Литературная среда новой России наследовала ситуации последних десятилетий СССР, когда русскоязычная литература была гибко разделена на “первую” и “вторую” (подцензурную и неподцензурную). В 1990-е годы в России сложилась поэтическая среда, отвечающая определению К.Фишера, но особенностью этой среды стало унаследованное с советских времен противостояние двух поэтических лагерей. Водораздел между ними пролегал по оценке места поэзии в общественном дискурсе, т.е., в итоге, по концептуализации взаимоотношений автора и читателя (авторской интенции по поводу читателя).

Американский философ Ричард Рорти (1931-2007) в одной из своих небольших, но принципиальных работ указывал, что интеллектуалы Запада со времен Возрождения прошли через три этапа: “сначала они надеялись получить искупление от Бога, потом от философии, теперь того же ждут от литературы”. Поясним вышесказанное, изложив кратко концепцию Рорти.

Ты спрашиваешь меня, что я могу иметь в виду под стилем в художественных произведениях, в прозе или поэзии, если, и это очевидно, я не полагаюсь в подобных своих мыслях ни на филологическую науку, ни на какое-либо принятое и повсеместно применяемое иного рода соглашение. Я долго думал, что же ответить на эту тему, мне достаточно сложно было сформулировать свои мысли, и трудность эта проистекала не из того, что я имею лишь смутное понимание этого предмета; напротив, ясность подобного понимания находится так глубоко, что, подобно тому как достаточно почувствовать неприятный запах пищи, как тебя начинает мутить и ты стремишься убежать подальше от такой кухни, так и здесь – достаточно прочитать две-три страницы романа, чтобы увидеть бесстильность его. Причём, в первую очередь, видишь конечно отсутствие стиля, также как неприятное отталкивает тебя сразу же, даже не интригуя. Попытки других людей литературного поприща убедить меня, что нельзя отвергать чего-то, не перепробовав всего перечня блюд, как-то вызвали у меня довольно жёсткое высказывание: мне не следует отведывать дерьма, чтобы убедиться, что это – дерьмо. Более того, если ничего иначе этого бесславного продукта, славящегося простотой своего производства, ныне не будет производиться, то это вовсе не повод приучать себя к его изысканному потреблению. Благо, перед нами находится огромная библиотека былых времён, о которой вряд ли даже самый образованный человек смог бы сегодня сказать, что он с ней знаком и исчерпал её – конечно, если мы говорим о человеке понимающем, что он говорит. В противном же случае таких вовсе не следует слушать, разве для того, чтобы позабавиться.