Библиотека » Портреты » Борис Родоман

Борис Родоман
Морфология и динамика российского пространства

В соответствии с принятым в моих теоретических работах дискретным моделированием географического пространства [6] культурный ландшафт России мыслится как совокупность ареалов, относящихся к двум принципиально различным классам территориальных образований.

1. Узловые (нодальные) районы – непересекающиеся (по определению) «сферы» влияния разных центров, внутренне разнородные, коннекционные (скреплённые пространственными связями), преимущественно политико-административные, объективно заданные, весьма реальные, довольно стабильные, редко, но резко и скачкообразно изменяющиеся устойчивые клетки социально-географического пространства, универсальные ячейки жизни населения, в той или иной мере зависимого от территориальных начальников (президентов, губернаторов, мэров и прочих глав администраций). Самым большим узловым районом является вся Россия.

2. Неузловые части узловых районов, относительно однородные, качественно и количественно определённые, хорошо отличимые от соседних ареалов, преимущественно функциональные (различающиеся по роли, специализации), неравномощные, неравноправные, взаимозависимые, в разной мере активные и пассивные, прицентральные или периферийные, менее реальные и менее объективные, выделяемые исследователями по разным критериям, с границами более подвижными и условными, зависящими от основания деления (principio divisionis), его дробности и масштаба – ядра, зоны, секторы узловых районов и их функциональные подрайоны; в административно-территориальном делении (АТД) они отражены неточно или вовсе не выражены.

Автомодельность районизации выражается в том, что каждый узловой район состоит не только из ядер и концентричных зон, но и из узловых районов второго, третьего и прочих порядков, а многие узловые районы группируются по зонам удалённости от главного центра. Так, среди областей Центральной России выделяется первое кольцо (ближний эшелон) непосредственно граничащих с Московской областью, их центры (особенно Тверь, Калуга, Тула, Рязань) всё больше играют роль спутников Москвы, всё чаще упоминаются в СМИ как подмосковные города (и явно кажутся такими при взгляде из-за Урала), а по социальным показателям заметно опережают глубинные областные центры. Каждый регион (субъект РФ) по своей территориальной и бюрократической структуре старается походить на всю страну, уподобляется целому государству, но не наоборот: векторы автомодельности, формирующие эту ситуацию, односторонни, они направлены «сверху вниз» по управленческой вертикали, или, что почти то же самое, центробежно (в географическом пространстве). Когда ослабевает московский Центр, регионы поднимают головы и отбирают часть его функций; когда центр усиливается и подвергает губернаторов политической кастрации, эти последние так же давят на своих подчинённых. Такое одностороннее управление «сверху вниз», без явно выраженной обратной связи, характерно для молодых средневековых азиатских империй, когда завоеватели ещё не породнились с местным населением и продолжают собирать дань вместо того, чтобы начинать хозяйствовать и беречь ресурсы вверенной им территории. Структура российской районизации проливает свет на нашу страну как самозавоёванную, на целое тысячелетие захваченную, оккупированную собственным правящим классом, где государственный аппарат не служит остальному «народу», а пользуется им как предметом потребления или избавляется от него как от мусора.

Трансформация узловых районов на примере АТД. В его истории наблюдалось довольно яркое чередование длительных фаз застоя и коротких фаз перестройки. После громоздкой, по сути экспериментальной Петровской пирамиды, включавшей губернии, провинции, доли, дистрикты, установилась на целых полтора столетия более простая, классическая для России Екатерининская система губерний и уездов, скреплённых стандартной духовно-материальной инфраструктурой (дворянские собрания, училища, архитектурные комплексы присутственных мест, торговых рядов и т.п.). Наиболее удачными и живучими оказались губернии; их центры превратились в многофункциональные города. Напротив, захирели многие новые уездные города, наспех сделанные из сёл без учёта экономико-географического положения, которое к тому же впоследствии ухудшилось из-за проведения железных дорог. Однако губернское деление для огромной России получилось слишком дробным. Его дополнили географические макрорайоны, сначала ментальные, выделенные учёными (К.И.Арсеньев, П.П.Семёнов-Тян-Шанский), но позже, в советское время, материализованные в виде административных краёв, задуманных и как экономические районы – цеха единого завода СССР. Примерно к 1944 г. революционная фаза советской перестройки АТД в основном закончилась, и наши области в Центральной (Европейской) России снова приблизительно совпали с екатерининскими губерниями, а некоторые даже со средневековыми княжествами. В последующие полвека эти территориальные единицы настолько окостенели, что легче стало ввести новые ранги АТД, чем трогать старые. Поскольку РСФСР, а за нею и постсоветская Россия называется (по историческому недоразумению) федерацией [9], то в качестве её «субъектов», за неимением более крупных единиц, выступили те же области (наряду с республиками и автономными округами). Учреждённые в 2000 г. федеральные округа сразу сделались новым, высшим уровнем АТД, но уже не с выборными, а с назначенными начальниками, что явно противоречит Конституции и уничтожает всякие остатки федерализма. Эти федеральные округа – не только дублёры военных округов (между прочим, тоже управляемые генералами), но и наследники восьми петровских губерний и (территориально) советских экономических районов (хотя и в худшем, менее рациональном варианте, как по количеству, так и по составу). Теперь следует ожидать дробления федеральных округов и изменения их границ, т.е. того, что Россия не раз проходила [7]. Кроме того, эти округа – готовые заманчивые рамки для расчленения России на зоны влияния иностранных государств.

Конгруэнция и дисгруэнция узловых районов. В нашей стране все ведомственные административные деления тщательно подогнаны к общегосударственному АТД и, более того, даже вполне неправительственные организации, вплоть до «нетрадиционных» конфессий и всякого рода полулегальных обществ, располагают свои отделения в тех же рамках. Такая система рассекает страну глубокими трещинами, ставит население в чрезмерную зависимость от начальников территорий, препятствует пресловутому «разделению властей». В допетровской России складывавшееся АТД было не столь монистичным: многие «города и веси» были подчинены разным приказам (ведомствам); неразбериха нарастала, пока не сменилась унификацией в XVIII в., вершиной чего стали Екатерининские реформы. Однако дисгруэнтные тенденции продолжали действовать подспудно и в СССР приняли форму административно-территориальных эксклюзий – исключения многих городских поселений и всякого рода ЗАТО (закрытых территориальных образований) из местного подчинения, вплоть до их передачи де-факто министерствам и ведомствам [2], так что даже Казань, столица Татарстана, чуть было не сделалась придатком авиационного завода. Н.С.Хрущёв разделил райкомы партии, а с ними и подчинённые им территории, на промышленные и сельскохозяйственные. И в наши дни подспудно зреют прожекты, напоминающие земщину и опричнину при Иване Грозном. Политико-административная карта оказалась довольно примитивным и далеко не полным отражением сложного бюрократического пространства, которое до сих пор недостаточно изучено и поставляет материал для интересных социологических концепций [3].

Инцистирование узловых районов. Будучи зрелыми клетками геопространства, узловые административные районы обзавелись не только мощными ядрами, но и трудно проницаемыми оболочками. В роли оболочек выступают приграничные зоны депопуляции и пониженной социальной активности. Они не пересекаются местными транспортными линиями, а транзитные потоки, связывающие ближние и дальние «субъекты федерации» с Москвой, не оказывают на оболочки регионов существенного влияния. Аналогичная картина наблюдается и на уровне сельских (внутриобластных) административных районов – они так же разграничены маргинальными зонами, «мёртвыми» для экономики, но «живыми» для природы. Этой особенностью узловых районов, выявленной на личном опыте путешествий, я ещё в 1970 г. воспользовался для построения отечественного варианта проекта эконета – всемирной трансконтинентальной сети природных парков и заповедников в составе так называемого поляризованного ландшафта, или поляризованной биосферы [8]. Согласно этой концепции, природный ландшафт при прочих равных условиях должен сохраняться прежде всего вдоль границ узловых районов, особенно при господстве общественного транспорта, а не индивидуальных автомобилей.

Тоталитарный ландшафт – такой, в котором «вертикальные» (радиальные) связи гипертрофированы, а «горизонтальные» (тангенциальные) редуцированы, – материально-пространственное воплощение командно-административной экономики и самодержавно-бюрократической иерархии – формировался в России веками, а одна из последних ярких перестроек произошла на моих глазах в сельской местности. До середины ХХ в. в Подмосковье из каждой деревни отходили три-четыре грунтовые дороги в соседние селения. К концу ХХ столетия личные связи между жителями близлежащих деревень оборвались (да и коренные крестьяне сменились сезонными городскими дачниками), а бытовые связи направились по перпендикуляру на ближайшую твёрдую автодорогу, связывающую село со своим районным центром, а через него, или уже минуя его, с Москвой. Прежние просёлочные дороги на полях вокруг деревень были распаханы, а в лесах сохранились в виде широких, но почти не проезжих троп, ныне заваленных упавшими деревьями. Таков один из частных примеров перестройки российского пространства, а прочие, более характерные и важные черты тоталитарного ландшафта, такие, как централизация коммуникаций, конгруэнтность и инцистирование узловых районов, я только что описал. Государственный строй может измениться, но выработанный им специфический ландшафт останется на многие десятилетия и будет препятствовать коренным изменениям общества. Об традиционный российский ландшафт разбиваются одна за другой наши экономические реформы [5]. В этом реликтовом тоталитарном ландшафте нашим детям и внукам предстоит жить долго, к нему мы должны приспосабливаться, не разрушая полученного наследия, а превращая его недостатки в достоинства.

Эксцентриситет нашей страны всегда был очень велик. Он быстро возник благодаря освоению Сибири, затем немного изменялся, уменьшаясь или увеличиваясь вслед за изменением границ царской России и СССР, а от распада последнего вновь резко усилился. Вместе с тем, степень зарубежности Белоруссии, Украины и даже Казахстана для жителей России не столь велика, от этих республик всё ещё ожидают первоочередного возвращения в нео-СССР, их границы с Россией выглядят в том или ином смысле несерьёзно и даже абсурдно, поэтому Большое Подмосковье не ощущает себя таким уж приграничным регионом, в отличие от самой Москвы. Наша столица – не только функциональный центр, оказавшийся на краю своей страны, но и её главные ворота, своего рода фактория, торговое представительство западной цивилизации в пока ещё дикой России, иностранный сеттльмент при международных аэропортах. Ситуация обычная, типичная для многих стран, особенно приморских и колониальных, имеет и для России веские объяснения и оправдания, но кажется ненормальной разным прожектёрам (политикам и их советникам), выискивающим, чем бы заняться, на чём бы выдвинуться. Поэтому идея переноса столицы великой евразийской державы поближе к её географическому центру, т.е. в приенисейскую Сибирь (под угрозу неизбежного рано или поздно прорыва плотин Саянской и Красноярской ГЭС?!) продолжает носиться в воздухе. Авторитарный характер власти, а также исторический опыт (недавний – Казахстана, более давний – Бразилии, Турции и самой России) позволяет опасаться, что подобная рискованная затея, по требуемым затратам и катастрофическим последствиям равносильная большой войне, будет всё-таки осуществлена [4]. Переносы столиц, передвижки административных границ, укрупнения, разукрупнения и переименования различных ведомств – это старые, засаленные, но сохраняющие свою силу запасные игральные карты, которые всегда можно вытащить, чтобы отвлечь население от насущных социальных задач, а заодно и увеличить численность чиновников, их возможность нажиться на новых стройках.

Пространственная концентрация и поляризация. Последствия переворота 1991 г. способствовали многоукладности и плюрализму хозяйственной и культурной жизни в столице и в провинции, но не устранили, а усилили различия в уровне развития. Так, сосредоточение финансовых активов страны в Москве (70 – 80%) настолько велико, что доля Петербурга (12 – 15%) кажется неестественно малой и даже унизительной для «второй столицы», а уж прочими претендентами на столичность (Екатеринбург, Нижний Новгород) можно вообще пренебречь. Проявлением продолжающейся гиперконцентрации «производительных сил» стала поляризация – не только имущественная и социальная, выражающаяся в пропасти между богатыми и бедными, но и территориальная, давно существующая и предсказанная, постоянно наполняющаяся новым содержанием. Обратной стороной процветания столицы стало одичание периферии как в мало замеченном, почти буквальном, экологическом позитивном смысле – самовосстановление природного ландшафта, дикой флоры и фауны благодаря обезлюдению, так и в широко известном, более переносном, социальном негативном смысле – отпадение обширных земель от цивилизации из-за удорожания транспорта по сравнению с доходами обнищавшего большинства жителей. По моим самым грубым подсчётам, около 10 млн. кв. км площади России (территория, равная всей Европе) не обслуживается никаким регулярным наземным транспортом, а общедоступная малая, местная авиация исчезла после того, как перевозки стали коммерческими. Рассредоточенное по хуторам и отдельным фермам постоянное, круглогодичное расселение невозможно из-за криминальной обстановки. Для России характерна внутренняя периферия, формирующаяся в центрах ячеек магистральной дорожной сети, сравнительно недалеко от Москвы. Один такой вакуум зародился на Валдайской возвышенности ещё в XIX в., а в наши дни распространился на Смоленскую и Брянскую области, охватив и Чернобыльскую зону. Благодаря опережающей вестернизации российской столицы Восток и Запад (в цивилизационно-культурологическом, затрёпанном и затасканном смысле слова) парадоксально поменялись местами на пространстве между Москвой и Брестом. Так, при движении от Смоленска или Великих Лук к Москве кажется, что приближаешься к Западной Европе. Посередине между Москвой и Петербургом также располагается типичное захолустье. (Есть анекдот, в котором Бологое фигурирует, как дыра и щель между двумя столицами [1]). Нам стоит задуматься, почему большие российские города не поднимают, а опускают расположенное между ними непригородное пространство, высасывают из него последние силы.

Трансформация ядер узловых районов, представленных городскими агломерациями и пригородными зонами. Это самый динамичный класс пространственных метаморфоз, поскольку движимы они урбанизацией, а она стимулируется не только приростом населения (преимущественно механическим, миграционным), но и развитием науки и техники – самым бесспорным, а может быть и единственным видом прогресса в человеческом обществе. В моих работах рассматриваются: рост ядер, их расслоение на концентричные зоны, деформация ядер и зон – на примере идеального объекта – абсолютно моноцентричного ареала, невозможного в действительности, но приблизительное соответствие наблюдается, если один центр резко господствует, а именно такова ситуация в России и в большинстве её регионов; однако не так устроены США, Канада и многие другие страны, особенно в Новом Свете. Разрастающееся ядро теоретически может заполнить весь свой узловой район и тем самым перестанет быть ядром, но ядерного устройства это не отменяет, так как в центре зарождается новая волна новшеств. В прогрессирующем ядре концентричные гребни и ложбины статистического рельефа движутся от центра, а в регрессирующем – к центру. На переднем склоне волны доминирующая функция проградирует, а на заднем деградирует. (Тривиальный пример: вдали от города отмирающая деревня вовлекается в дачно-коттеджное расселение, а вблизи города бывшие дачные посёлки становятся непригодными для прежнего летнего отдыха и превращаются в обычные городские кварталы). Симптомы инверсий и рецессий в пространственном развитии урбанизации были замечены во второй половине ХХ в. и способствовали пониманию, что имеет место процесс циклический, обратимый, а не однонаправленный – радиальная пульсация территориальных структур. С периодичностью смены внешних форм согласиться нетрудно, но обратимым кажется и глубинное социально-экономическое содержание. Урбанизация оказалась многослойной; в разных её слоях, как в средиземноморских проливах, идут противоположные течения. Состоялась ли в России урбанизация в западноевропейском смысле? К тому моменту, как большинство россиян стали формально горожанами, они обзавелись загородными «садовыми участками», сделали их чуть ли не основным местом работы и важным средством самообеспечения продовольствием. А современная дачно-коттеджная деятельность – это не сельское хозяйство в традиционном значении, но и не городская жизнь. Большинство промышленных малых городов, основанных в советское время, оказались агломерациями рабочих поселков, в постсоветское время кое-где разжалованных в сельские поселения. В конечном счёте у нас градообразующими и градоподдерживающими остались только административные функции, как это и было изначально, при Екатерине Второй.

Цикличность метаморфоз. Применяемый мною ареально-сетевой метод моделирования геопространства не позволяет выявить какую-то направленную, потенциально бесконечную эволюцию территориальных структур; напротив, все метаморфозы оказываются фазами замкнутых циклов. Для сети узловых районов это дифференциация и интеграция, дробление и укрупнение; для их границ – ослабление и усиление, размягчение и окостенение и т.д. У ядер это расширение и сжатие, у концентричных зон и волн смещение центробежное или центростремительное. Кроме того, цикличны деформации в узком, геометрическом смысле: превращение полигональной сети узловых районов в радиально-концентрическую и обратно; компактных овальных ядер в рассечённые многолопастные розетки, монолитных островных ареалов во фрагментарные и наоборот. Однако поскольку мои модели формировались почти исключительно на отечественной почве, то можно предположить, что и самому моделируемому объекту присуща значительная цикличность (хотя бы в составе гипотетического поступательного «развития по спирали»). Эйфория веры в неуклонный, автоматический, всепобеждающий социальный прогресс стала убывать после того, как было замечено, что в конце ХХ в. многие процессы в России, да и в других странах бывшего «второго», а ныне сплошь «третьего мира» пошли как будто в обратном направлении [10]. В таком контексте и пространственные перестройки выглядят удручающе цикличными. Как и подавляющее большинство стран, не расположенных в ядре современного мира, Россия по-видимому не имеет собственного вектора исторического развития, а изменяется под воздействием внешних импульсов, сопротивляясь им со всей инерцией, присущей огромной массе, отчего и происходят периодические откаты, когда за каждыми двумя шагами вперёд следует минимум один шаг назад, а нередко и все три.

Литература

1. Ахметова М.В., Лурье М.Л. Бологое: «маленькая столица между двух столиц» // Отечественные записки, 2006, № 5 (32), с. 207 – 217.

2. Каганский В.Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство: Сборник статей. – М.: НЛО, 2001.

3. Кордонский С.Г. Рынки власти: Административные рынки СССР и России. – М.: ОГИ, 2000.

4. Перенос столицы Казахстана в зеркале прессы и комментариях аналитиков – М.: Диалог-МГУ, 1998.

5. Родоман Б.Б. Земельные реформы и ландшафт // Куда идёт Россия?.. Социальная трансформация постсоветского пространства. – М.: Аспект Пресс, 1996, с. 487 – 488.

6. Родоман Б.Б. Территориальные ареалы и сети. Очерки теоретической географии. – Смоленск: Ойкумена, 1999.

7. Родоман Б.Б. Перспективы эволюции федеральных округов // Российские регионы и центр: взаимодействие в экономическом пространстве. – М.: ИГРАН, 2000.

8. Родоман Б.Б. Поляризованная биосфера: Сборник статей. – Смоленск: Ойкумена, 2002.

9. Родоман Б.Б. Сколько субъектов нужно Федерации? // Отечественные записки, 2004, № 2 (17), с. 285 – 294.

10. Шанин Т. Умом Россию понимать надо. Тезис о трёхъединстве России // Куда идёт Россия?.. Кризис институциональных систем: Век, десятилетие, год. – М.: Логос, 1999.

Лекция в Институте национальной модели экономики 24 декабря 2001 г.

Опубликовано: // Родоман Б.Б. Поляризованная биосфера: Сборник статей. – Смоленск: Ойкумена, 2002, с. 313 – 318.

Подготовлено для Интелрос 3 января 2012 г. 21 тыс. зн.



Другие статьи автора: Родоман Борис

Другие Портреты на сайте ИНТЕЛРОС
Все портреты
Рубен АпресянАлександр БузгалинОлег ГенисаретскийСергей ГригорьянцАбдусалам ГусейновМихаил ДелягинДмитрий ЗамятинИлья КасавинВиктор МалаховВладимир МалявинВадим МежуевАлександр НеклессаЕлена ПетровскаяГригорий ПомеранцБорис РодоманТатьяна СавицкаяВалерий СавчукОльга СедаковаАлександр ТарасовВалентина ФедотоваДмитрий ФесенкоТатьяна ЧерниговскаяШариф ШукуровМихаил Эпштейн
Поддержите нас
Журналы клуба