Период, традиционно именуемый российским Просвещением – вторая половина XVIII в., кульминацией которой стал «золотой век» Екатерины II, – до сих пор вызывает немало разночтений, противоречивых суждений относительно того, что же все-таки происходило с мировоззрением человека и на каких основах строилась его моральная позиция? Среди противоречивых влияний эпохи исследователи называют диссонанс дворянской и народной культур, светского и религиозного мышления, рационализма и мистицизма, механического и органического, естественного и искусственного, научного энциклопедизма и художественной чувствительности, демонстративной широты образования и его эзотерической специфичности. Синтез или компромисс позиций часто был невозможным и по причине серьезного обострения политической ситуации (ведь русское Просвещение, так или иначе, развивалось в «зоне влияния» западных философских и идеологических доктрин). Стремясь к порядку и классифицируя все что можно, Просвещение также оказывалось в плену духовных и душевных исканий и, несмотря на веру в прогресс науки, часто блуждало в поисках веры, надежды и любви. Все это принимало порой причудливые культурные формы. Деятели Просвещения с увлеченностью авантюристов «играли антитезами» и испытывали в действии эмоциональные контрасты, доходившие до аффекта

Классический утилитаризм является этическим учением, которое чрезвычайно разнообразно по своему идейному содержа- нию. Подчас он соединяет в себе элементы, если не противоречащие друг другу, то, по меньшей мере, разноречивые. Значительная часть этой разноречивости связана с тем, что содержание классического утилитаризма формировалось в ходе заочной дискуссии между его основателями – Иеремией (Джереми) Бентамом и Джоном Стюартом Миллем. В силу этого историко-этическая реконструкция классического утилитаризма неизбежно превращается в сравнительное исследование теоретических позиций Бентама и Милля. Пункты, по которым может проводиться сопоставление взглядов Бентама и Милля, многочисленны. Среди наиболее значимых: понимание природы человека, сущность счастья и условия его достижения, модели принятия морального решения, интерпретация субъекта «наибольшего счастья». В данной статье проведен анализ сходств и различий между позициями «отцов-основателей» утилитаризма по этим вопросам. Он позволяет более полно и корректно отразить суть классического утилитаризма как особого явления этической мысли

В истории философии есть не так уж много сюжетов, отрывков, произведений, написанных в жанре портрета. Их еще меньше, если речь идет о нравственно-поведенческом портрете человека в его исключительности – благородный муж Конфуция, величавый Аристотеля, сверхчеловек Ницше. Самый живой и самый компактный портрет создан Аристотелем. Это небольшой отрывок из «Никомаховой этики», соответствующий ему текст «Эвдемовой этики» и совсем маленький отрывок из «Большой этики». Надо сказать, что Аристотель обращается к megalopsykhos и в других произведениях – в частности во «Второй Аналитике» и в «Риторике». Но только описание величавого (megalopsykhos) в «Никомаховой этике» приобрело статус самостоятельного произведения. А именно: ему посвящены исследования и рассуждения, рассматривающие его в качестве отдельного текста. В отличие от соседствующих с ним описаний добродетелей, для него исследователи предлагают разнообразные исторические прообразы, ему находят персонифицированные корреляты в других культурах. Сним вступают в диалог не только философы, но и писатели и поэты