Пожалуй, мы всё ещё великовозрастные дети Просвещения. Многократно оспаривая литургийно стройную мудрость двухсот­летней давности, скорбим по поводу ее подорванности, произво­дим бесконечные расчеты с этим умозрением и всё же неизменно обнаруживаем в себе его «сухой остаток». Отыскивая утешение в грёзе, мифе и лжеверии, всё же запоздало уповаем на разум. Оплакивая тектонические сдвиги истории, надеемся на возмож­ность ее скорого выпрямления. Раскрыв в человеке его врождён­ную деструктивность, рассчитываем на его благоразумие… Павел Гуревич. Антропологическое учение Канта

Пожалуй, мы всё ещё великовозрастные дети Просвещения. Многократно оспаривая литургийно стройную мудрость двухсот­летней давности, скорбим по поводу ее подорванности, произво­дим бесконечные расчеты с этим умозрением и всё же неизменно обнаруживаем в себе его «сухой остаток». Отыскивая утешение в грёзе, мифе и лжеверии, всё же запоздало уповаем на разум. Оплакивая тектонические сдвиги истории, надеемся на возмож­ность ее скорого выпрямления. Раскрыв в человеке его врождён­ную деструктивность, рассчитываем на его благоразумие… Павел Гуревич. Антропологическое учение Канта

Существует довольно распространенное мнение о том, что философская антропология – это область знаний о происхождении, истории и содержании культуры. Отчасти это утверждение справедливо. Однако культура указывает на определенный способ бытия. Многие антропологи и культурологи не задаются целью выяснить, почему таков человек, что представляет собой его экзистенциальная реальность, в которой проявляется его детерминированная оригинальность. Сведение всей проблемы человека к описанию культуры означало бы невнимание к основной стороне вопроса: что определяет культурную сущность человека?