Любая наука в своем становлении последовательно проходит определенные стадии развития, и вектор этого развития имеет направленность от эмпирики к теории. История архитектуры - не исключение, в последние десятилетия потребность исследователей выйти за рамки сугубо эмпирического описания ощущается все сильнее, а узость описательно-констатирующего подхода к представлению архитектурной истории оказывается особенно очевидной при подготовке сводных трудов, охватывающих значительные исторические периоды или социально-пространственные общности.

Каковы основные методологические проблемы, встающие перед историками архитектуры, и - соответственно - узкие места многих современных историко-архитектурных трудов? Намеренно заострим формулировки с целью прояснения существа дела.

1) Прежде всего, это самодостаточность, если не сказать герметичность описываемых исторических периодов относительно предыдущего и последующего, что влечет за собой перерывы постепенности внутри полотна архитектурной истории. Линейнo-детерминистическая история зодчества, основывающаяся на монокаузальности и безальтернативности, предстает как набор практически не связанных между собой архитектурно гомогенных (или стремящихся к такому состоянию) хронологических отрезков, а смена их - как результат произвольного переключения тумблера.

2) Соответственно переломные моменты - точки бифуркации между этими самыми «равновесно-гомогенными хронологическими периодами», каналами эволюции, или аттракторами – за редким исключением остаются за пределами внимания исследователей. Очередная историко-архитектурная эпоха, если верить традиционной историографии, приходит «разом», «нежданно-негаданно», «как снег на голову». Ритуальное описание историко-культурного «гарнира», предшествующее предъявлению собственно архитектурного материала, положения не спасает.

3) Другим следствием эмпирически ориентированной истории зодчества является обособление собственно архитектурной и градостроительной историй. Несмотря на наличие в историко-градостроительных трудах разделов, посвященных, как правило, стилистическим изменениям, претерпеваемым архитектурой, а в историко-архитектурных работах - градостроительных глав, искусственность, если не сказать насильственность такого профессионального привоя - вполне очевидна. На смену подобной внутрипрофесиональной партикуляризации приходит холистический принцип видения истории зодчества.

4) Пребывание истории архитектуры во власти сугубо вкусовых представлений и оценок, порождаемых и культивируемых архитектурной критикой. Речь идет вовсе не об отказе от субъективного взгляда на события архитектурной истории, но об ограничении его догматической непримиримости и «вседозволенности», опираясь на выстраиваемые теоретические конструкции, объективизирующие представление о направленности и содержании архитектурной истории.

5) Проблема многовариантности, альтернативности хода истории зодчества в историко-архитектурных трудах даже не обозначается, несмотря на то, что, к примеру, институт конкурсного проектирования по своей природе является инструментом выбора - нередко не только того или иного проектного решения, но и эволюционной линии будущего архитектурного развития. В свете появившихся в последние десятилетия в корпусе социально-экономической и политической историй длинного перечня контрфактических и альтернативистских разработок как следствие распространения синергетического стиля мышления такое отставание особенно бросается в глаза.

6) Современная история архитектуры остается по преимуществу в границах событийной истории, генетически восходящей к истории политической (1); объектом ее внимания являются традиционные персонализованные референты - помимо проектов и построек это персоналии, школы, течения, направления и т.п. Погружение архитектурной истории во время культуры, рассмотрение ее в больших длительностях, в секулярной метрике, изучение устойчивых, долговременных исторических структур, именуемых неперсонализованными референтами, оказывается задачей ближайшего будущего. Особой методологической проблемой является совмещение двух этих масштабных уровней представления истории архитектуры, двух исследовательских оптик в рамках единого повествования, о чем говорил еще Ф.Бродель.

7) Высшей точкой научного знания - идет ли речь о естественных или социально-гуманитарных науках - являются закономерно вытекающие из аналитической стадии процедуры диагноза и прогноза. Истории архитектуры лишь предстоит подняться на этот уровень, предварительно выстроив те самые теоретические подмости, освоив новые номологические (от греч. nomoz - закон) подходы.

В настоящее время историей архитектуры (особенно с учетом зарубежной историографии) накоплен необъятный по объему эмпирический материал в совокупности самых разных его срезов - это и стилевая история, и история региональных архитектур, и история различных типологических групп, и отдельных объектов, и персоналий, и история архитектурной мысли и т.д. Градостроительная история, как уже говорилось, образует отдельную ветвь. Все это профессиональное богатство образует мощный фундамент, над которым вырастает надстройка теоретического знания. А она в свою очередь станет отправной точкой для выявления перспектив и формирования стратегии развития отрасли – с опорой на институты мониторинга и прогнозирования.

Новая дисциплина - мы ее назвали теорией архитектурного процесса - призвана дополнить вопросы «что?», «кто?» и «когда?» вопросами «как?» и «почему?» - точнее, ответами на них, предполагающими выявление причинно-следственных связей – как внутренних (эндогенных), так и внешних (экзогенных) – и формулирование путей развития. Ее предметом оказываются объективные закономерности и механизмы эволюции зодчества в их соотношении с логикой политико-экономического и социально-культурного развития, исторической макродинамикой, а теоретико-методологическим основанием - принципы синергетики, или теории самоорганизации / теории хаоса (во французской литературе - теория диссипативных структур, в американской - наука о сложности), объемлющей и уравнивающей в их эпистемологическом статусе естественные и гуманитарные науки.

В этой перспективе архитектура предстает как рядоположенность и совокупность объектных и субъектных проекций. А именно - проект оказывается не менее важным, чем постройка, а продукты рефлексии - теоретические тексты, критические высказывания, авторский самоанализ - не менее значимыми, чем проект. Архитектурная жизнь, омывающая архитектурную практику, опосредующая и обусловливающая появление собственно зданий и сооружений, являет собой не менее достойный объект исследования. Можно сказать, процесс равнозначен своей объективации - результату.

Именно архитектурный процесс является центральным, скрепляющим понятием, можно сказать, несущим ядром возводимой конструкции. Процессуальность, постоянная изменчивость, перманентное переопределение границ и содержания архитектурной действительности предстает как фундаментальная характеристика современного зодчества. Если говорить о временном рубеже, то, вероятно, такое доминирование динамической компоненты выходит за рамки информационной эпохи, восходя как минимум к первым десятилетиям ХХ в. Тем не менее, понятие архитектурного процесса, бесспорно, оказывается релевантным по отношению ко всей истории зодчества - количество архитектурных событий, приходящихся на единицу времени, в этом смысле непринципиально.

Одной из важнейших составляющих, так сказать, мерой длины архитектурного процесса является историко-культурная эпоха, вбирающая в себя пульсирующий пучок разнотемповых и разностадиальных линий развития, представительствующих от самых разных параметров архитектурной действительности - от социально-пространственных до стилистических.

Исследование и представление архитектурного процесса помимо диахронического среза предполагает еще синхронический. Процессуальность и структурность являются двумя его ключевыми параметрами. Если в первом случае основным исследовательским инструментом служат формализация и моделирование, то во втором – сравнение, классификация и типологизация. Данные аналитические процедуры находятся в отношениях взаимодополнительности.

Первые симптомы дрейфа в сторону от эмпирически ориентированной истории зодчества, предполагающие выявление объективных закономерностей и механизмов развития, внешних и внутренних исторических структур и паттернов обнаружили себя еще в последние советские десятилетия. Однако они зачастую оставались, во-первых, неотрефлектированными, во-вторых, незамеченными, либо наталкивались на непонимание в стане ортодоксальных историков архитектуры. Как и в «базовой» исторической науке, можно говорить о сложившемся в рамках истории архитектуры институционализированном антитеоретическом консенсусе, в России – более фундированном, чем где бы то ни было, предполагающем, в том числе, табу на предсказание будущего (2). В то же время имеющий место в рамках дисциплины «теория и история архитектуры» эпистемологический разрыв между схоластической теорией и эмпирической историей мог бы быть если не преодолен, то, по крайней мере, сокращен именно благодаря легитимизации теоретической истории архитектуры, или теории архитектурного процесса. Иначе говоря, теория архитектурного процесса могла бы служить своего рода мостиком между этими двумя расходящимися предметными областями. Тем не менее,  в 1980-е гг., в условиях перманентной борьбы за скудеющие ресурсы, надежды на назревавшую номологическую реконфигурацию и развитие историко-архитектурной науки были тщетными.

В 1990-2000-е гг. произошло фактическое разрушение теории и истории архитектуры, и прежде всего, ее институциональных оснований. Остались энтузиасты-одиночки, формально объединенные в номинально существующие научно-исследовательские организации. Так или иначе, можно рассматривать этот прискорбный факт как одно из условий возможности становления нового взгляда на историю зодчества.

Другим обстоятельством, споспешествующим внутринаучным изменениям, обретению историей архитектуры статуса положительного знания, можно считать динамичное развитие новых подходов и теорий в «базовой» исторической науке, на рубеже 1980-1990-х гг. освободившейся от марксистско-ленинской догматики: помимо формационного подхода и примыкающих к нему теории модернизации и неоэволюционизма это цивилизационная, многолинейная и мир-системная парадигмы (3). В мировой исторической науке последние десятилетия ХХ столетия с легкой руки Р.Коллинза получили название Золотого Века макроистории (4) – есть надежда, что этот процесс рано или поздно перекинется и на отечественную социально-гуманитарную сферу: по крайней мере, о легитимизации теоретической, или математической истории сегодня говорится все чаще и определеннее. По уверению Н.Розова, т.н. «наука быстрых открытий», ведущая отчет с новоевропейской научной революции XVI-XVII вв., когда на смену закону малых чисел (Р.Коллинз) приходит принцип научного консенсуса и накопления знаний, в социальном познании принципиально возможна – «рано или поздно в этой сфере появятся свои Галилей, Декарт и Ньютон» (5).

Наконец, еще одна предпосылка становления новых представлений об истории архитектуры и градостроительства - обнаружившиеся первые признаки общецивилизационного слома, прогнозируемого в целом ряде приведенных в данном издании исследований, в том числе историко-архитектурных, вступление, в определении Г.Малинецкого, в фазу сверхновой истории, или постистории (6). Вообще 2010-е гг. – это точка схода разновременных циклов, в частности, на них приходится депрессивная фаза пятой, информационно-коммуникационной, волны Кондратьева, когда, по Г.Меншу, можно ожидать срабатывания «триггерного эффекта», запускающего процесс усвоения инноваций.

Отечественная история архитектуры, несмотря на всю свою инкапсулированность, замкнутость в узкоцеховых проблемах (среди которых безусловно доминируют композиционно-планировочные и образно-художественные) и вытекающий отсюда консерватизм - не сказать, чтобы очень здоровый, не может не отреагировать на коренные эпистемологические трансформации. Новое в науке сегодня рождается на стыке, в точках пересечения различных предметных областей и дисциплин. Обновление и развитие истории архитектуры связано с приятием и освоением ею теоретико-методологических подходов и инструментария смежных наук - от логики и методологии науки до социологии и теоретической, или математической истории. Данная подборка - один из шагов в этом направлении.

Со времени распространения теоретизирующих историко-архитектурных исследований в последние десятилетия прошлого века теория архитектурного процесса долгие годы не находила идейно-теоретической опоры вовне, устоев-методологических аналогов, на которые можно было бы опереться, по крайней мере, в отечественной науке, не просматривалось. Создание всеобщей теории художественного процесса, общего литературоведения и всеобщей истории естествознания в основном сводилось к декларациям. Не намного лучше обстояли дела в истории социальной и политической, накрепко стиснутой марксистско-ленинскими путами.

Хотя, разумеется, нельзя сказать, что теоретико-методологических ориентиров не было вовсе. Прежде всего, это труды Л.Гумилева, посвященные этногенезу, в которых исторический процесс в его больших длительностях представал как закономерно развивающееся целое. В конце 1970-х - начале 1980-х гг. появились работы, выполненные под руководством академика Н.Моисеева и ныне члена-корреспондента РАН Ю.Павловского: в частности, была построена математическая модель функционирования экономики полисов в ходе Пелопонесских войн, принесшая ряд нетривиальных результатов - в том числе, например, были прояснены действительные причины конфликта между Спартой и Афинами, до того традиционно трактовавшиеся вполне абстрактно – как «борьба за гегемонию». Начиная с 1960-х гг. под руководством академика И.Ковальченко развивались количественные методы изучения истории, к 1980-м гг. созданная им научная школа также вышла на математическое моделирование исторических процессов. C 1970-х гг. относительно регулярно переводились труды ведущих западных методологов науки – Т.Куна, И.Лакатоса, П.Фейерабенда и др., в которых для описания развития научного знания предлагались различные динамические модели – от парадигмы до научно-исследовательской программы. Уже в конце 1970-х - 1980-е гг. вышли переводы работ основателей синергетики и теории диссипативных структур Г.Хакена и И.Пригожина, в которых была обозначена заинтересованность обоих ученых в применении основных положений нового междисциплинарного знания к проблемам социальной и культурной эволюции.

В 1990-е гг. деидеологизация социально-гуманитарных наук привела к выходу за пределы марксистской «пятичленки» и лавинообразной диверсификации научного знания, благодаря чему резонансные эффекты стали наблюдаться не в пример чаще. Переизданные труды классиков - от Н.Кондратьева и П.Сорокина до О.Шпенглера и А.Тойнби, равно как и работы современников - В.Степина и Н.Розова, А.Ахиезера и А.Янова, Ю.Лотмана и А.Панарина, В.Пантина и А.Фурсова, Э.Кульпина и Б.Миронова, Л.Бородкина и Ю.Яковца, И.Дьяконова и Л.Васильева, Л.Лескова и А.Назаретяна, C.Кирдиной и О.Бессоновой, Н.Хренова и И.Кондакова - косвенно свидетельствовали о том, что теория архитектурного процесса - это отнюдь не случайный нарост на цветущем теле истории архитектуры. Уже во второй половине 1990 - начале 2000-х гг. Институт искусствознания разразился серией конференций и последующих сборников, посвященных циклическим и переходным процессам в художественной культуре и искусстве (в ряде работ, в частности, В.Петрова с соавторами, предъявлены и результаты применения количественных методов к изучению динамики различных видов искусства - от музыки и драматургии до поэзии и живописи), а в 1997 г. вышла книга С.Капицы, С.Курдюмова и Г.Малинецкого «Синергетика и прогнозы будущего», в которой среди прочего фактически была заявлена программа исследований в рамках математической истории (или исторической механики – к этому названию склонялись тогда исследователи), тем не менее, по признанию авторов, до последнего времени остававшаяся невостребованной – «традиционные» историки исподлобья смотрели на посягательства на свою территорию. В этом ряду особое место занимает серия сборников (а также отдельных томов) переводов трудов современных западных историков, социологов и философов, составивших «золотой фонд» исторической макросоциологии – К.Гемпеля и А.Стинчкомба, И.Валлерстайна и Р.Коллинза, Дж.Модельски и В.Макнила, К.Чейз-Данна и Ч.Тилли, Дж.Арриги и Дж.Абу-Луход, под названием «Время мира», предпринятая Н.Розовым.

Лед тронулся лишь в середине 2000-х гг. - очевидно, критической массы достигли массив публикаций, посвященных проблемам теоретической истории, и число вовлеченных в эту проблематику ученых, причем исследовательские инициативы исходят уже не от математиков и методологов, а от самих историков, почувствовавших вкус к объективизации, дополнительной верификации и конструктивизации исторического знания. К настоящему моменту, очевидно, можно говорить о формирующейся научной школе, насчитывающей многие десятки специалистов из самых разных областей знания - историков, математиков, демографов, философов, социологов, экологов, экономистов, географов и др., которых объединяет видение социальной практики как самоорганизующегося целого, описываемого законами нелинейной динамики. Они представляют различные регионы страны - помимо Москвы и Санкт-Петербурга это Екатеринбург, Саратов, Волгоград, Новосибирск, Владивосток, Красноярск. Назовем лишь некоторых: Г.Малинецкий, В.Буданов, А.Коротаев, С.Нефедов, В.Алексеев, Л.Гринин, С.Малков, А.Подлазов, В.Шупер, Р.Баранцев, Н.Крадин, Д.Халтурина и др. Среди действующих фигур нового научного направления также несколько американцев русского происхождения, в частности, специалист по популяционной динамике, успешно перенесший выработанные в этой дисциплине концептуальные подходы и аппарат на историю аграрных обществ, профессор Коннектикутского университета П.Турчин. Именно доиндустриальные общества являются основным полигоном приложения инструментария математического моделирования - возможно, благодаря их «негорячему» характеру и - соответственно - повышенной податливости к процедурам формализации, многотысячелетнему охвату и наличествующей исторической дистанции.

Если обратиться к отечественным историко-архитектурным работам последних десятилетий, поднимающихся над описательно-эмпирическим уровнем, то здесь следует назвать, прежде всего, труды А.Иконникова и В.Глазычева, А.Рябушина и С.Хан-Магомедова, Ф.Новикова и Н.Павлова, О.Явейна и М.Туркатенко, В.Хазановой и А.Стригалева, Г.Ревзина и М.Мееровича, Д.Швидковского и В.Седова, Н.Гуляницкого и И.Бондаренко, Е.Кириченко и М.Нащокиной. Однако о научном прорыве – крупных обобщениях, широком сравнительном и теоретическом анализе, построении объяснительных моделей и теорий – вероятно, говорить пока рано, скорее – о кумулятивном развитии в направлении от эмпирической к теоретической истории архитектуры и градостроительства.

Настоящая подборка имеет своей целью артикулировать, закрепить и, по возможности, развить эту тенденцию. Мы собрали воедино статьи с середины 1980-х гг. по наши дни. Уже в первых работах, посвященных социально-культурным проблемам этажности, были нащупаны теоретико-методологические основания и опробован исследовательский инструментарий - методы контент-анализа, наукометрии, моделирования (7). (Следует заметить, что к 2000-м гг. этот методологический арсенал заметно расширился, в основном благодаря достижениям западной школы макросоциологии и теоретической истории, активно использующей такие познавательные средства и техники, как порядковое и квазиинтервальное шкалирование, аппарат булевой алгебры, теория графов, алгебра линейных операторов, теория множеств и др.(8)). Выявлена первичная роль сознания - в марксистских терминах, надстройки, противостоящей базису – как ведущего движителя, драйвера архитектурного процесса. В качестве одной из возможных глубинных причин инверсивной архитектурной динамики тогда виделось попеременное доминирование право- и левополушарных форм мышления. Уже в этих первых статьях анализ-диагноз-прогноз представали в их взаимообусловленности и гносеологическом единстве. Тогда же формируется понятийный аппарат – «анатомирование» архитектурного процесса, разъятие на структурные единицы (паттерны), осознание его нелинейного характера влечет за собой усвоение синергетического видения мира и - соответственно - терминологии, нарабатывавшейся со второй половины 1960-х гг. и ранее - еще со времен А.Пуанкаре.

Вслед за этажностью диахроническому анализу подвергаются архитектурная наука в совокупности ее основных разделов - теории, истории, архитектурного проектирования, градостроительства; институт архитектурных конкурсов; профессиональная периодика; наконец, советская архитектура в ее целостности, к началу 1990-х гг. подошедшая к последней черте, что содействовало выходу исследователя в рефлексивную позицию и осознанию ее в качестве составляющей финишировавшего модернистского цикла.

Ряд этих материалов составляет второй раздел «Анализ – диагноз – прогноз» внутри предлагаемой подборки.

Тогда же, в начале 1990-х гг., были выставлены первые стойки и уложены балки «теоретико-методологического каркаса», который формируется постепенно, шаг за шагом. Так, принципиальный для теории архитектурного процесса альтернативистский, или контрфактический «узел» был прописан только в середине 2000-х гг. Хотя что касается методологической связи теории архитектурного процесса с трансдисциплинарной синергетической парадигмой, то она была осознана и заявлена в первой половине 1990-х гг., когда понятия аттрактора и параметра порядка вообще, а уж применительно к архитектуре тем паче, воспринимались с твердокаменным выражением лица. Достаточно сказать, что из немецкого перевода статьи «Архитектура Москвы на переломе» для издания «Baustеlle: Moskau» 1995 г. все внешние признаки идейно-теоретической преемственности с синергетическим дискурсом были аккуратно вычеркнуты (надо полагать, Г.Хакен - это не их герой, по крайней мере, тогда он им наверняка не был). И это происходило в середине 1990-х гг. – тогда, когда мировое гуманитарное сообщество переживало неподдельный интерес к проблемам и перспективам приложения методологического инструментария теории хаоса к истории, социальным и экономическим наукам, состоялся ряд международных конференций, а в известном журнале «History and Theory» прошла развернутая дискуссия на эту тему (9).

Впрочем, в отличие от нас у них за минувшие полтора десятилетия известные подвижки произошли – в частности, в 2008 г. увидел свет сборник научных статей, подготовленный германскими и швейцарскими историками архитектуры, в котором архитектура рассматривается с позиций нелинейной динамики и теории самоорганизации, провозвестниками этого нового профессионального взгляда выступают Р.Вентури и Д.Скотт-Браун, подготовившие свои тексты и для данного издания, а среди других его участников, в частности, президент Немецкого общества по исследованию сложных систем и нелинейной динамики, профессор Аугсбургского университета К.Майнцер, в своей статье обозначающий перспективы преломления методов и средств, наработанных в науках о природе, обществе, технических и информационных системах, к урбанистическому и архитектурному материалу (10).

Как бы там ни было, сегодня, по-видимому, теоретико-методологический каркас новой дисциплины в общем и целом возведен, что, наряду с параллельно разворачивающейся институционализацией теоретической, или математической истории, которая может служить для теории архитектурного процесса своего рода методологическим маяком, и подвигло нас на публикацию этой подборки.

1. Идейно-теоретическое и методологическое наследование наличествующей истории архитектуры истории политической отнюдь не исключает практическое отсутствие политической истории советской архитектуры и градостроительства, которая принимала бы во внимание весь комплекс геополитических, миграционно-переселенческих, военно-промышленных, хозяйственно-экономических, организационно-управленческих, финансовых, транспортно-инфраструктурных, ресурсных и прочих обстоятельств, как отдельного направления исследований. Подробнее об этом см.: Меерович М. Политическая история советского градостроительства // Проект Байкал, 2008, №18, с.46-50.

2. См. об этом: Розов Н. Историческая макросоциология: методология и методы. – Новосибирск, 2009, с.61-71, 128-129.

3. Подробнее см., например: Крадин Н. Проблемы периодизации исторических процессов // История и математика: Модели и теории. - М., URSS, 2008, с.166-200.

4. Коллинз Р. Золотой век макроисторической социологии // Время мира. Выпуск 1. История макросоциологии в ХХ веке. – Новосибирск, 2000, с.72-89. Cм. также: Розов Н. Историческая макросоциология: становление, направления исследований, типы моделей и методы // Общественные науки и современность, 2009, №2, с.151-161.

5. Розов Н. Историческая макросоциология: методология и методы..., с.61.

6. Малинецкий Г. Теоретическая история и математика // История и математика: Макроисторическая динамика общества и государства. - М., URSS, 2007, с.9.

7. Фесенко Д. Проблема этажности и социально-культурный фактор // Архитектура СССР, 1986, №2, с.78-82, он же Аргументация этажности и этажи аргументации // Архитектура (приложение к «Строительной газете»), 1986, №4 (618), с.6 и др.

8. Подробнее об этом см., например: Разработка и апробация метода теоретической истории. Под ред. Н.Розова. – Новосибирск, Наука, 2001, Розов Н. Историческая макросоциология: методология и методы и др.

9. Подробнее об этом см., например: Андреев А., Бородкин Л., Левандовский М. Синергетика в социальных науках: пути развития, опасности и надежды. – http://kleio.asu.ru/aik/krug/5/4.shtml

10. Complexity. Design Strategy and World View. Edited by A.Gleiniger and G.Vrachliotis. – Birkhauser, Basel – Boston – Berlin, 2008. Одна из книг К.Майнцера недавно издана в России – см.: Майнцер К. Сложносистемное мышление. Материя, разум, человечество. Новый синтез. Перевод с 4-го издания А.Беркова. Под редакцией и с предисловием Г.Малинецкого. - М., Либроком, 2009.