Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Апология » №10, 2007

Андрей Володин. Единая Индия

alt 
Готовность к модернизации

В современном мире Индия заметно выделяется особо сложным соотношением элементов национальной стратегии развития, а равно и особенностями распределения результатов экономического роста. Содержание политического процесса в этой стране по-прежнему испытывает на себе влияние таких факторов, как, например, специфическая социальная структура общества, соединяющая в себе современное/индустриальное профессионально-классовое деление и традиционные (до- и раннеиндустриальные) социально-институциональные объединения (каста и сохраняющаяся сельская община), дополняемые разнообразной конфессиональной принадлежностью населения и его сложным национально-этническим составом.

Понятие «единство в многообразии» - такая же фирменная» черта Индии, как качество «крупнейшей демократии мира». Эту страну нередко именуют «энигмой» («загадкой»), подразумевая, очевидно, особую прочность ее классического (исторического) наследия, опосредованно (через механизмы политической культуры и сознания) влияющего на пластичность политической системы, динамизм экономического развития, неконфликтность (впрочем, относительную) институциональных преобразований. Известный индийский историк Бипан Чандра подметил: жизненность и добродетель индийской демократии в имманентной способности социума примирять конфликтующие интересы и соединять «расходящиеся перспективы. Сегодня, - развивает свою мысль ученый, - нет задачи важнее, чем углубление демократии, т.е. открытие шлюзов для полноводных потоков, способных смыть «накопившуюся грязь столетий».1

Однако индийское общество, особенно в последние 12-15 лет, продемонстрировало свою способность воспринимать форсированные экономические реформы отдельно от политических, административных и социальных преобразований, которые корректируются сложной внутренней организацией самого общества. Опыт реформ девяностых годов - начала третьего тысячелетия с исчерпывающей ясностью показал: всякие благие начинания эффективны лишь тогда и постольку, когда и поскольку они прочувствованы и осознаны (как безальтернативные и неизбежные) основной частью народа. Подготовленность массового сознания (прежде всего посредством демократического воспитания) к переменам увеличивает пластичность социальной организации общества, делает политические и экономические прорывы надежным фундаментом для последующего движения вперед.

Опасности, подстерегающие индийское общество на пути преобразований, афористично описал один из крупнейших современных историков В.Н. Датта: «Одна из скрытых угроз демократии и политическому представительству – низкий уровень интеллекта общества в целом. Власть в стране сосредоточена в руках коллективной посредственности, тогда как руководители высокого интеллекта и честности находятся в явном меньшинстве. Век политических титанов закончен, и им на смену пришли демагоги, повторяющие отжившие лозунги, а также софисты и манипуляторы».2

Индийские ученые считают: одним из важных элементов сохранения единства и территориальной целостности страны выступает ее бесконечное культурное многообразие, сложная социальная структура общества, соединяющая в себе различные стадиальные типы производительных сил, этно-лингвистические общности (многие из которых численно превосходят крупные европейские народы) и социокультурные образования, имеющие свою логику эволюционного развития. В этой связи особую практическую значимость приобретает проблема воздействия модернизации на социокультурное многообразие современного индийского социума.

С одной стороны, модернизация органически включает в себя развитие принципов суверенитета личности: не только в сфере политических отношений, но и в выборе, что не менее важно, дальнейшего жизненного пути. С другой стороны, подобный выбор может быть осознанным и самостоятельным при наличии как минимум двух предварительных условий: минимально необходимого уровня культурно-интеллектуального развития личности, с одной стороны, и функциональных институтов образования, здравоохранения, социального обеспечения, материализации всевозможных инноваций – с другой. Иначе говоря, повышение жизнеспособности индийского общества, в конечном счете, зависит от укрепления экзистенциального фундамента демократии, то есть институционализации свободы как осознанной необходимости.

 

Кадры решили многое

В отношении Индии существуют два противоположных, так сказать, конфессиональных стереотипа, характерных, впрочем, более для публицистики, нежели общественных наук. Итак, сторонники одной точки зрения полагают, что в Индии «правит бал» религия, видимо, подразумевая тем самым, что последняя определяет содержание и характер экономики и политических отношений. Оппонирующие данной точке зрения авторы, напротив, подчеркивают синкретический и экуменический характер всех основных религий страны: индуизма, ислама, буддизма, сикхизма и т.д. Реальная опасность единству и территориальной целостности страны, аргументируют свою позицию третьи, кроется в соединении религиозного и экономического/рыночного фундаментализма; действенной альтернативой подобному симбиозу мыслится опять-таки эквилибриум социального диалога и межконфессионального сотрудничества.

Видимо, пластичность современной политической системе Индии, несмотря на ее нередко констатируемую «рыхлость», придает плотная сеть горизонтальных связей, выделяющая эту страну в обширном массиве переходных обществ. Политическое участие поддерживается функционирующей в стране системой панчаятов, органов местного самоуправления, исторически формировавшихся у самого основания социальной пирамиды.

Система панчаятов, несмотря на все ее несовершенство, оказывает «эгалитаризующий» эффект на современное индийское общество: она обеспечивает гражданское участие, то есть доступ различных социально-кастовых, конфессиональных и этно-лингвистических групп общества к институтам образования (включая, с известными оговорками, высшее), здравоохранения, социального обеспечения, а также – к значимым источникам политической информации. Кто знает, может быть, доступность подобный информации влияет на институционализацию политического самовыражения народа, на становление на массовом уровне моделей креативного общественного поведения, что в конечном счете и предопределяет феномен витальности «крупнейшей демократии мира».

Не менее важным элементом самоподдерживающегося воспроизводства индийской социально-политической целостности стала стратегия развития страны, вошедшая в обиходное употребление как «курс Неру». «Курс Неру» - это некая система-целокупность экономических, политических и социо-культурных инициатив («национальных проектов»), синхронное воздействие которых на индийский социум и его институты имело следствием не только ускорение развития общества, но и качественные трансформации его внутренней структуры и традиционных институтов.

Перемещение индийского общества на, как предпочитают выражаться экономисты, более высокий уровень равновесия оказалось возможным и вследствие влияния «субъективного фактора», то есть наличия высококвалифицированной прослойки профессионалов государственного управления («рациональной бюрократии») и академического сообщества, способного решать практически любые задачи, стоящие перед Индией и диктуемые научно-технической и информационной революцией. Жизнеспособность Индии на направлении научно-технического (и технологического) развития не в последнюю очередь определяется взаимной дополнительностью «бюрократии» и «академии».

В самом деле, государственный административный аппарат независимой Индии, в свое время отнюдь не бескорыстно взлелеянный Британским Раджем в образе Индийской гражданской службы (Indian Civil Service), сыграл (наряду с Индийским национальным конгрессом) поистине историческую роль в сохранении единства и территориальной целостности страны. На мой взгляд, по меньшей мере, три обстоятельства обусловили действенность Индийской административной службы (полной правопреемницы Индийской гражданской службы) в качестве стабилизатора, интегратора и модернизатора общества.

Первое: постепенная «индианизация» (то есть замещение британцев индийцами) государственного административного аппарата, ставшая свершившимся фактом в конце тридцатых годов прошлого века, определила преемственность методов и форм деятельности «рациональной бюрократии»* в период суверенитета. Видимо, наличие столь эффективного институционального образования облегчило завоевание Индией суверенитета в режиме эволюционного развития. (Обращаю внимание читателя: и в британской, и в индийской историографии исторические события августа 1947 года именуются «transfer of power» - «передача власти»).

Второе: соревновательно-экзаменационный характер рекрутирования кадров в административную элиту имел следствием формирование меритократической общности, лучших из лучших, все профессиональные способности которых были направлены на укрепление жизнеспособности государства, на совершенствование механизмов его функционирования, на адекватную реакцию индийского общества на модернизаторские импульсы, идущие от «рациональной бюрократии». Именно поэтому «курс Неру» был сориентирован прежде всего на содержательное совершенствование государственного аппарата, который рассматривался политической элитой Индии как постоянный фактор индустриализации, урбанизации, аграрных преобразований и культурной революции.

Третье: в Индии «государство развития» изначально действовало в социально-культурной среде с абсолютным численным и пространственным преобладанием традиционных (до- и раннеиндустриальных) хозяйственных укладов и олицетворявших их форм сознания и моделей поведения. Форсированное преобразование застойной, «допотопной» действительности требовало системной и систематической интервенции государства в экономические и социальные процессы. Действенность интервенционистской функции, о чем ни на минуту не забывала индийская политическая элита, напрямую зависела от сознательной структурно-функциональной дифференциации институтов административного управления.

Индийская административная служба (ИАС) за годы суверенитета зарекомендовала себя действенным «проводником» идей модернизации общества, интеллектуальным «проводником» которых всегда была Плановая комиссия Индии.* Действенность модернизационной функции ИАС подпитывалась и особенностями ее институциональной организации, в частности наличием двух своеобразных категорий администраторов государства – «эволюционистов» и «инноваторов». Если первые, по определению, сосредоточены на поддержании стабильности административного процесса (условно говоря, функция статус кво), то вторые заняты эволюционным преобразованием системы управления (там, где это необходимо) и адаптацией национальных институтов менеджмента к быстро меняющейся внешней реальности (например, к процессам глобализации). Таким образом, диалектика взаимоотношений двух групп «администраторов государства» (как сказали бы в былые времена, «единства и борьбы противоположностей») и создает логику поступательного развития общества, и повышает коэффициент полезного действия всей социально-политической системы.

 

Нация-государство

Однако и «рациональной бюрократии», и дееспособной партийно-политической системы явно недостаточно для сохранения единства и территориальной целостности столь сложной общественной системы, как Индия. Тем более что дискуссия о соотношении центробежных и центростремительных сил в развитии страны окончательно не исчезла из общественно-политического дискурса. В начале шестидесятых годов прошлого века, после «десятилетия доверия» между властью и обществом, возникли сомнения в способности Индии остаться «единой и неделимой» целостностью. Логика дезинтеграционных суждений была примерно такова: политическая демократия, сообщая дополнительный импульс социальной деятельности многочисленным кастовым кластерам и этнолингвистическим образованиям, неизбежно вызовет обострение противоречий между штатами и федеральным центром.

В свою очередь, подобное столкновение интересов неминуемо замедлит процесс экономического развития, логически усилит авторитарно-унитаристские тенденции в Дели и, таким образом, реактивно простимулирует центробежно-сецессионистский тренд в развитии страны и, в конечном счете, приведет к «балканизации Индии».3 Несомненной заслугой правящих групп стала действенная и системная политика нейтрализации центробежных тенденций, которая синхронно осуществлялась сразу по нескольким направлениям.

«Сверхидеей» государственного курса Индии было построение нации-государства. В отличие от монокультурных/моноэтничных обществ Запада, данная идея не могла реализовываться как триединство один языкодна религия – одно государство. С самого начала политическая элита Индии сознательно стремилась институционализировать парадигму полиэтничной нации – государства, поскольку это априори исключало политическое доминирование какой-либо одной, пусть и наиболее многочисленной этно-лингвистической группы.* Парадоксально но факт: подобный опыт национального строительства может оказаться вполне функциональным на современном Западе, где социально-политические процессы испытывают на себе растущее воздействие фактора мультикультурализма.

В отличие от других многонациональных обществ, индийская полиэтничность не заряжена центробежными тенденциями. Я вижу здесь одно главное, историческое объяснение: при всем лингвистическом многообразии, Индостан испокон веков структурировался единым цивилизационно-культурным субстратом (называть это образованием индуистским было бы явным упрощением), и лишь мусульманские миграционные волны в средние века заложили потенциальную основу для конфессионального раскола 1947 года. Современные этнические конфликты в Индии имеют, строго говоря, политэкономическую подоснову. Попытка ввести в середине шестидесятых годов прошлого века язык хинди в качестве единственного государственного вызвала резкий отпор в южных, дравидийских штатах, поскольку ущемленными оказывались именно экономические интересы представителей иной языковой семьи: при приеме на работу, переселении в другие штаты, не говоря уже об учебе в высших учебных заведениях и устройстве в государственный административный аппарат.

Пенджабский конфликт (конец семидесятых - первая половина восьмидесятых годов как его наиболее остродраматическая фаза) был связан с противодействием населения штата желанию увековечить его аграрную специализацию. Как известно, эффективность тамошних хозяйств как минимум на треть превосходит аналогичные показатели штатов Среднего Запада США, а Пенджаб и соседняя Хариана (относительно небольшие территории) почти на две трети обеспечивают потребности в продовольственном зерне огромной страны.

Третье пространство конфликтных отношений, штаты северо-востока страны, возникло как результат осознания ущербности своего социально-экономического положения жителями этой части Индии.

Представления С. Харрисона и его единомышленников определенно стимулировали сознательные действия индийских лидеров по интеграции и консолидации политической элиты страны на основе приверженности общенациональным политическим символам (суверенитет и экономическая независимость), социально-этическим установкам (рост плюс развитие), материальной заинтересованности региональных правящих групп в единстве и территориальной целостности страны (постоянное рекрутирование местных управленческих кадров в федеральные органы партий, а также в центральные министерства и ведомства). Надлежащую устойчивость всей этой сложной конструкции придавала успешно реализуемая стратегия социально-экономического развития страны.

 

Пластичность как гарантия безопасности

Политический класс Индии изначально осознал прямую связь между поступательным развитием экономики (за счет ее целенаправленной диверсификации и «сайентификации»), с одной стороны, и жизнеспособной пластичностью политической системы – с другой. Системный взгляд на взаимоотношения экономики и политики предполагал, в частности, ситуационную коррекцию стратегии развития («курса Неру»), подстраивание ее не только к постоянно меняющейся расстановке социально-политических сил в стране, но и к формирующимся мировым тенденциям, причем подобная стратагемная логика рассматривалась как экзистенциальный императив национальной безопасности.

В начале девяностых мне довелось подробно беседовать с влиятельными представителями такой своеобразной общности, как стратегическая элита Индии (аналога этой общности я, к сожалению, не вижу в современной России) – П.Н.Хаксаром и М.Л.Фотедаром. И мои последующие заключения лишь воспроизводят логику геополитических рассуждений двух незаурядных личностей.

Их серьезно беспокоило будущее Советского Союза. Начавшаяся дезинтеграция СССР грозила качественно осложнить геополитические условия жизнедеятельности Индии по двум основным причинам.

Неизбежной казалась активизация (в том числе по периметру границ Индии) радикальных сил, которые ныне собирательно именуются политическим исламом. Особую тревогу, в контексте эвентуального распада Советского Союза, вызывала возможная траектория развития Центральной Азии. Русский колониализм (в форме Российской империи либо Советского Союза) неизменно воспринимался индийской элитой как конструктор секуляристской государственности и светской власти, эффективно препятствовавшей распространению радикального ислама и, стало быть, «окружению» Индии.

Сохранялась неопределенность в индийско-китайских отношениях, внешним стабилизатором которых – вольно или сознательно, значения не имеет – объективно выступал СССР. Более того, наметившийся к концу восьмидесятых - началу девяностых годов форсированный экономический рост, как полагали в Индии, будет иметь серьезное геополитическое продолжение. Таким образом, необходимо было качественно увеличить геополитические возможности Индии, чтобы самостоятельно решать новые задачи модернизации общества и позиционирования страны в быстро меняющемся мировом пространстве. Руководство вернувшегося к власти после парламентских выборов 1991 года Индийского национального конгресса решило скорректировать «курс Неру», обогатив его новым научно-техническим, политэкономическим и институциональным содержанием.

Короче говоря, «реформа Манмохана Сингха» (тогдашнего министра финансов и нынешнего премьер-министра) преследовала триединую цель (и добавлю: успешно ее решила): осовременивания хозяйства на промышленной и высокотехнологичной основе, расширения и уплотнения горизонтальных связей в экономике и политике (рассуждая упрощенно, трансформации унитаризма в федерализм), повышения устойчивости политической системы и общества в целом в неблагоприятной геополитической среде.

От себя добавлю: успех начатой в 1991 году реформы определил длительную историю форсированного экономического роста, которая не закончена и по сей день.

 

Политизация как угроза

Рассуждая о необходимых экономических коррекциях «курса Неру», мы не вправе забывать о политическом контексте развития индийского общества. Развитие это в определенной степени сохраняет циклический характер, поскольку напрямую зависит от избирательных циклов, фиксирующих перегруппировки социально-политических сил и выдвижение новых элитных групп на руководящие позиции в обществе.

Поэтому, на мой взгляд, основной вызов Индии – это не столько «внешняя» глобализация, но реальная политизация многомиллионного индийского народа, политизация, качественно повышающая нагрузку на политическую систему, и без того воспроизводящуюся на исключительно высоком уровне потенциальной социальной напряженности. Массовая политизация есть устойчивый и объективный процесс, берущий начало, строго говоря, в 1952 году, то есть с первых всеобщих выборов в независимой Индии.

За последние полвека массовая политизация испытывала и ускорения (результаты всеобщих выборов 1977 и 1989 гг., ставшие «забеганием вперед» политики по отношению к реальной социализации общества), и боковые, и даже попятно-возвратные движения. Процесс политизации в Индии, на мой взгляд, подталкивался как минимум двумя группами факторов:

- естественной диверсификацией индийского общества в период суверенитета под влиянием логики индустриально-капиталистического развития;

- объективным ростом социальных ожиданий населения в условиях открытости политической системы.

Политизация эта, разумеется, развивалась волнообразно, а сами волны подхлестывались сменяющими друг друга электоральными циклами. В отличие от переходных обществ с непродолжительной традицией политического участия, в Индии каждые новые парламентские выборы вовлекали и вовлекают в политику массовые слои народа. Адаптируясь в политической системе, «вновь прибывшие» формировали (и формируют) в себе новые политические качества, прежде всего более высокие претензии к государственной власти по сравнению с «архаической» стадией их существования.

Как уже говорилось, одно из главных противоречий современной Индии скрыто в вынужденном воспроизводстве и общества, и политической системы на исключительно высоком уровне социальной напряженности (Попутно замечу: потенциал конфликторегулирования у таких традиционных институтов, как, например, каста, далеко не беспределен, тогда как обостряющиеся социальные конфликты готовят кастовый системе новые испытания). На поверхности общественной жизни данное противоречие выступает как конфликт между ограниченным, качественно не изменившимся потенциалом политической системы и растущими притязаниями к государству и элитам со стороны массовых слоев населения.

Последние, о чем свидетельствуют опросы общественного мнения, все критичнее относятся к способности элит эффективно, в интересах основной части избирателей управлять социально-экономическими и политическими процессами, то есть, используя индийскую фольклорную лексику, забыли об электричестве ( bijli), дорогах ( sadak) и воде ( pani).

Всеобщие выборы 2004 года показали: апелляция к традиционным социально-институциональным связям-матрицам (религии, общине, касте) уже не в состоянии нейтрализовать накапливающиеся в обществе политэкономические противоречия. Своеобразная коалиция городской и деревенской бедноты, укрепленная пассионарностью молодежных демографических когорт (18-35 лет), нанесла поражение силам «национальной самобытности» и ясно продемонстрировала новому правительству во главе с Манмоханом Сингхом свою заинтересованность в возвращении власти к политической модели экономический рост плюс развитие.

Повсеместная демократизация политики в условиях резких социально-имущественных диспаритетов в обществе заставляет концептуально осмысливать проблему целостности индийской цивилизации. Индийские ученые и политики сознают: социальная напряженность продуцирует фрагментацию общества, тогда как единство и целостность предполагают прочную горизонтальную интеграцию, сознательную политику по укреплению и расширению среднего класса (в настоящее время его численность приближается к 300 млн. человек) и институтов гражданского общества. Для сохранения целостности общества не менее значимы механизмы смягчения социальной напряженности и преодоления фрагментации социума, наиболее эффективными среди которых выступают экономический рост и развитие. Именно эти показатели привлекают особое внимание индийского общества, особенно наименее привилегированных групп.

Сохранение политических основ общественной целостности непосредственно связано с гибкостью индийской партийной системы, ее способности (через последовательные перегруппировки сил) переместиться на более высокий уровень равновесия, консолидировать некогда фрагментированные группы в формирования более крупного порядка. Тем более что агрегирование интересов как средство преодоления социальной энтропии – явление, внутренне присущее и Индии, и Италии, и России.

Изначально основной задачей политических партий в Индии мыслилось преодоление отчуждения между периферийными группами населения (городская и сельская беднота, «низы» традиционной социально-кастовой иерархии) и политическим классом. В процессе деятельности партии, в идеал-типической модели, расширяли своей деятельностью социальное пространство политических отношений, чем увеличивали общую пластичность политической системы. Хотя, разумеется, рассматривать даже Национальный конгресс как сознательную силу политического воспитания народа пока явно преждевременно.

В свое время известный политолог Н. Прасад зафиксировал наличие двух последовательных этапов деятельности политических партий в Индии: 1) политической социализации населения и 2) укрепления политической системы за счет его реального включения в политический процесс. Поскольку, по мысли Прасада, политические партии пока не достигли зрелых форм институционализации и традиционные (до- и раннеиндустриальные) предпочтения и руководителей, и последователей все еще сказываются на их облике, организационный механизм политики остается недостаточно дифференцированным в структурно-функциональном отношении.4

Логика избирательного процесса предопределяет необходимость институтов, способных пронизывать общество по вертикали, вплоть до микроуровней ( grassroоts, как их называют в Индии). Такого рода институты требуются для ассимиляции политической системой периферийных групп населения, расширенно воспроизводящихся демографически и все более интенсивно подвергающихся влиянию современных общественных, в том числе экономических, процессов. Работая в народной «толще», индийские партии постепенно вырабатывают в себе следующие экзистенциальные функции: интеграции (способности привлечь ранее инертные социальные группы), амортизации (умения снизить конфликтность межпартийных отношений), стабилизации (энергии к расширению социального пространства политической системы и предотвращению сосредоточения власти в отдельных сегментах общества) и охранения (воли к структурированию участия институтами и механизмами политической системы).5

Конфликтность индийского общества постоянно проверяет на прочность и гибкость партийно-политическую систему, заставляет последнюю адекватно реагировать на изменения в расстановке социально-политических сил. И сейчас, в начале третьего тысячелетия, мы можем ретроспективно констатировать высокую пластичность данного института, его выживаемость в меняющихся сложных условиях (прежде всего включение «новых» массовидных общностей в политические отношения).

«Индийская политика, - писал более четверти века назад известный политолог Ч.П.Бхамбри, - переживает переходный период, поскольку прежний классовый альянс (группировка социально-политических сил, опиравшаяся на старейшую партию страны, Национальный конгресс. – А.В.) постепенно распадается, тогда как новая коалиция сил еще не приобрела ясных очертаний. Нынешний кризис (выразившийся в ликвидации монополии Конгресса на власть на общенациональном уровне в 1977 г. – А.В.) фокусирует в себе конфликты внутри господствующих классов. Истинный же кризис их политики (и партий) наступит тогда, когда претенденты на власть явятся из иной среды. Политика приобретет новое качество, когда неимущие превратятся в организованную силу».6

Коалиция бедноты и молодежи, решившая исход голосования на выборах 2004 года, - это еще не институционализация новой левоцентристской политики. Однако вектор политических перемен прочерчен ясно: основная часть народа выступает за выравнивание социально-имущественных диспропорций и за максимальное вовлечение экономически активного населения в хозяйственные процессы. Таким образом, в массовом общественном сознании материализовался симбиотический образ роста и развития как взаимодополнительных предпосылок взращивания демократии. Однако в индийском обществе весьма влиятельны и силы, имеющие отличные от левоцентристских представления о желательном направлении развития. Диалектика взаимоотношений различных интересов и курсов формирует соответствующую, весьма сложную партийно-политическую организацию современного индийского общества.

В сфере политических отношений мы наблюдаем стремление (более или менее результативное) преодолеть (точнее: компенсировать) внутреннюю разобщенность (недостаточную интегрированность) переходного общества. В ходе преодоления фрагментации переходного индийского общества формируются две важные тенденции. Во-первых, все социально-культурное и идейное многообразие общества начинает укладываться в три формирующихся полюса – традиционно-консервативный, национально-этатистский и левоцентристский. Сложный характер складывающейся в Индии партийно-политической структуры связан, в конечном счете, с тем обстоятельством, что привычная для сложившейся политической жизни оппозиция правые-левые здесь как бы накладывается на характерную для переходного общества дихотомию - традиционализм – современная политическая культура. Во-вторых, в Индии процессы консолидации социально-политической структуры происходят снизу, поэтапно (хотя и далеко не всегда спонтанно), тогда как в России власть, находясь, как обычно, в «историческом цейтноте», пытается лишь сверху противодействовать процессам общественной энтропии и политической эрозии.

 

Главное действующее лицо

Выше уже отмечалось значение государственного административного аппарата в поддержании целостности индийского общества. Данная тема – часть широкой проблематики государства как фактора социально-политического развития переходных обществ. Государство в Индии было и остается историческим субъектом, самостоятельной политической силой.

Субъектность изначально определялась несколькими обстоятельствами: необходимостью интеграции Индии в мировое хозяйство, постоянного осовременивания производительных сил и производственных отношений, создания политэкономического механизма индустриально-капиталистического типа. Субъектность/интервенционизм (в различных ипостасях) сохраняет инерцию действенности и в годы суверенитета. Действенность эта поддерживается и «категорическим императивом» обеспечения непрерывной модернизации страны в условиях включения Индии в отношения с более развитыми социально-экономическими системами. Своеобразным философским обоснованием интервенционизма стал этатизм – идеология постоянного присутствия государства в общественной жизни.

Современное/правовое государство в Индии было институционализировано в годы колониального правления. По сути дела, Закон об управлении Индией легитимировал «государство развития» (термин впервые использован американским автором Чалмерсом Джонсоном применительно к Японии) в 1935 году. Впрочем, некоторые авторитетные исследователи, в частности Балдев Радж Найяр, ставят под сомнение эффективность функции развития в исполнении индийского государства; однако сути дела этот скепсис не меняет: государство остается ключевым фактором-механизмом модернизации и осовременивания традиционных структур общества, включая их социально-институциональные «матрицы».

Можно сказать, что в Индии вмешательство государства в общественную жизнь и экономику связано и с «купированием» структурных кризисов хозяйства и амортизацией конфликтов на почве форсированного развития (как это имеет место на Западе и в «новых индустриальных странах» Дальнего Востока), и с неинституционализированной субъектностью предпринимательского класса, его коллективной неспособностью самостоятельно задавать траекторию развития социума.

Исходя из общесоциальной логики, государство расширяет поле деятельности для низших групп предпринимателей (через механизм перераспределения финансовых ресурсов, дешевый институциональный кредит, внешнеторговый протекционизм и т.д.). Действуя подобным образом, индийское государство, несомненно, преследует политические цели: укрепление системы политического представительства (посредством необходимой децентрализации экономической власти) и дерадикализацию массовых слоев народа.

Важным фактором идеологической «надпартийности» государства в Индии остается сохраняющаяся отъединенность социальной среды, из которой рекрутируются высшие кадры администраторов, от сферы торгово-промышленной деятельности. Подобное разграничение имеет историческое происхождение, поскольку в Индии функционеры государства, как правило, происходят из традиционных браминских/пандитских каст, не имеющих прямых контактов со сферой промышленности и торговли.

Роль государства в Индии предопределена и тем обстоятельством, что последнее по-прежнему выступает как ведущий фактор политической унификации различных национально-этнических общностей Индии, о чем, в частности, свидетельствуют результаты экономической реформы начала девяностых годов прошлого века. Исторически государству принадлежит главная роль в развитии промышленной инфраструктуры (железные и автомобильные дороги, средства водной коммуникации, связь и т.д.) и интеграции многоукладной (точнее, дуалистической) социально-экономической структуры общества. По справедливому мнению известного историка Б. Рея, роль государства в Индии определяется не только подвижной расстановкой сил внутри общества, но и способностью правящих групп использовать социально-политический и экономический потенциал данного института в интересах быстро политизирующихся массовых слоев народа.7

То, что подобный потенциал государства политический класс Индии умеет использовать в общесоциальных интересах, показало развитие международного финансового кризиса 1997-1998 годов. В настоящее время государство пытается разрешить поистине параметрическую задачу – адаптировать индийское общество к процессу глобализации: с максимальной эффективностью парировать ее вызовы и использовать заложенные в данном явлении возможности.

Механизм встраивания Индии в процессы глобализации формируется под воздействием двух основных начал: а) «упругости» классической индийской цивилизации, ее имманентной (выработанной веками) способности критически воспринимать внешние воздействия и б) бескомпромиссности политического класса в отстаивании суверенитета во всех его ипостасях (экономической, политической, культурной).

Как отмечалось выше, один из «секретов» прочности индийского общества – правильно выбранная и последовательно осуществляемая стратегия развития.* Последовательное ее применение имело следствием сдвиги в распределении политической власти, главным из которых было, пожалуй, укрепление позиций среднего класса, численность которого есть самостоятельная причина сохранения и воспроизводства системы политического представительства в стране.

Однако политическая стабильность Индии не есть нечто, навсегда данное этой стране, и это хорошо понимают правящие группы. Помимо таких извечных для Индии проблем развития, как деградация среды обитания (обостряемая форсированным экономическим ростом), демографический прессинг, перепады уровней развития регионов, существуют и сугубо политические вызовы, от квалифицированного парирования которых будет, в конечном счете, зависеть внутреннее равновесие индийской цивилизации.

Требования к государству и власти объективно нарастают, тогда как показатели эффективности хозяйственной системы, то есть экономическая основа их удовлетворения, концептуально не изменились, несмотря на более чем десятилетнюю историю ускоренного экономического роста (политическое подтверждение данного тезиса – итоги парламентских выборов 2004 года). Новые, прежде всего не-элитные, группы, вливающиеся в политический процесс, создают дополнительные тлеющие очаги гражданских конфликтов во многих частях страны. По-своему важен и плавный переход (насколько это вообще возможно в архисложном по составу социуме) от унитарного федерализма к федерализму реальному. Федерализм, при правильной постановке дела, снизу, то есть с уровня штатов, способен укрепить основы индийской государственности, сформировать (пусть и косвенным образом) новую конфигурацию отношений между региональными элитами, заинтересованными в сохранении «своей» территории в составе индийской федерации. Абсорбирование новых руководящих групп их регионов в состав общеиндийской элиты позволит на ближайшие 15-20 лет решить проблему политической стабильности в стране. Сказанное в полной мере относится и к «горячим точкам» индийской территории.

Наконец, специального внимания заслуживает оценка влияния стратегии развития («курса Неру») на жизненный тонус современного индийского общества.

 

Постоянное обновление

В публицистике и даже в научной литературе, особенно в девяностые годы, друг другу нередко противопоставляются Махатма Ганди и Джавахарлал Неру. Безусловно, они – представителя различных политических субкультур. Однако М.Ганди и Дж. Неру выражали представления, условно говоря, традиционного и современного сегментов одного и того же индийского общества. Ганди трезво представлял себе наличие в этом обществе прослойки крупных предпринимателей, которых он в общесоциальных целях пытался побудить к умеренности в потреблении, применяя к тогдашней индийской действительности современные научные термины, к системному восприятию общества, из чего логически вытекала гандистская идея самоограничения частнособственнических классов.*

Трудно согласиться и с представлениями о культурной и идейной ограниченности Дж.Неру. Первый премьер-министр Индии трезво оценивал возможности «вживления» политической демократии и системы представительства в глубоко поляризованное общество. Реализм политика рельефно проявился в модели Неру-Махаланобиса, ставшей альфой и омегой стратегии независимого развития Индии. Среди ее концептуальных политических ориентиров целесообразно выделить следующие начала.

Во-первых, «подмораживание» экономического роста с намерением предотвратить «забегание вперед» современного сектора от сектора натурально-традиционных производительных сил в условиях поступательного развития массовой политизации населения. Вспомнит, что неконтролируемое рассогласование процессов экономического и политического развития в Иране второй половины семидесятых годов прошлого века породило исламскую революцию и мощные социальные потрясения.

Во-вторых, стремление сохранить социальное равновесие в индийском обществе предопределило гибкую подстройку институтов власти к складывающейся расстановке социально-политических сил. Линия на уравновешивание интересов с особой четкостью проявилась в конце шестидесятых годов прошлого века, когда государство за счет национализации 14 крупнейших частных банков открыло доступ к дешевому кредиту мелкому и среднему предпринимательству, в то время, наиболее массовой и активной опоры политической системы Индии.

В-третьих, создание – в процессе экономического роста - диверсифицированного воспроизводственного комплекса сопровождалось развитием связей горизонтального типа, что объективно ускоряло развитие гражданских отношений и становление институтов гражданского общества.

Наконец, сохраняя свою жизнеспособность/витальность, индийская цивилизация вынуждена решать обострившуюся в последнее время для переходных обществ проблему сопряжения суверенитета и глобализации. На этом направлении деятельности позволю себе выделить два наиболее принципиальных момента.

1. Известный американский социолог П. Бергер считает: «Культурная глобализация есть зона турбулентности, с большим трудом поддающаяся контролю».8 Утверждение ученого безоговорочно актуально для большинства переходных обществ. Впрочем, из правила бывают и исключения, к которым, на мой взгляд, принадлежит Индия. Прочность цивилизационных устоев в конечном счете определяет и сопротивление человеческого материала унифицирующему влиянию глобализации. Помимо этого, исторически полицентрическая структура индийского общества формирующе влияет на пластичность современного социума, его способность достаточно эффективно противостоять влияниям инонационального происхождения, прежде всего «массовой культуре».

Индийцы, считает социолог Т. Сринивас, «привыкли жить в обществе культурной множественности, где сосуществуют многочисленные поведенческие коды, системы ценностей и символы веры. Все эти экзистенциальные парадигмы отнюдь не равнозначны, однако они образуют часть матрицы социокультурных взаимодействий. Таким образом, современные индийцы, благодаря особенностям организации собственной культуры, способны толерантно воспринимать альтернативные парадигмы культуры и сознания».9

Добавлю, что в экзистенциальную парадигму современной Индии органически вплетена идея суверенитета, выпестованная многими десятилетиями движения за независимость. Можно сказать: принципы толерантности находятся в неразрывном диалектическом взаимодействии с идейным императивом суверенитета, который, в свою очередь, подпитывается форсированным экономическим ростом и развитием.

2. Общую траекторию форсированной модернизации Индии в последние 15 лет предопределила целая иерархия факторов, важная роль среди которых принадлежит поступательному осовремениванию системы производительных сил. Человеческий капитал (то есть знания и умения и способность обращать их в практические действия) в Индии во многом определяется важной ролью английского языка в обществе: не только как средства межличностного общения в элитных сегментах социума, но и как механизма приобщения к достижениям научно-технической и информационной революции В настоящее время, согласно опросам населения, около одной трети индийцев понимают английский язык.10 Помимо естественных «научно-технических» преимуществ, английский язык пользуется косвенной поддержкой властей штатов (особенно на дравидийском Юге), всячески ограничивающих использование языка хинди в качестве средства межнационального общения.

Наконец, наиболее мобильная и консолидированная часть элиты (политический класс, верхний слой промышленного предпринимательства, высшая государственная бюрократия) категорически предпочитают английский язык как средство профессионального общения. «По прошествии полувека националистической агитации (движения за суверенитет – А.В.) и пятидесятилетия независимости, - весьма решительно заявляет голландский социолог А. де Сван, - первоначальная перспектива утверждения языка хинди в качестве единственного общенационального средства общения фактически растворилась в реалиях современной жизни. В сущности, ослабление поддержки языку хинди происходит по мере того, как постепенно умирают традиции великого гандистского Национального конгресса».11 Расширение операционального пространства английского языка дает Индии, по мнению многих экспертов,12 несомненные преимущества перед другими переходными обществами – и в развитии экономики нового технологического уклада, и в жестком отстаивании (с позиции экономической независимости) экзистенциального значения политического суверенитета.

Не пережив, подобно Западу, Реформацию, индийское общество, тем не менее, воспитало немало пассионарных индивидов, ставших «локомотивом» модернизационных преобразований дома и активным участником экономического роста за рубежом. Прежде всего, это двухмиллионная индийская община в США, занятая в высокотехнологичных сегментах хозяйства: науке и высшем образовании, секторе информационных технологий, здравоохранении и т.п. Зарубежные индийцы с гордостью говорят: мы можем работать в любых экономических условиях.

Жизнеспособность индийской цивилизации зависит и от умелого использования «субъективного фактора», то есть от своевременной смены вех и поколений в индийской политике. Новая «лоция» необходима потому, что быстрое и повсеместное истощение прежних политических парадигм формирует запрос на качественно новые идеи и большее взаимовлияние элиты интеллектуальной и элиты политической. Нередко интеллектуальная и возрастная перезрелость мешает адекватно воспринимать и оперативно находить нужные обществу решения в реактивно меняющейся геополитической и внутренней ситуации. В настоящее время индийская цивилизация поставлена перед необходимостью смены экзистенциальной парадигмы в условиях глобализации. Стратегическая элита понимает: на этот процесс стране отпущено не более пяти-семи лет. От успешного завершения данного процесса будет, в конечном счете, зависеть жизнеспособность индийской цивилизации в условиях сохраняющихся хаотических тенденций в поведении мировой системы.

  • С.Д.Серебряный

  • 18 сентября 2007
  • Группа: Гости
  • ICQ:
  • Регистрация: --
  • Статус:
  • Комментариев: 0
  • Публикаций: 0
^
Очень интересная статья, хотя, на мой взгляд, автор злоупотребляет заковыристой терминологией.
Стоило бы более явно провести сравнение с Россией (которое здесь убрано в подтекст).
Мне осталось неясным, почему автор отпускает Индии всего пять-семь лет для смены "экзистенциальной парадигмы" (кстати, а что это такое?).
Архив журнала
№10, 2007№9, 2006
Поддержите нас
Журналы клуба