осмысливая ее совершенно «объективно», взглядом со стороны

В книге «Поэзия и ее иное» Виталия Лехциера на многих страницах часто повторяется формула «поэтический разум». и это то, с чего мне хотелось бы начать рассмотрение книги. Автор понимает поэзию как практику, размещающую себя особым образом в отношении реальности, и на первый план выходят два аспекта: эстетический и эпистемологический.