На рубеже 1928–1929 гг. в СССР происходит существенное изменение всего курса государственной политики по отношению к религиозным организациям. «Период относительно спокойных контактов с ними [религиозными организациями] сменился длительной полосой крайне воинственного, нетерпимого отношения к Церкви»1. Причем по характеру принимаемых мер религиозная политика государства данного исторического периода сравнима с таковой времен Гражданской войны и изъятия церковных ценностей, но масштабы гонений на верующих далеко превзошли аналогичные явления на рубеже 1910 - х — 1920 - х гг. Кардинальные изменения в религиозной политике советского государства связаны с общими экономическими и политическими изменениями в стране: с процессами ускоренной индустриализации и всеобщей коллективизации, а также с идеологией «обострения классовой борьбы».

Перспективы и польза строительства новых городов на девственной земле, произведенного без помех, создаваемых традициями и предубеждениями прошлого, неоднократно отмечались лидерами советского государства. При создании новых городов их ключевой особенностью и главным достоинством, по мнению идеологов культурной революции, было отсутствие исторической памяти, прошлого в любых его проявлениях, в том числе, и в религиозном. Эта особенность должна была способствовать более активному формированию на территории города нового быта и нового типа человека — человека советского. Строительство Магнитогорского металлургического комбината и города Магнитогорска началось в рамках индустриализации в 1929 г. в степях Южного Урала. Уже в 1932 г. на градообразующем предприятии был создан завершенный производственный цикл по производству металла. Н. Милютин давая характеристику Магнитогорску отмечал, что это «первый в СССР чисто советский город, где мы не связаны с прошлым, где мы всему миру демонстрируем волю пролетариата к новой общественной жизни». Процесс строительства Магнитогорска проходил под лозунгом коренной ломки старого быта. При этом в новом городе, как казалось, не было необходимости перестраивать существующие порядки и «ломать» традиции, казалось, их можно было создавать.

Самозванчество как культурно-исторический феномен имеет в России почтенную историю. Традиция самозванчества берет своё начало в конце XVI — нач. XVII вв., в эпоху Смуты, и периодически возрождается в периоды социально-политических кризисов на протяжении XVIII — нач. XIX вв. После Октябрьской революции самозванчество в России переживает новый расцвет. Дошедшие до нас сведения о самозванчестве конца XVI — нач. XIX вв. маркируются Кириллом Васильевичем Чистовым как легенды о «возвращающемся избавителе». В своей работе, ставшей классической и посвященной русским народным утопиям, Чистов подробно проанализировал генезис и структуру подобных легенд. В последние годы появился ряд работ, посвященных феномену самозванчества в XX в. Особого внимания заслуживает работа А. Архиповой, в которой автор обобщает материал «самозванческих» легенд XX в., причем не только монархических, но и легенд о возвращении большевистских вождей Ленина, Троцкого, Сталина и т.д.