Природа советского обновленчества не является очевидной, что привело к появлению различных историографических концепций. Автор опирается на широкий круг источников, как изначально находившихся в открытом доступе (обновленческая публицистика 1920-x гг.), так и ранее засекреченных (в первую очередь документы органов госбезопасности, а также вышестоящих партийно-советских инстанций). Особое внимание обращается не на декларативную, а на практическую сторону дела: реальный характер взаимодействия «Живой Церкви» с ГПУ и его восприятие в церковной среде, как в 1920-e, так и в последующие годы. Показывается, какое место в деятельности актива советских обновленцев занимала борьба с так называемой церковной контрреволюцией (по сути дела — доносительство). Церковные реформы, о которых заявляли руководители обновленцев на начальном этапе распространения раскола, фактически свелись к неканоническому допущению женатого епископата и второбрачия духовенства. Разрешенная обновленцам миссионерская деятельность в основном имела «антитихоновский» характер. В целом обновленческий раскол стал негативным результатом затронувшего церковную среду процесса обмирщения, усугубленного реалиями жестоких политических репрессий и социальных трансформаций.

ТЕМА Всеправославного собора за последние сто лет неоднократно приобретала повышенную актуальность, привлекая к себе интерес религиоведов и историков. В отечественной историографии наибольшее внимание уделено периоду оживления межправославных контактов в 1960-е гг., когда подготовку к проведению Всеправославного собора со стороны Русской церкви возглавлял митрополит Никодим (Ротов). Между тем межправославная предсоборная активность была не менее значительной в 1920–1930-е гг., но Русская церковь тогда не могла принять в ней должное участие. По этой причине российские авторы если и упоминали о подготовке Всеправославного собора в межвоенный период, то, как правило, лишь вскользь, сосредотачиваясь преимущественно на послевоенном периоде.