В Мордовии, в тех же примерно местах, что здесь описываются, мне довелось провести, сравнительно недавно, пять с лишним лет. И если этот говорящий сам за себя своей правдивостью опыт-протокол еще нуждается в доказательствах, я, в качестве очевидца, могу удостоверить предлагаемое свидетельство Чорновила, Пэнсона и других участников-летописцев современного лагерного режима и быта. Им, этим людям, отказано в праве даже называться политзаключенными; они — на языке власти — «особо опасные государственные преступники», хотя в эту категорию в большинстве попадают лица, преступление которых сводится к высказыванию независимых взглядов и мыслей. Содержание «особо опасных» арестантов, и без того жестокое, из года в год, со дня на день ухудшается. Власть мстит неугодным и мстит тем основательнее, чем, казалось бы, по естественным человеческим нормам, сильнее должен расти и разгораться стыд у нее за все эти злосчастные заповедники. Причем многое из новаций начальства направлено как раз на то, чтобы не доходила до нас информация, как мучаются, как живут, как умирают и протестуют люди за решеткой, за проволокой. И тем круче возрастает общественная, историческая и просто человеческая значимость этих документов.[…]