Когда я завела Живой Журнал, одной из первых у меня была запись о смутном желании состоять в тайном, то есть непрофанном, обществе. На это откликнулся Миша Эпштейн: мы являемся человечеством не потому что выбрали это, а по факту рождения. Между тем, каждый мог бы осознать себя человеком сознательно. Идея понравилась мне применительно к России: я здесь родилась, родной язык – русский, но это не мой выбор, я просто оказалась сюда имплантирована, как растение. Когда у меня, благодаря пробоине в темнице-теплице, выросли крылья, я полетела – в Европу, в США, а с моих корней отряхивалась на головы иноземцев родная почва. Пожив тут и там, я выбрала Францию, она и посейчас – моя возлюбленная страна.

Но свободный выбор, чем дальше, тем больше становился тенётами. Происходившие во мне процессы – вроде бы чисто личного свойства - были отзвуком переломов, операций и инъекций, постигавших Россию. Как есть метеочувствительность, так же есть и нациочувствительность. Можно любить дождь и ненавидеть жару, но организм реагирует по-своему: перед дождем вены и суставы делают козью морду, а с наступлением жары довольно потягиваются.

Я вернулась в Россию с осознанием: я – плод этого дерева, хотя оно отвратительно развесисто, ветки кривые, корни мочалкой, то сохнут, то подгнивают, глина засасывает, а мне б – песочку золотистого, олив компактного сложения, равномерной влаги, главное – садовников бы не российских, а добросовестных. Что имеется в виду – все понимают: есть «люди как люди» (они могут быть и русскими-российскими, и откуда угодно), а есть общность, которая сама себе ставит диагнозы: «У нас все через жопу», «у нас руки не из того места растут», «только у нас такое безобразие возможно». Унижение паче гордости, но на обороте этих заключений пишут: «Москва – Третий Рим», «Святая Русь», «великая держава, великий народ». У доморощенных (вслушайтесь в это презрительное слово, оно ведь - рощенный дома) скинов - в ходу именование России Рашкой. Поскольку живут они в оккупированной Вашингтонским обкомом (сионистского подчинения) стране, и задача их – вернуть Русь.

Отторгают Россию многие, начиная с классиков, как бы разделяя: страна, в которой живу – город Глупов, потемкинская деревня, страна дураков, совок, а та, которая живет во мне – это и есть родина. Очищенная от аракчеевщины, бенкендорфщины, кровавой гебни, кремляди, чичиковых, верховенских, держиморд, кувшинных рыл, черни. И она всегда мерещится где-то впереди, так что «светлое будущее» - не только термин советской пропаганды, это «чувство родины».

При таком раскладе говорить о нации в классическом смысле было бы натяжкой. Все мы проживаем в разных странах, расположенных на одной территории. Вроде параллельных миров, причем, некоторые из них – по Евклиду, другие – по Лобачевскому. Даже мои, субъективные, границы России мне не ясны. Вся гигантская территория, которой знаю малую часть, только Москва или плюс «Золотое кольцо», Питер. Одна шестая и седьмая суши определенно велики для моего «чувства родины». Нервные окончания не дотягиваются до краев, да что края: раз в год я езжу в Ивановскую область. Добираться от Москвы на машине - как до Франции на самолете, но там я попадаю в возлюбленную страну, а тут, по ощущению – на край света, то есть, в почти тьму. Дело даже не в тьме, а в том, что пазл нации – российской – не сложен, а всего лишь нарисован.

Нация – это общность: образ жизни, базовые ценности, язык, общая история. У россиян история – разная. И потому многие ухватились за Фоменко: объединить может сказка, раз уж у было столько лиц-трансформеров. Стоит ли их перечислять: святые, они же кровавые, они же великие, они же ничтожные – цари, генсеки, президенты, а с ними и периоды, одними обожествляемые, другими проклинаемыми. Несколько лет назад я думала, что народа в России два (о чем опубликовала статью в «Новом времени») – по одному и тому же поводу у одних волосы дыбом, у других грудь колесом. Теперь осознаю, что народов – на несколько порядков больше. Со своими языками, обычаями, системой ценностей. «Россияне» - объединяющее слово – это по паспорту. А бьют – по морде, и каждый день с возгласом «Слава России» фашисты убивают нерусских-по-морде россиян и иностранцев. Паспорт – он нечасто пригождается, домоседы достают его из широких штанин раза два-три за жизнь. Русские фашисты – из немногих, кто знает, что они именно русские, а не россияне, но роль тут играет не нацистская гомогенность их крови, а идеология: они – «настоящая» Россия, а «Россияния», она же «Рашка», должна быть уничтожена. Власть позиционирует себя сходным образом: Россия – это мы и те, кто за нас, остальные россияне – враги России. Чтоб французы противоположных политических взглядов называли друг друга «ненастоящими французами», «врагами Франции» - это даже представить невозможно.

Где же я? Ситуация (терминологическая сумятица – лишь отражение реальной) в моем опыте беспрецедентная: нет такой партии, движения, хотя бы политкружка, которые я воспринимала бы как свои, близкие, родственные. В брежневиане все было ясно: отменить коммунизм, убрать геронтократов и попираемую ими с надгробной трибуны мумию, водрузить трехцветный флаг – и будет Россия, а не совок. Называла я себя в ту пору исключительно «русской». Ельцинский термин «россияне» приняла, хотя язык сопротивляется («я – россиянка» произнести невозможно). Действительно, многонациональная… чеченцы, казахи, буряты, чукчи… в совокупности – россияне. Но в том и была ловушка. Значит, русский – это по крови? Или по факту крещения в православие? Или по морде?

Сравним с Францией. Слово национальность (nationalité) имеет единственное значение – гражданство. Но это не только паспорт. И отнюдь не морда. Есть понятие «Un Français de souche» - коренной француз, есть «Un Français d’origine…» - француз такого-то происхождения, то есть приехавший откуда-то и принявший французское гражданство. Когда я жила во Франции и представлялась русской (характерно, что в переводе на европейские языки есть только одно слово, russe, russian), меня переспрашивали: «русского происхождения?». «Нет, русская», - отвечала я, что означало: российская гражданка.

Что мне говорить сегодня о своих политических симпатиях? Я – либерал? Да, но в российской политике это имеет какой-то свой смысл, путаясь между Чубайсом и Путиным, а оппозиционный либерал Касьянов выступает в содружестве с нацбольшевиком Лимоновым. Так что если я и либерал, то по жизни, своей собственной. «Тоталитарное сознание» никуда не делось: враг моего врага – мой друг, будь он трижды мерзавцем. Жесткость, она же колкость, ломкость – никак не придет к либеральной мягкости внутри ясно очерченного каркаса, как в Европе. Психотип живущих в России - видимая покорность-услужливость с затаенной до поры злобой, которая по свистку проливается реками крови. Мечты мои, прежде всего, о том, чтоб неизменный один процент свободных и сознательных вырос до блокирующего и даже контрольного пакета. Но мечтам не сбыться. В Московском государстве, Уральской республике, Владимирско-Суздальском княжестве, то есть, в добровольной конфедерации – могло бы. Модель, которую все хором называют: ужас, ужас, ужас. Я им верю. Потому и думаю, что архетип неизбывен. И повторится все как встарь: ночь, ледяная рябь канала… и революция под шумок войны, куда ж без этого! Размер имеет значение, но еще большее – коммьюнити. Нет ее в России. Среди этнических русских, в том числе. Среди интеллигентов, переквалифицировавшихся в интеллектуалы – ни Боже мой. В брежневиане были общие герои: академики Сахаров, Лихачев, Синявский с Даниэлем, Солженицын, Бродский, Набоков, «бульдозерные» художники и вышедшие на Красную площадь, Алик Гинзбург, радио Свобода. Ориентиры оставались и в ельцинское время, дальше настала тишина. Россия психологически раздробилась на группы более мелкие, чем когда-либо.

Во Франции в последние годы тоже происходят изменения к грустному. Несмотря на то, что каждый работающий француз имеет крышу над головой, бесплатную медицинскую помощь и образование, может ходить по ресторанам, отдыхать за границей и лицезреть красоту не только в Париже, но в каждом уголке объятной родины. Французов настигла, впрочем, не совершенно новая напасть (знание истории помогает видеть, что напасти у всех – повторяющиеся, хотя контекст меняется) – сарацины. Не те, которые с саблями бросались завоевывать Францию, а новые - дети смиренных эмигрантов из стран другой культуры, являющейся по отношению к французской полным бескультурьем. Жгут машины и кварталы, терроризируют население, не учатся, не работают – парии. Жалуются, что французы их ненавидят. Потому, мол, и мстят. Так и говорят – «французы», а сами-то? Тоже «французы», граждане Франции, даже коренные, здесь родились. В России культурно-этнический конфликт куда как острее, причем, он многонаправлен. Активисты мечтают «замочить в сортире» друг друга, у остальных – хата с краю. «Агрессивно-послушное большинство» - преждевременно позабытый термин. Я получаю ежедневную рассылку, касающуюся этноэкстремизма: во Франции достаточно малой толики собранных там фактов, чтоб на демонстрацию протеста вышли десятки или сотни тысяч.

Здесь можно убивать безнаказанно – «поделом», скажет публика, и то, что еще недавно казалось непредставимым – повторение сталинских расправ – снова теоретически допустимо. « Давно пора», «Враги России» - вот что будут скандировать временно оставшиеся на воле. Пока что царь-президент ограничивается локальными зачистками. Страшен не царь – нынешний или будущий, который возьмет ровно столько «народного добра» и жизней, сколько позволят. Страшно, что позволят. Кто? Сброд – сбредшиеся в одном месте группы людей разных пород. Потому что не существует ни дорогих россиян, ни великого русского народа. Великим (большим) он звался, когда властвовал над малыми народами Российской Империи, православной хоругвью и жезлом всея Руси. Без всякого мультикультурализма. Советская дружба народов строго квотировалась, а разные породы не скрывают взаимной неприязни, живя в одном городе. В подзаголовке хотела написать Русс…Росс.. – запнулась, написала устоявшееся понятие – Russian, русское Р осталось, получился PR. Сумасшедших усилий этого пиара не хватает для создания устойчивого бренда неприкаянного народа.

ЖЖизнь

ЖЖизнь

Не ставшая организмом общность потому так и называется – с запинкой – население, массы, электорат, «наши люди». «Русские» - слово настолько двусмысленное и «горячее» в теперешнем контексте, что чаще возникают «соотечественники». Но все образовалось само собой: коммьюнити, не связанная с местом пребывания, а только с языком, решила нацпроблему. Блоги, из которых самый популярный – ЖЖ – это та самая нация и есть. Всяк владеющий русским – жжист по национальности. Любой может зайти в журнал любого, почитать, оставить комментарий или тихо уйти. И это важно - познакомиться с сознанием, стилем, интересами, предпочтениями, образом жизни друг друга. В реальности (в реале, как говорят в ЖЖ) это невозможно. Каждый знает свой круг, остальное – через журналистов. Да и общаться особо некогда. ЖЖ сжимает время и упраздняет пространство. Тело слишком громоздко: его надо куда-то перевозить, кормить-поить за неспешной беседой. То, на что в ЖЖ уходит полчаса, в реале заняло бы неделю.

В отличие от тусовок – толп ы, где больше, чем «привет» не скажешь, общение в «толпе» ЖЖ содержательно. Впрочем, по-всякому. Некоторые юзеры ограничиваются «гы-гы» и «м-да». Как есть люди с ограниченными физическими возможностями, так и с ограниченными лингвистическими. Тут ко мне во френды временно записывался некто, пишущий о себе: «Я абсолютнейший уебок, лузер и мудак». Вероятно, с ним не разговаривали, не гладили по головке, держали у пивного ларька и забаррикадировали путь к его «настоящей жизни». Но он ищет, взывает, иначе не завел бы журнал, не перелопачивал бы весь ЖЖ.

Журналы есть у студентов, профессоров, писателей, поэтов, журналистов, политиков, актеров, художников, фотографов, галеристов, барменов, алкоголиков, «кросафчегов». Превед, кросафчег! Новая ветвь языка – событие, она же из чего-то растет, и со временем материализуется в реале. «Аффтар жжот», - ответили бы мне. Это что! В ЖЖ у zenzinich прочла ссылку: один «кросафчег» привел маленькую дочку в церковь, а она, восхищенно глядя на кадило священника, возьми и скажи громко: «Жжошь, аццкий сотона!». И ведь кто со стороны испугается, а всего-то – комплимент. То же на другом русском языке: «Круто, вставляет», на третьем, устаревшем: «Зэконско, черт побери» - языков много, в ЖЖ понимают их все, но общаются между собой, как правило, носители одного и того же.

Я открываю свою френд-ленту, и узнаю все, что в добрые старые времена давала шуршащая газета – одно из блюд на завтрак. Кофе, круасан, яичница с беконом и – «Фигаро», «Обсервер», «Русские ведомости». Сегодня бумажная газета – анахронизм. Интернет для новостной прессы и оперативней, и яснее устроен: легко находишь то, что интересует. Но и лазать по интернет-ресурсам излишне, когда есть ЖЖ: многие юзеры ставят ссылки, так что все интересное и существенное есть во френд-ленте. Подбирается она самым естественным образом (не считая тех, для кого это спорт - набрать как можно больше читателей) – как и в трехмерной жизни, только тут свободы больше. Вначале я френдила легко, теперь, когда лента разрослась, понимаю, что есть предел ее читабельности. Но мне ничто не мешает читать любой журнал и иногда оставлять там приветы.

Френдизм – совершенно новый вид отношений. Может, корни его - в переписке Чайковского с фон Мекк? Среди моих френдов есть люди, с которыми я незнакома, но общаемся мы почти каждый день, с друзьями по жизни я разговариваю куда реже. Правда, у меня есть близкий друг, он же френд, который предпочитает ежедневные мэйлы комментам, хоть журнал и читает. Ну, смущают его посторонние глаза и уши. А меня нет. Причем, в жизни он куда общительнее меня. Даже и без обмена комментами связь происходит: читая френд-ленту, видишь, что с кем происходит. Нередко в один день разные люди думают об одном и том же. Френдизм – это не отношения людей, а как бы душ в чистом виде (и проходящих через них энергий), без превходящих обстоятельств.

Завела я журнал для того, чтоб писать комменты сыну, живущему в другой стране. «Анонимно», то есть, без собственного журнала, сервер принимать отказывался. Раз завела, решила вести дневник. И вдруг – френды. Поняв, что это такое, подумала: а вдруг прилетят ко мне в журнал «инопланетяне» (носители скрытого от меня до сих пор знания) и расскажут что-то необыкновенное? Или я сама их найду. Но френдили меня поэты, я попала в тот же круг, который мне выпал «по жизни», что бы я об этом ни думала. Значит, так правильно, - сказала я себе. Появились неожиданные незнакомцы. Френды, которых я полюбила, хотя не знаю о них почти ничего. В ЖЖ человек виден как на ладони – оболочка скрыта, а суть обнажена. Прямая, но письменная речь – это компьютерная томография. Если пользователь заменяет речь цитатами, картинками, видео, то его выбор становится его портретом. Не с одного раза, но довольно быстро. Нет лучшего способа узнать, кто твои соплеменники. Есть и иностранцы (у меня два френда-итальянца), говорящие по-русски. Приходят люди-воспоминания, след которых потерялся в городах и весях. ЖЖ всех возвращает.

Меня предупреждали: «Вот увидишь, будут писать мерзости, отморозки нарочно шерстят по ЖЖ и гадят». К счастью, ничего такого не было. Наверное, не даю пищи, из которых лучшая - ненависть, она зазывает грифов и коршунов запахом крови. Следует страшное мочилово, даром что всего лишь на словах, попадешь на такое – мороз по коже. Разница между устной речью (она плохо контролируема, летуча - «слово вырвалось») и письменной - существенна. Письменная воспитывает устную, то есть, приводит сознание в чувство. ЖЖ этому способствует.

В реальном городе из подворотни может выйти дикий зверь с ножом или пистолетом. Ищут пожарные, ищет милиция, всё уходит в песок. Точнее, в болото, потому что закон – тайга. В ЖЖ наказание неминуемо: налетчика банят (запрещают ему доступ в журнал), а первым делом – стирают его комменты в мгновенье ока. В ЖЖ нет ни начальников, ни авторитетов по статусу. Недавно один депутат завел ЖЖ и сразу же предложил бороться с хамством и присоединиться к его депутатскому запросу в генпрокуратуру. «Я – категории А», - добавил он для убедительности. Мало депутату не показалось. Здесь не действует (пока, к счастью) ни печально известная генпрокуратура, ни категории, здесь – сообщество, которое само решает свои проблемы. И это впервые в России – появление сообщества, которое само решает свои проблемы. То самое пресловутое гражданское общество. А граждане – уж какие есть, но они самоорганизуются несравненно лучше, чем когда их выстраивают по вертикали. По-другому в России еще никогда не выстраивали: Кремль-наместники – а дальше навоз. И пока навоз (он же – быдло) не заговорит, он не станет человеком. В ЖЖ заговорил. «Далеко пойдет, если милиция не остановит».

В ЖЖ есть правила поведения и моральный кодекс. Некоторые вывешивают в юзер инфо (личной карточке) предупреждение: «Вы мне не хамите, и я не хамлю в ответ». Хамство – это первое, что ожидается в России. Еще, как известно - воровство. Помню, мне сказали в одной стране: «русские – нация рабов и воров». Я вспомнила Пушкина: «Я ненавижу Россию, но не люблю, когда мне это говорят иностранцы». Вот и мне не понравилось, несмотря на львиную долю правды. Казалось бы, воровство должно процветать и в ЖЖ, но ничуть не бывало: «вора» тут же за ушко да на солнышко, и практически все ставят ссылки на источник. Такие же опасения были с Википедией: мол, во что превратится энциклопедия, которую каждый может редактировать и дописывать? Тем не менее, Википедия была признана лучшей из энциклопедий. Знатоки отправляют пакостников в нокаут.

Поэт Герман Лукомников как-то написал в своем ЖЖ: «Старый друг спрашивает: а что это такое? (про ЖЖ). Я ему объясняю: вот мой дом (ссылка на свой журнал), а вот мой телевизор (френд-лента)». ЖЖ – дом в сообществе, а не хата с краю. «Если задуматься, какова собственная жизнь со стороны, становится немного не по себе. Значит, мы интересны только себе самому, стало быть, эгоисты?» - задается вопросом пользователь chirothecae. ЖЖ – открытое, просматриваемое пространство, «большой брат» тоже не дремлет, но это его проблемы, здесь глаз поважнее – Всевидящее Око. Оно склоняет сделать внутри себя выбор в пользу «человека». Как зеркало в лифте: говорят, если оно есть, лифт меньше загаживают. Но ЖЖ намного больше лифта, это целый город, страна, где можно быть на площади (записи для всех), в компании (записи для друзей) и в одиночестве (записи только для себя). Я не делаю подзамковых записей, «интимное» остается в переписке. Новый жанр появился: когда два юзера сплетничают в мэйлах про ЖЖ.

У многих жжителей возникает синдром сцены. «Я стал поддаваться соблазну написания постов с предсказуемыми комментами», - пишет «искренний постинг» пользователь langobard. Иначе говоря – писать не то, что интересно самому, а работать на публику. Заранее ведь понятно, что ее зацепит, а что – нет. Но это уже похоже на отношение к ЖЖ как к профессии: развлекать клиентов, продавать горячие пирожки. Продают и в прямом смысле слова. Тем, у кого в журнале собирается большая аудитория, предлагают «сотрудничество». Так что, натыкаясь на «искренние постинги» типа: «Я в ужасе: купил Самсунг (Сименс, Роллс-Ройс), а он сломался, вот моя Нокия (Сони, Бентли) никогда не ломалась» - начинаешь сомневаться в искренности. ЖЖ будут использовать в известных целях чем дальше, тем больше, так что и тут надо держать ухо востро.

В ЖЖ мне приятно: искать золотое руно, смотреться в зеркало и жить в выбранном мной мире. Я – всего лишь полуторамесячный жжитель, но пока что мне уютно и интересно. Если дебилизатор, зомбоящик (из жж-лексикона) вызывает хтонический ужас, то сообщество русского языка в ЖЖ – радость. Не потому что все юзеры такие уж симпатяги, а потому что здесь - родина. Которая живет во мне и в которой живу я. Хотя политики присвоили себе и это слово, украв у остальных. В конце нужно написать справедливости ради: ЗЫ (P.S. на русской клавиатуре, по-жжшному). ЖЖ тоже многих разочаровывает.