Библиотека » Портреты » Дмитрий Фесенко

Архитектурная профессия в России в ХХ-XXI вв.: социокультурная травма / контртравма

В конце 1990-х гг. получила признание концепция социокультурной травмы П.Штомпки, основывающаяся на изучении дисфункций общественного сознания и преодоления их последствий в восточноевропейских странах после распада соцлагеря. Под травмой принято понимать глубокий социально-культурный кризис, связанный с ломкой ценностных оснований, привычных смыслов и значений социальной реальности и проявляющийся в разнообразных формах социальной дезадаптации. Травмирующий характер социальных изменений обусловливается, во-первых, их внезапностью (по крайней мере, для большинства), во-вторых, всеохватностью. В корне меняется образ повседневности, обесцениваются сложившиеся правила социальных действий, что влечет за собой утрату индивидуальной и групповой идентичности.

Концепция социокультурной травмы получила развитие в трудах Н.Смелзера, Дж.Александера и др., а также в исследованиях российских ученых - в частности, А.Здравомыслова, инвентаризовавшего имевшие место в советский период социокультурные травмы/контртравмы и сопоставившего отечественный материал с данными по «травматическим последовательностям» во Франции, Великобритании, Германии и США (1).

Выдвинутая А.Здравомысловым «принципиальная схема» нами спроецирована на материал российской архитектуры и градостроительства ХХ-ХХI вв. Мы исходили из того, что разворачивающиеся в позднеиндустриальных и постиндустриальных обществах процессы трайбализации и известной автономизации профессиональных сообществ и групп позволяют говорить о преломлении и специализации как травмирующих общественное сознание воздействий, так и их социально-культурного преодоления. «Травматизм» и «контртравматизм» профессионального сознания в одних случаях оказываются относительно независимыми от метаморфоз вбирающего его общественного сознания, в других – производными от них. Ниже приводится баланс травмирующих и контртравмирующих событий и тенденций.

Социокультурные травмы

Контртравмы

Конец 1910-х-1920-е гг.

Реорганизация архитектурной профессии, запрещение частной проектной практики, исчезновение частного заказчика.

Становление конструктивизма – одного из лидирующих направлений в мировой архитектуре того времени.

Конец 1920-х-1930-е гг.

Ускоренная урбанизация, смена творческой направленности советской архитектуры от конструктивизма к неоклассике, упразднение творческих объединений.

Строительство новых городов, создание СА СССР и Академии архитектуры, организация системы проектного дела, становление академической науки об архитектуре.

1940-е гг.

Разрушение городов и архитектурного наследия в годы Великой Отечественной войны.

Послевоенное восстановление городов и сел.

Середина 1950-х-начало 1960-х гг.

Борьба с излишествами и перевод архитектурно-строительной отрасли на рельсы типизации и стандартизации, расформирование Академии архитектуры.

Единственная в истории российской и советской архитектуры успешная попытка решения важнейшей социальной проблемы – обеспечения населения жильем, строительство новых городов, становление «второго» модернизма.

Середина 1960-х-1980-е гг.

Утрата профессией общекультурного статуса, рутинизация труда архитектора, административное пресечение отклонений от «генеральной линии».

Формирование идейных основ средового подхода, появление первых постмодернистских объектов, рождение и взлет «бумажной» архитектуры.

Конец 1980-х-середина 1990-х гг.

Профессия на грани выживания – упразднение СА СССР, спад архитектурно-строительной активности, разрушение градостроительной отрасли и архитектурной науки.

Возникновение корпоративного и частного клиента, частных бюро, становление рынка проектных услуг, воссоздание Академии архитектуры и строительных наук.

Конец 1990-х-2000-е гг.

Диссоциация тела профессии на ряд «департаментов» - объемное проектирование, урбанизм, ландшафтную архитектуру, дизайн интерьеров.

Появление первых признаков институционализации новых профессий – от урбаниста до ландшафтного дизайнера.

Конец 1990-х-2000-е гг./Конец 2000-х гг.

Гламуризация профессии, усвоение ею повадок шоу-бизнеса, эгоизация и иконизация архитектуры.

Отрезвление и осознание социальной ответственности профессии перед обществом как следствие социально-экономического кризиса, возвращение социального начала в архитектуру, ее аскетизация и рационализация.

Конец 1990-х-2000-е гг./Конец 2000-х гг.

Системный кризис городов и поселений – умирающие деревни, убывающие города, приближение коллапса крупнейших и крупных городов (транспортного, экологического, энергетического, разрушение архитектурного наследия и ландшафтного потенциала и пр.).

Усиление государственного начала в управлении отраслью и следующий за ним внутрипрофессиональный передел сфер влияния, в частности, между представителями государственного и частного проектного бизнеса, выдвижение градостроительства (а вместе с ним и ландшафтной архитектуры) на главные роли.

Как видим, на каждое из выявленных травматических воздействий приходится свое контртравматическое «противодействие» - событие или тенденция. Подавляющая часть социокультурных травм носит экзогенный (внешний) характер, тогда как «ответы», контртравмы, имеют более сбалансированное соотношение экзогенных и эндогенных (внутренних) факторов. Это свидетельствует о том, что профессия постоянно изыскивает резервы и возможности реагирования на «вызовы» времени. Причем такой перекос в «экзогенность» (когда травмирующие импульсы исходят извне) сохраняется и в постсоветский период.

Обращает на себя внимание решительное уплотнение «календаря» травмирующих воздействия в последнее десятилетие. Можно считать это дополнительным свидетельством деструктивного нарастания исторической динамики, компрессии исторического времени, а значит – приближения его логического предела. В то же время отсутствие исторической дистанции не может не вносить оптических искажений в предъявляемую картину: какие-то исторические обстоятельства – как выясняется по прошествии времени, не слишком существенные – высвечиваются, другие, которые на поверку окажутся определяющими, могут остаться за кадром – мы отдаем себе в этом отчет.

Если принять предложенную нами концепцию циклического развития русской архитектуры с Х по ХХI вв., то нынешняя точка бифуркации – конец 2000-х гг. - оказывается изоморфной переломам конца 1820-х-начала 1830-х гг. и середины 1950-х-начала 1960-х гг. – т.н. второму экстремуму предыдущих нововременного и модернистского циклов. Сопоставление актуального и исторического материала могло бы пролить свет на перспективы разворачивающейся – подчеркнем, в гораздо более сжатые сроки – исторической трансформации, а также способствовать преодолению (или, по крайней мере, обезболиванию) накопившихся с конца 1990-х гг. историко-культурных травм и минимизации травматических последствий нынешних исторических перемен.

Вероятно, следующий исторический шарнир, поджидающий профессию – гипотетический тектонический слом середины - второй половины 2010-х гг., по исчерпании постмодернистского цикла и выявленной автомодельной последовательности в целом – т.н. точка сингулярности, о травмирующем потенциале которой мы можем только догадываться. Архитектура и градостроительство не могут не следовать в фарватере общеисторических изменений, переживаемых в настоящее время. «Науке и человечеству брошен вызов, равного которому в истории не было», - утверждает Г.Малинецкий, оповещая о рождении сверхновой истории, или постистории (2). Об этом свидетельствуют результаты исследований в рамках институционализирующейся на наших глазах теоретической истории, или клиодинамики.

Так, С.Капица строит макромодель, описывающую один из важнейших параметров развития человечества, а именно – демографический, в соответствии с которой гиперболический рост численности людей на Земле, неминуемо ведущий к т.н. режиму с обострением (когда изучаемая величина неограниченно вырастает за ограниченное время), в настоящее время сменяется стабилизацией на уровне 9-12 млрд человек; ученый назвал этот феномен глобальным демографическим переходом (3). А.Коротаев на основании математических моделей роста таких показателей, как урбанизация, мировой ВВП, уровень технологий и др., приходит к аналогичному выводу о возникающем эффекте насыщения, замедлении роста и трансформации гиперболической динамики, характеризующей данные переменные и развитие Мир-Системы в целом, в логистическую или экспоненциальную (4). А.Панов, уточняющий и развивающий периодизацию исторического процесса И.Дьяконова, распространяя ее на развитие биосферы, прокламирует приближение (или вступление) человечества к сингулярной точке истории, являющейся пределом автомодельной исторической последовательности, насчитывающей двадцать (у И.Дьяконова – девять) планетарных фазовых переходов, или революций (5). П.Турчин проецирует основные постулаты структурно-демографической теории (циклическую последовательность «рост населения - перепроизводство элиты - превышение емкости территории - крах государства - сокращение населения») на современный «горячий» материал - американский, британский, советский, пакистанский, отваживаясь на ряд исторических прогнозов, в частности, относительно системного кризиса в Соединенных Штатах и Пакистане в самое ближайшее время (6). Г.Малинецким и А.Малковым создана инерционная математическая модель развития России до 2030 г., в соответствии с которой при условии сохранения нынешних тенденций, если не будут предприняты государственные сверхусилия, территории страны вплоть до Западной Сибири могут оказаться под контролем Соединенных Штатов, Японии, Китая, возникнет исламский анклав, Северо-Западная республика и т.д. (7). Л.Бадалян и В.Криворотов, развивающие теорию исторических техноценозов, сигнализируют о вхождении в переходный 10-25-летний период между шестым и надвигающимся седьмым ценозами, чреватый, судя по историческим гомологам, «колоссальным взрывом» масштаба первой мировой войны и последующего каскада революций. По мнению авторов, вряд ли удастся избежать такого рода эксцессов и даже минимизировать жертвы (по крайней мере, опыт пяти предыдущих транзитных периодов об этом недвусмысленно свидетельствует) - не исключено, что таким образом реализуется каузальный императив, связанный с расчисткой накопившихся исторических завалов, всего «старого и отжившего» и раскрытием потенциала, остававшегося до поры до времени как бы под спудом: имеется в виду переход в новую геоклиматическую нишу, формирование будущих доминантных экономики и технологии и активация очередного основного неэластичного ресурса ценоза. «Непримиримость битв прошлого окрашивает тревожными бликами будущее», - меланхолично констатируют Л.Бадалян и В.Криворотов (8). Приходящие к аналогичным выводам относительно переломности переживаемого человечеством исторического момента на основании изучения показателей мировой макроэкономики И.Кирилюк и С.Малков предсказывают в диапазоне 2010-2020 гг. накопление диспропорций и разбалансировку существующей модели экономического развития, кардинальную переструктуризацию мировой экономики, смену парадигм, моделей и механизмов развития: «скорее всего, этот фазовый переход будет протекать болезненно, сопровождаясь социально-экономическими и политическими катаклизмами» (9). Еще более пессимистично настроен М.Ельчанинов, автор одного из первых развернутых социальных исследований, выполненных в синергетической парадигме – по его мнению, современная цивилизация стремительно движется к глобальной структурной перестройке, при этом «фаталистический сценарий будущего сейчас кажется наиболее вероятным» (10).

С оптимистическими сценариями (если не считать официальных – типа «удвоения ВВП» или «демографического скачка») не в пример хуже, можно сказать, совсем плохо. Приведем концепцию ритмоциклических каскадов В.Буданова, описывающую динамику выделенных автором девяти архетипов массового сознания, согласно которой завершение формирования новой России и модернизации ее хозяйственного уклада приходится соответственно на 2020 и 2030 гг. (впрочем, на рубеже 2000-2010-х гг. он тоже предвидит угрозу социокультурной катастрофы) (11). Однако в данном случае речь идет скорее о климате, потенциальных возможностях, нежели о тенденциях.

Заметим, что все вышеупомянутые макромодели отличаются «всеохватностью», предполагая многотысячелетнюю (и даже миллионолетнюю) метрику, поэтому в отличие от предложенного нами «мезосценария» характеризуются более низким «разрешением», большими допусками-погрешностями и – соответственно – более размытой разметкой полотна истории, нечеткими или «плавающими» хронологическими границами. Это не может не отразиться на определении грядущего фазового перехода - начала постисторической (или постсингулярной) эпохи, локализации ее на шкале всемирной истории, хотя, в общем и целом, временные рубежи здесь и там совпадают.

Если С.Капица и А.Коротаев не отваживаются на постисторические прогнозы (по осторожному замечанию С.Капицы, «можно только предполагать, что структура времени и длительность циклов будут связаны с глубокой перестройкой развития человечества после перехода» (12)), то А.Панов, заглядывая в постсингулярную эпоху, в частности, предвидит схлопывание науки как одного из важнейших социальных институтов и ее замену т.н. экзонаукой и формирование экзобанков знаний, ориентированных на налаживание межгалактическоцивилизационной коммуникации. Возвращаясь на землю: что станет с архитектурой и градостроительством в этой кратко-долго-срочной умозрительной перспективе? Так или иначе, не мешало бы быть готовыми к этой грядущей глобальной, по определению травматичной реконфигурации профессии, а возможно, и самих оснований, целей/задач и образа зодчества постисторического периода.


1. См., например: Здравомыслов А. Тройственная интерпретация культуры и границы социологического знания // Социс, 2008, №8, с.8-10.

2. Малинецкий Г. Теоретическая история и математика // История и математика. Макроисторическая динамика общества и государства. – М.: КомКнига, 2007, с.9.

3. См., например: Капица С. Общая теория роста населения Земли. – М., 1999.

4. Коротаев А. Периодизация истории Мир-Системы и математические макромодели социально-исторических процессов // История и математика. Проблемы периодизации исторических макропроцессов. – М.: КомКнига, 2006, с.116-167.

5. См., например: Панов А. Сингулярная точка истории // Общественные науки и современность, 2005, №1, с.122-137, он же Сингулярность Дьяконова // История и математика. Проблемы…, с.31-37.

6. Накануне великой революции. - http://expert.ru/printissues/expert/2008/42/interview_nakanune_velikoy_revolutsii

7. Малинецкий Г. Проектирование будущего, мониторинг и прогноз в контексте национальной безопасности // http//spkurdyumov.narod.ru/mmalinetskiy/htm

8. Бадалян Л., Криворотов В. Неортодоксальные подходы к экономике и теория ценозов. Прогнозы на ближайшие 10-25 лет // История и математика: Модели и теории. - М., URSS, 2008, с.201-245.

9. Кирилюк И., Малков С. Особенности мирового экономического развития: математический анализ статистических данных // Проблемы математической истории: Основания, информационные ресурсы, анализ данных. - М., Либроком, 2008, с.202-215. См. также: Кирилюк И., Малков С., Малков А. Экономическая динамика Мир-Системы: взаимодействие стран с разным уровнем развития // История и математика: Модели и теории..., с.102-119.

10. Ельчанинов М. Социальная синергетика и катастрофы России в эпоху модерна. – М., КомКнига, 2005, с.219.

11. Буданов В. Методология синергетики в постнеклассических науках и образовании. - М., ЛКИ/URSS, 2007.

12. Капица С. Об ускорении исторического времени // История и математика. Проблемы…, с.29.



Другие статьи автора: Фесенко Дмитрий

Публикуется на www.intelros.ru по согласованию с автором
Другие Портреты на сайте ИНТЕЛРОС
Все портреты
Рубен АпресянАлександр БузгалинОлег ГенисаретскийСергей ГригорьянцАбдусалам ГусейновМихаил ДелягинДмитрий ЗамятинИлья КасавинВиктор МалаховВладимир МалявинВадим МежуевАлександр НеклессаЕлена ПетровскаяГригорий ПомеранцБорис РодоманТатьяна СавицкаяВалерий СавчукОльга СедаковаАлександр ТарасовВалентина ФедотоваДмитрий ФесенкоТатьяна ЧерниговскаяШариф ШукуровМихаил Эпштейн
Поддержите нас
Журналы клуба